Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Кларов Юрий Михайлович (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Какой же ты жрец, если тебе мозги запудрить можно? А уж что касается искушения, то искушаетесь вы добровольно!
— Может, мне действительно остаться в этом времени?
— А почему бы и нет! Здесь у тебя специальность, а что там? Ничего! Рабочий-слесарь и девять классов школы рабочей молодежи. Здесь будущее станешь предсказывать. Хотя должна тебя огорчить. Твои предсказания о событиях вашего 1958 года от Рождества Христова никому здесь не нужны.
Глава XIX
Я слышу негромкий стук, приподнимаю голову и вижу перед собой комбата. Он постукивает носком сапога о ножку моей кровати. На руке у него висит плащ-дождевик, который носят офицеры. На табурете у постели лежит мое обмундирование.
— Товарищ капитан, где я?
— В санчасти. Вчера я нашел вас валяющимся в бессознательном состоянии в капище.
— Ни в каком капище я не был. Я был у храма, а вернее, в нем.
— Да-да! Но изначально этот храм назывался капищем, а теперь все забросили. Врачи нащупали у вас на голове шишку. Одевайтесь.
Мы выходим на улицу.
— На вас напали? — Я киваю головой. — А вы можете опознать нападавших?
— Они были в белых капюшонах и комбинезонах. Как их опознать? — отвечаю я.
— Ну да ладно, разберемся. Отдыхайте сегодня, — завершает беседу комбат и уходит.
Я захожу в казарму и вижу Евстратова.
— Привет, земеля! — взмахиваю я рукой.
Евстратов оборачивается, на лице его самое простодушное удивление. Голубые глаза распахнуты во все лицо:
— Бог ты мой, Генка! Я так перепугался за тебя. Все, о чем мы говорили, оказалось куда серьезнее на самом деле. — Я вижу, что он пытается скрыть за словами свой страх. — Ну, рассказывай же, рассказывай, как все случилось?
Я все ему подробно описываю и вижу, как мой земляк бледнеет. Мой собственный пересказ и самого меня пугает. До меня только сейчас доходит, что меня могли убить. И никто не смог бы прийти мне на помощь. Эта тройка была ослеплена яростью и злостью! По мне пробегает судорога смерти. Что это со мной? Я весь дрожу.
Но главное для меня по-прежнему остается неясным — что со мной было после драки? Сон? Видение? Это неуловимо и в общем-то непонятно. Однако это было и продолжает во мне существовать. Опустив руку в карман галифе, я натыкаюсь пальцами на какую-то штуковину и вытаскиваю ее. О Боже, каменная свирель! Но тут к нам подходят находящиеся в казарме солдаты. К своему удивлению, я чувствую, что мне приятно их всех видеть. И хоть я каждый день с ними общался, они мне не надоели. Мне приятно ощущение постоянства, неизменности, ощущение, которого я раньше не знал. И прошедшее меркнет, желание разгадывать его проходит. Поверх ушедших событий наслаивается реальность будней, конкретная, пестрая, шумная и потому целительная.
Перед обедом появляется и взводный. Горло его перевязано бинтом, он в новых современных очках, а справа на лице, похоже, синяк, подмазанный и припудренный. Воробьев необычайно энергичен и резок в движениях.
— Здравствуйте, здравствуйте, Якушин. Где это вы пропадали? Вся часть была из-за вас на ногах! — необычайно заинтересованно спрашивает Воробьев.
— Так случилось, товарищ старший лейтенант, — отвечаю я холодно.
— Вечно с вами что-то случается, — смеется злорадно он. — А не были ли вы под хмельком?! Я прав? И ничего здесь нет особенного. — Его глаза за стеклами очков бегают по сторонам, оглядывая группу солдат вокруг меня. — Знаете ли вы хоть одного человека, который не пьет? Вы и сами любитель выпить, Якушин. Разве нет?
— А как же, товарищ старший лейтенант! Но почему вас это так волнует? — растягиваю я губы в улыбке. — Действительно, что в этом плохого? А вот что тут плохого! — резко поворачиваю я разговор: — Я вас величаю товарищ старший лейтенант, а вы меня будете величать пьянчугой! А если я пьянчуга, то и дела по моему избиению никакого не может быть. По пьянке подрался, а с кем, не помнит. Вот и весь сказ!
На другой день меня для беседы вызывает замполит. Я иду по коридору. Все комнаты заперты, а из кабинета комбата сквозь неплотно прикрытую дверь доносится прелюбопытнейший разговор. Разумеется, я не приставляю ухо к щели, мне и без того все отлично слышно.
— Итак, Воробьев, вы будете сами все рассказывать? — сурово спрашивает комбат.
— Товарищ капитан, я вам уже докладывал, — раздраженно объясняется взводный. — Якушин был в самоволке. Пьянствовал! Вы же сами нашли его в невменяемом состоянии.
— Я такого объяснения не принимаю! Что вы мне одно и тоже долдоните! Отвечайте, кого еще, кроме Якушина, в этот промежуток времени не было в подразделении? Молчите? А я знаю, что не было Коваленко и Савельева. Кстати, у них, как и у вас, есть повреждения на лицах и в других местах. Что вы скрываете?
— Товарищ капитан, я напишу рапорт в генштаб! Вы меня допрашиваете, как обвиняемого! — возмущается Воробьев. — Я не знаю, что вы имеете в виду, задавая мне эти вопросы, но я задам и свой. У вас солдат, быдло, увел жену! Вам на это начхать? Или болит сердечко?
— Хотите честный ответ?
— Желательно!
— Во время войны Понько, как настоящий русский офицер, пристрелил бы вас, если бы вы при нем назвали солдата быдлом! Для него солдат — чадо, дитя! А он его отец. Это первое. А второе — ту женщину, которую вы называете моей женой, я выгнал сам! Она не стала матерью для моего сына. Она не любила его. Больше того, она его ненавидела! Да и вообще я, видно, однолюб. Мать моего сына погибла. Она была радисткой. А больше по-настоящему я не смог полюбить ни одной женщины.
— Что-о-о? Но говорят-то люди другое, а людей не обманешь!
— При чем здесь обман? Я попросил солдата-москвича, который демобилизовывался, ее сопроводить. Вот и вся история, старший лейтенант! Скажите, у вас есть честь? Я, товарищ старший лейтенант, очень уважаю вашего отца генерала Воробьева, но не прикрывайтесь вы уж так откровенно им. «Направлю рапорт в генштаб!» Кстати, вам не хочется сходить в санчасть и освидетельствовать свои раны? Очень мне интересно, откуда они у вас появились.
— Неужели вы всерьез?
— А вы разве не всерьез решаете свои проблемы с помощью «казарменной малины»? И я действительно вас обвиняю в том, что вы организовали избиение Якушина, а вернее всего, и участвовали в нем!
— Это просто чудовищно! У солдата всего лишь шишка на голове, и больше ни царапины, а вы говорите об избиении. И еще, неужели вы всерьез думаете, что можно вытравить то, что вы называете «казарменной малиной»? Так везде!
— Значит?..
— Значит, за порядок у себя во взводе я спокоен! А синяки, даже если бы они и были, заживут! Это все. Разрешите идти?
— Идите!
Старший лейтенант выскакивает из кабинета и остолбеневает, уставившись на меня. Но я смотрю на него совершенно пустыми глазами, как разведчик, работающий по легенде «немого». Решив, видимо, что я ничего не слышал, Воробьев хлопает дверью и вылетает на улицу.
Да, комбат — мощный мужик, никому спуску не дает, будь у тебя родитель хоть генерал, хоть адмирал.
Я вхожу к замполиту. Он сидит за столом, обхватив голову руками и не смотрит на меня даже после моего доклада о прибытии. Я стою перед ним навытяжку. Наконец он говорит:
— Присаживайтесь. — Я сажусь у его стола. — С завтрашнего дня я гражданский человек и судьба нас может больше не свести. Хочу с вами попрощаться, поскольку часть направляется на боевые стрельбы. Мне думается, вы станете журналистом. Может быть, вы закончите, к примеру, в МГУ, факультет журналистики, где вас научат использовать слово. А оно обладает могучей силой, иногда даже опасной. Слово может быть обычной разменной монетой, но может стать и ключом, открывающим двери и к людскому счастью и к несчастью. Все дело в том, кто владеет словом, — союзник Бога или дьявола. И если вы станете писать о нашей армии, учитывайте несколько истин, и пусть вас не пугает, что некоторые из них связаны с религией. С религией связана вся история человечества.