Конец сказки - Зуев Ярослав (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

– Я видел отца вчера. Значит, это произошло на днях. Впрочем, кто скажет, сколько их на той станции держат? – Это было произнесено так, что Атасов похолодел. Однако у него не было выбора.

– Что дом сгорел, еще вовсе не означает, что с отцом приключилась беда. Может, он был в гостях. Да мало ли где. Андрей?! Андрей, я к тебе обращаюсь! Ты соседей – помнишь по именам?

«Бандура, гм? – тем временем звучало в голове молодого человека. Говорил Поришайло, его голос не позволял расслышать слова Атасова, впрочем, было уже неважно, что он там болтает. – Ты еще здесь?» — уточнил олигарх. «Тут, Артем Павлович», – долетел со стороны свой голос, в котором звучал испуг. – «У тебя отец, гм, если мне память не изменяет, с Правиловым служил?». «Да, Артем Павлович», – промямлил он издали. – «В ПГТ Дубечки проживает, Винницкой области? Улица Советская, гм? Вот и хорошо, гм, – Поришайло потер руки. Физиономия у него была, как у кота, только что полакомившегося воробьем. – Не годится афганскому герою, гм, в земле ковыряться. Правильно я говорю? Как дело сделаешь, вернемся с тобой, к этому вопросу».

– Вот и вернулся, как обещал…

– Ты о чем, Андрюша?

Если что уцелело на пепелище, так это сарай, стоявший особняком, в дальней части двора. Дед Бандуры хранил там кое-какие продукты, а отец ставил на зиму ульи. После того, как в необычайно трескучие морозы с полдесятка пчелиных семей не дожили до весны, Бандура-старший приспособил под ульи гараж, примыкавший к дому и потому гораздо более теплый. Теперь гаража не стало, а сарай уцелел. Правда, там было пусто, если не считать нескольких прогнивших картофелин, сиротливо валявшихся за дощатой загородкой.

– Это не поджог, – сказал Атасов. – Если бы кто-то сделал это умышленно, то и сарай бы пропал. Верно я говорю? – это была странная логика, однако Андрей был бы рад, если бы она сработала. Впрочем, надежд на это не было. Уверенность, что отца нет в живых, стала полной.

– Брось паниковать! – говорил Атасов Андрею, хоть тот не подавал никаких признаков паники. К чему паниковать, если все произошло. Вероятно, со стороны Атасова это была такая терапия, состряпанная на скорую руку. Андрей решил, что это он не его, себя уговаривает. – Давай, показывай, какая тут ближайшая хата?

– Ближайшая – деда Ореста. – Андрей говорил, как пациент зубного врача, когда во рту – ватный тампон, пропитанный кровью, а десны одеревенели после укола новокаина. – Правда, с моим дедом они как кошка с собакой жили, на ножах. А вот с батей они ладили, как ни странно.

«Не ладили, а ладят, ты понял!» — одернул себя Андрей.

«Не морочь себе голову чушью, приятель, – с ненавистью сказал внутренний голос. – Окончания и падежи ничего не меняют в картине, которая уже нарисована».

«Заткнись, ох, заткнись!»

– Почему не ладили? – спросил Атасов. Андрей отметил с удивлением, что пепелище осталось за спиной, они шагали к машине, Атасов держал его под руку, будто он был пьян. Как ни странно, Андрей испытал облегчение, двигаться было гораздо лучше, чем стоять, тупо уставившись на пепел, словно у свежей могилы.

Дед Орест служил в УПА, [94] – пояснил Андрей. Говорить было по-прежнему тяжело, язык слушался с трудом. Но, наметились улучшения. Он ведь давно знал, что так и будет. Теперь просто подводил черту.

В УПА? – переспросил Атасов. – У Бандеры? [95]

– Не знаю, – Андрей передернул плечами. Они забрались в машину, хоть Бандура, пожалуй, предпочел бы пройтись пешком.

Они застали деда Ореста дома, что было неудивительно, принимая во внимание его возраст и ранний час. В последнее время здоровье старика резко ухудшилось, он с трудом перемещался даже по дому, припадая на левую ногу, покалеченную в сталинском лагере во время кровавой драки с урками. Скрюченные артритом пальцы единственной уцелевшей правой руки с трудом удерживали клюку, на которую дед опирался при ходьбе. Он так сильно и давно сутулился, что на спине образовался горб. Уродливый шрам, оставшийся в память о ночной схватке с эсесовцами из зондеркоманды, зачищавшей территорию и не делавшей особенной разницы между бойцами УПА и советскими партизанами, придавал сморщенному, будто вяленая груша лицу откровенно мрачное выражение.

В общем, жизнь не баловала старика, редко какой год не оставил на его теле автографов в виде шрамов и увечий. Выпавшая ему жизнь оказалась, мягко говоря, нелегкой, из тех, какие в самый раз экранизировать, но тяжело жить. Он мог бы с полным правом сказать, что прошел со своей страной шаг за шагом, через огонь и воду, лишения и невзгоды, если бы умел выражаться с пафосом. Правда, с медными трубами не сложилось, так это удел большинства настоящих героев.

Когда Красная Армия аннексировала Буковину [96] в сороковом, дед Орест (в то время, естественно, никакой не дед) был среди тех, кто встречал красноармейцев хлебом и солью. «Долой гнет румынских бояр!», – вопил Орест, вдыхая поднятую советскими бронемашинами пылищу. Последовавшего за освобождением года с лихвой хватило, чтобы превратить Ореста в закоренелого антикоммуниста, воспринявшего гитлеровский блицкриг, будто манну небесную, как единственный шанс вырваться из-под большевистского сапога. Векторы устремлений Ореста и нацистов совпали, на короткое время, он вступил в УПА, которой вскоре довелось сражаться на два фронта – и против красных, и против красно-коричневых. Когда советские танки вернулись вспять в виде неодолимой, всесокрушающей ремиссии, Орест бежал на Запад, рассчитывая либо затеряться в послевоенной Европе, либо уплыть в Южную Америку, либо сдаться на милость союзникам, которые представлялись ему гораздо симпатичнее коммунистов. Была еще мысль застрелиться, но Орест ценил жизнь, полагая, что какая ни досталась, а вторую все равно не дадут. Относительно союзников Орест снова крупно просчитался, он не был крупным фашистом, и поэтому не представлял в глазах союзников никакой ценности. Англичане выдали его НКВД, вместе с белогвардейцами, казаками и солдатами генерала Власова. Орест очутился в Дальлаге. Каким чудом ему удалось выжить в сталинских лагерях смерти, он не рассказывал никому, а, вернувшись в Дубечки уже при легендарном Застое, мечтал только о том, чтобы тихо умереть на родной земле. Поселившись на отшибе, неподалеку от родового гнезда Бандур, дед Орест держался ниже травы, тише воды, тем не менее, Андрей в детстве боялся его до смерти, главным образом из-за своего деда, который прошагал от Сталинграда до Берлина, имел полную грудь орденов и, по вполне понятным причинам, не переносил бандеровца на дух.

Долгие годы, прожитые впоследствии по соседству, ничего не изменили во взаимоотношениях двух дедов. Даже на склоне лет оба ветерана держались враждебно, хоть и избегали конфликтов, обходя друг друга десятой дорогой, когда шли получать одинаково куцые пенсии в сельсовете.

«Прямо Кощей не у дел, – невольно промелькнуло у Атасова, после того как они, перемахнув убогий плетень, вошли в дом через покосившуюся дверь, стукнув пару раз для приличия. Андрей пояснил Атасову, что дед давно глухой, как тетеря. Старик стоял у окна, когда приятели переступили порог, он обернулся к ним. Глухой или нет, а сразу почувствовал незваных гостей. Встретил пристальным взглядом удивительно живых и ясных голубых глаз, совершенно не гармонировавших со сморщенным лицом и изможденным телом. Столкнувшись с этим пронзительным взглядом, Атасов, от неожиданности, замер, с открытым ртом. Как и полагается хорошему товарищу, он собрался взять инициативу на себя. Дед Орест избавил Атасова от необходимости задавать вопросы, произносить которые у него не поворачивался язык.

– Бандура-младший пожаловал, – шамкая беззубым ртом, сказал старик. Удивления в голосе не чувствовалось, скорее – сожаление, если на то пошло. – Какой богатырь вымахал… – дед Орест вздохнул, покачал головой, увенчанной редким белым пухом, который торчал клочьями, в разные стороны. Сморщенное лицо стало печальным, и Атасов понял, что сейчас они услышат приговор. Андрей тоже почувствовал это и смертельно побледнел.