Тюрьмой Варяга не сломить - Сухов Евгений Евгеньевич (список книг .txt) 📗
— Когда ты выйдешь, мы купим дом в Майами?
— Когда я буду свободен, я сумею купить не один дом, а два, детка! В них хватит места для дюжины сорванцов, которыми ты меня со временем порадуешь.
— Как же это замечательно, — Сюзанна сползла со стола, достала из сумочки зеркальце и губную помаду, а потом быстро и умело подправила губы. — Боже мой, никогда не думала, что мне придется заниматься этим делом в тюрьме… да еще в кабинете начальника.
— Меня ценят, крошка, — просто произнес Джонни.
Путь к свободе для Джонни Кидса лежал отныне именно через труп этого человека, который был, может, и неплохим парнем, к тому же так лихо чесал по-английски, что практически ничем не отличался от коренного американца.
Джонни аккуратно взял со своей кровати подушку. Подобную операцию он проделывал не однажды и прекрасно знал, что должно произойти в каждую следующую секунду.
Он навалится на свою жертву на выдохе, когда легкие будут свободны от кислорода. Клиент дернет головой, не понимая еще, что произошло, а потом, ощутив нехватку воздуха, попытается привстать и сбросить с себя тяжесть. Вот этот момент будет самым серьезным: этот русский — крепкий парень и нужно будет приложить максимум усилий, чтобы удержать его на кровати. Русский примется переворачиваться с боку на бок, пытаясь вырваться из крепких объятий, а потом, потеряв силы, успокоится навсегда.
Все так и будет.
Джонни Кидс ни на секунду не сомневался в себе. В полумраке распластавшаяся на нарах фигура спящего русского казалась ему беспомощной и не внушающей никаких опасений.
Канадец уже приподнял подушку, чтобы придавить жертву, как вдруг Игнатов резко повернулся, согнул ноги в коленях и с размаху пнул его в живот. Удар был неожиданный, очень сильный и пришелся Джонни под самую грудную клетку. Тот повалился на бок, больно стукнувшись затылком о край кровати, и беспомощно стал ловить открытым ртом воздух. А русский спокойно поднялся на ноги и, ткнув узкое заточенное железо в самое горло своего обидчика, негромко произнес:
— Если дернешься, сука, так я выпущу из тебя всю дурную кровь, поверь мне… И не дождаться тебе тогда ни суда присяжных, ни нового срока, ни даже тюремного надзирателя!
Джонни и в темноте видел красивое холеное лицо русского. Тот действовал настолько уверенно, как будто всю жизнь не расставался с тюремной заточкой. Джонни ни на секунду не сомневался, что русский продырявит ему горло при первом же неосторожном движении.
— А теперь ответь мне, приятель, как на божьем суде: кто приказал тебе убить меня?
Глава 5 Служебные неприятности
Почувствовав пальцами упругую бархатистую кожу на бедре Мерседес, Томас Ховански застонал.
Вот уже полгода эта изящная девушка сводила его с ума. Она стала его бредом, грехом, слабостью. Каждый раз, встречая мексиканку в тюремных коридорах, он едва сдерживался от того, чтобы не прижать ее тугoe тело к стене и овладеть ею прямо там, под мертвенным светом люминесцентных ламп. Поляк по происхождению, Ховански, как и всякий эмигрант второго поколения, очень крепко держался за свою семью. Любящий муж, заботливый отец четверых детей, безупречный полицейский — таким он был известен всем. И только одна женщина в мире знала его как неистового, сумасшедшего любовника, способного на всякого рода безумства.
— Если бы не твои светлые волосы, — чарующе улыбаясь, говорила она при очередной встрече, — я бы подумала, что в твоих жилах течет кровь истинного латинос.
И получала в ответ очередную порцию eгo безумной страсти. Когда она впервые как сотрудник появилась в тюремной канцелярии и бросила на начальника тюрьмы свой колдовской взгляд, Ховански понял, что пропал. Неделю он как завороженный толкался среди канцелярских крыс только для того, чтобы лишний раз приласкать взглядом эту высокую, смуглую, черноволосую красавицу, которая неизменно отвечала ему призывным взором карих, миндалевидной формы глаз.
На восьмой день их знакомства они уже совокуплялись в его кабинете, как два обезумевших от страсти диких зверя. Их первая встреча стоила тюремной администрации пары разбитых ваз, сломанного стула и кучи смятых и безнадежно испорченных документов. С тех пор накал этих встреч практически не изменился, только Томас предусмотрительно убирал хрупкие предметы и старался держаться подальше от мониторов внутреннего обзора, стоявших в противоположном от его стола конце кабинета.
Голубоватые экраны сейчас были единственным источником освещения в кабинете, и в их призрачном свете смуглая кожа Мерседес приобрела фантастический сиреневый оттенок.
— До чего же ты хороша, малышка, — прошептал Ховански, вдыхая ее запах. — Ты пахнешь, как дикая кошка.
Он сидел в кресле, а Мерседес стояла перед ним, слегка облокотившись о стол. Его рука двинулась вверх по ее бедру, задирая юбку. Тело Мерседес выгнулось, сверкнули в полумраке ее зубы. Эта невероятная женщина всегда улыбалась, занимаясь любовью. Томас почувствовал дрожь в своем теле, но все еще продолжал медленно, как бы лениво ласкать ее, наслаждаясь этими мгновениями покоя перед битвой, дожидаясь, пока нарождающаяся страсть не захватит его целиком, заставляя забыть обо всем на свете: о жене, детях, карьере, об этих ублюдках-заключенных и о мерцающих во мраке мониторах. На одном из мониторов застыл интерьер двухместной камеры в блоке предварительного заключения. В камере царил мрак — нары с лежащими на них заключенными были видны только благодаря телекамере инфракрасного излучения, специально установленной в потолке под вентилятором (совершенно незаметной для находящихся внутри заключенных).
Лаская свою любовницу, начальник тюрьмы лишь время от времени поглядывал на этот экран. Двумя пальцами подцепив ее кружевные трусики, он спустил их вниз. Мерседес высвободилась из них и, раздвинув смуглые ноги, уселась к нему на колени. Ховански чувствовал, как ее ловкие пальцы расстегивают ремень на его брюках, и одновременно видел на экране монитора, как один из заключенных медленно поднялся с постели и, прихватив подушку, подошел к своему сокамернику. Женщина коснулась рукой его члена, и горячая волна возбуждения прокатилась по телу Томаса. Он изо всей силы сжал руками смуглые бедра и услышал в ответ ее тихий смех с придыханием. Краем глаза Ховански все еще следил за происходящим на телеэкране, но страсть уже почти целиком захватила его. Рванув на Мерседес белую форменную рубашку так, что с треском полетели пуговицы, он закрыл глаза и принялся жадно целовать ее высокую грудь.
Женщина склонилась над ним, закрывая его лицо своими густыми черными волосами, он почувствовал легкую боль в плече от укуса. Томас схватил Мерседес за волосы и запрокинул назад ее голову. Женщина застонала, почувствовав его внутри себя. Их любовные схватки всегда были похожи на борьбу, и ей это безумно нравилось. Он мял ее тело руками, терзал его, а она делала вид, что отбивается от его сильных рук, извиваясь в крепких объятиях, постанывая при этом от удовольствия. Возбуждение ее становилось все больше и больше, было почти невыносимым. Уже почти теряя сознание от наслаждения, она слышала, как полетело на пол что-то тяжелое, может быть, настольная лампа. Его дыхание становилось все более учащенным и прерывистым, а мышцы — все более твердыми…
Момент блаженства был потрясающим — как всегда, Мерседес забылась от наслаждения. Тихо застыла на плече у Томаса. До чего же хорош этот чертов поляк! Жаль, что она не может разделить с ним супружескую постель.
В этот момент Ховански резко повернулся и грубо произнес:
— Мать твою!
Мерседес вздрогнула и в изумлении уставилась на любовника, который, окаменев, смотрел куда-то за ее спиной.
— …Твою мать! — повторил он и, почти оттолкнув ее, бросился к мониторам. — Что за черт?!
Тихо закипая гневом и обидой, Мерседес обернулась и увидела, как полуголый, со спущенными до колен штанами, Томас Ховански подошел к одному из экранов и снова разразился бранью.
