Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Коротеев Николай Иванович (книги без регистрации .txt) 📗
Селение же, в котором, благодаря случаю, хоть и не надолго, но без владельца-хозяина стали жить одни мужики, осталось, даже со временем разрослось. И за ним, а также за небольшой речкой, притоком Свапы, уже навсегда утвердилось название Жигаевки, то есть места, где когда-то разбойничал атаман Жиган. Позднее это поселение, получив по наличию в нём церкви статус села, стало именоваться уже Жигаево, а место, где погибли Жиган и его любовница, а также множество невинно убиенных Жиганом людей, стало называться Гиблым местом, а потом, для краткости, Погибелкой. При этом даже в совсем недавние времена, когда вокруг уже и лесов не стало, и окрестные топи да болота давно пересохли да в пашни превратились, в этом проклятом месте чуть ли не ежегодно гибли люди, и дурная слава его дожила до наших времён. Даже в ясный летний день в этой глубокой лощине, от которой до села-то всего с пяток километров, всегда бывает как-то не по себе любому одинокому путнику. А уж если доведётся там идти женщинам, то даже самые отъявленные атеистки мелко крестятся да спешно шепчут про себя обрывки полузабытых молитв или же плюются через левое плечо да повторяют как заезженные патефонные пластинки: «Чур, меня, чур!» — заручаются незримой поддержкой своих давно умерших предков.
Эта легенда, возможно, и не совсем в таком виде, но была пересказана мной сначала отцу, работавшему начальником отделения связи, человеку начитанному, интересовавшемуся как литературой, так и историей Отечества и даже время от времени печатавшему свои стихи и заметки в районной газете «Знамя колхозника»; человеку, уважаемому не только в семье, но и односельчанами. Авторитет отца для нас, его детей, был непререкаем, и потому, прежде чем идти с услышанной легендой к преподавателю истории, мне, пятикласснику, необходимо было поделиться ею с ним. Отец выслушал все без ироничной или снисходительной улыбки, чем часто грешат взрослыми по отношению к детям, после чего сказал, что он также не раз слышал эту легенду. А затем вполне серьёзно поделился своими сомнениями по поводу имени разбойника — Жиган, пояснив, что такое слово — это продукт более позднего периода социального развития русского общества, когда наше село, по-видимому, стояло уже не один век. Однако тут же добавил, что и в легенде есть доля истины, так как слово «жиган» или, по его мнению, «жигай», что более вероятно, производные от старинных русских слов «выжига», «прожжённый», которыми называли клеймённых ещё с допетровских времён людей. А в более поздний период — некоторых представителей социальных групп, то ли связанных с криминалом, то ли просто опытных, немало повидавших на своём жизненном пути. Кроме всего прочего, рядом с Жигаево есть и деревенька с названием Узник, довольно яв-ственно говорящем о не совсем радостном прошлом края.
Услышанная от пожилых односельчан легенда с комментариями к ней моего родителя была передана молодому преподавателю истории Тихачёвой В.Ф., однако вошла ли она в анналы истории села Жигаево, да и была ли написана сама эта история, к сожалению, я не знаю. В те годы школьникам как-то было не принято задавать лишние вопросы своим учителям, а затем пришло время покинуть село для дальнейшего обучения в городе. По крайней мере, в той литературе о топонимике края, которую мне удалось прочесть, о Жигаево говорится лишь то, что есть Верхнее Жигаево, Среднее и Нижнее, но само понятие слова Жигаево филологами не раскрывается. А теперь и спросить уже некого: нет более среди живых ни соседских стариков и старух, ни моего родителя, ни бывшей учительницы истории. Если бы я их не знал, не любил и не помнил, то и их жизнь можно было бы посчитать за легенду.
Как не грустно это осознавать, но нет уже и деревеньки с названием Узник — в середине 90-х была переименована в Рассвет. Только рассвет для нее так и не наступил — вымерла почти под корень. Не лучше обстоит дело и с родным Жигаевом — более полусотни опустевших домов взирают на мир черной пустотой окон-глазниц, часть которых перечеркнута крест на крест досками-горбылями, спешно и небрежно прибитыми их прежними обитателями. Разъехались по городам жигаевцы, поставив жирные кресты на отчих домах. И не станет ли само Жигаево, как и Узник, со временем легендой?..
Николай Евгеньевич Псурцев
Без злого умысла
Повесть
Все ключи, которые слесарь принес с собой, были уже опробованы, но массивные импортные замки держали дверь одноэтажного кирпичного домика намертво. Он бросил в сердцах ключи в маленький потертый чемоданчик, они звякнули жалобно и затихли. Слесарь нехотя вынул дрель, тяжело вздохнул, обернулся к стоявшим у изящной, кокетливой калитки людям, обвел их всех недобрым, укоризненным взглядом и сумрачно проговорил:
— Торопня до добра не доведет. Молодые вы, вот что. Могли бы хозяйку дождаться, она бы вам все ключиком и открыла бы. Жалко ж красоту такую буравить!
Мохов внимательно оглядел дверь. Для этих мест, для города, она выглядела, конечно, непривычно. Ладно сработанные изящные завитушки инкрустации будто ажурной вышивкой покрывали поверхность двери. Красиво, что верно, то верно. Но Мохову не хотелось, да и нельзя было объяснять слесарю, что хозяйку этапируют сейчас из Москвы и сюда, в далекий сибирский городок, она прибудет не раньше чем через четыре дня, а обыск надо провести немедленно. Поэтому он только пожал плечами и сказал устало и тихо:
— Делайте, пожалуйста, что вас просили. У нас времени в обрез.
Слесарь оскорбленно поджал губы и вонзил дрель сантиметрах в пяти выше первого замка. Работал он споро и зло. Кряхтел, ругался, а то вдруг ласковой скороговоркой заговаривал с замками, будто успокаивал неугомонного капризного ребенка. Наконец дверь распахнулась, и прежде чем Мохов, сотрудники и понятые перешагнули порог, слесарь изогнулся в шутовском поклоне и проговорил с издевкой в голосе:
— Проходите, гости дорогие.
Неожиданно для всех Мохов склонился к самому лицу малорослого слесаря и процедил сквозь зубы, глядя враз побелевшему мужчине в глаза:
— Попридержи язык, Сивый. Лишнее говоришь. Забыл, видать, беседы наши. Завтра зайдешь поутру! Шагай!
Слесарь мотнул головой, будто его душил тугой воротничок, ловко собрал чемоданчик и торопливо, не оглядываясь, засеменил к калитке.
— Ты его знаешь? — спросил Мохова следователь Варюхин, высокий, спортивный, с холеным белокожим лицом, в очках с тонкой круглой оправой — ни дать ни взять выпускник Кембриджа.
— Сажал его в семьдесят восьмом, как я только в розыск пришел, — кивнул Мохов. — Щипач он. Классный карманник был. Впрочем, слесарь из него тоже знатный вышел, ты сам видел. После последней ходки дал себе слово, что к карману больше ни-ни, и вроде держится. Но нашего брата он не жалует, — Мохов усмехнулся, — ишь как раскривлялся. Ничего, я его повоспитываю завтра.
Интерьер дома был роскошный, словно с картинки рекламного проспекта. Гарнитур в гостиной на гнутых ножках, белый, будто воздушный, предметов семь, не меньше. На ворсистом, упруго пружинящем ковре — разноцветные пуфики, низкие столики, на них вазы хрустальные, искрящиеся. Еще ваза огромная с искусственными камышами на полу. Мохов удивленно покачал головой. Да, чересчур, пожалуй, для простой парикмахерши.
Где и что искать в этом доме, Мохов знал уже два часа назад, когда заместитель начальника отдела по оперработе Латышев ознакомил его с телефонограммой, полученной из Москвы. Хозяйку дома парикмахершу Росницкую задержали с поличным в момент продажи соболиных шкурок группе лиц, которых уже «водили» работники МУРа. Росницкая призналась, что продавала шкурки в Москве не первый раз и имела там постоянный канал сбыта. Шкурки ей передавал ее сожитель, водитель отдела сельского хозяйства райисполкома Юрий Куксов. После получения телефонограммы решено было сразу же задержать Куксова, но в городе его не оказалось. Неделю назад он рассчитался на работе и отбыл в неизвестном направлении. Куксов был объявлен в розыск. Росницкая показала также, что у нее дома в тайнике в подвале спрятано еще полтора десятка ценных шкурок.
