Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Осмелюсь сказать следующее: я бы никогда не подумал делать указания на приемы, употребляемые для распознавания почерков, если бы не был и не оставался в недоумении о том, каким образом было возможно приписывать писанную не моим почерком записку мне, имеющему почерк, дикая своеобразность которого режет глаза. Мой почерк так дик, что когда, бывало, в школе товарищи дурачатся, по школьническому обыкновению подделываясь под почерки друг друга и учителей, я бесился от решительных неудач написать что-нибудь похожее на обыкновенные почерки…».
Бедный Чернышевский! Он всерьез верит, что разговаривает не с глухими. Он убеждает, он чертит схемы и таблицы, приводит аналогии, сопоставления, примеры, он ссылается на книги и криминалистические руководства, на законы, в конце концов…
Но кого все это интересует? Чернышевского надо посадить. Улика есть, угодники — тоже. Их было восемь, этих угодников, именовались они секретарями сената и выступали в роли экспертов. Двое, не долго думая, заявили, что записку писал Чернышевский, изменяя при этом почерк, остальные шестеро нашли «сходство в двенадцати буквах из двадцати пяти».
Видно, это холуйское заключение показалось властителям недостаточно крепким. Да и «улик» было маловато. Козырнули еще раз. Все тот же вездесущий Костомаров вдруг «нашел» у себя «очень важное письмо Чернышевского к какому-то Алексею Николаевичу — по-видимому, к литератору Плещееву, бывшему петрашевцу». Разумеется, содержание письма «подкрепляло улики…»
Подделка была еще более бездарной, чем в первый раз, но сенаторы только ее и ждали: семь секретарей, то бишь экспертов, быстренько обнаружили «несомненный почерк Чернышевского». Доказательств с них не требовали. Нужен был только вывод. И чиновные подписи под ним.
Вывод был, подписи были. А потом был еще приговор, и «гражданская казнь», и каторга — долгие муки одного из честнейших людей России.
В 1927 году были извлечены из архива подлинные документы судебного дела, и комиссия криминалистов провела, наконец, объективную научную экспертизу. Грубый подлог Костомарова полностью подтвердился. Правосудие свершилось. Увы, слишком поздно: мертвые не воскресают…
Подлоги — любимый способ расправы с инакомыслящими. Таков печальный опыт истории. При помощи фальшивок не раз загоняли в каменные мешки настоящих патриотов, революционеров, просто порядочных людей, которым суждено было стать жертвами произвола.
В 1852 году на Кельнском процессе коммунистов руководитель прусской полиции Штибер представил сфабрикованные своими подручными протоколы тайных заседаний, в которых участвовали подсудимые. Ф. Энгельс писал по этому поводу: «Подлог этот был, однако, не единственным, какой пустила в ход полиция. На суде обнаружилось еще два или три факта подобного же рода. В похищенных Рейтером документах были сделаны полицией вставки, искажавшие их смысл. Один документ бессмысленно-яростного содержания был написан почерком, подделанным под почерк доктора Маркса…».
Еще примеры? Увы, их сколько угодно!
Отчаявшись в безуспешных попытках зажать рот страстному правдолюбцу В. Г. Короленко, разоблачавшему произвол полицейских чиновников, «соответствующие органы» прибегли к обычному спасительному средству: фальшивке. Они воспользовались тем, что Короленко в своих статьях клеймил позором руководителя карательного отряда в Сорочинцах Филонова. Полиция сфабриковала подложное письмо от имени писателя: Короленко там будто бы призывал к физической расправе с Филоновым. По закону за подстрекательство к убийству предусматривалось уголовное наказание. На это и был расчет. Только мужество, хладнокровие и блестящий полемический дар публициста помогли Короленко вовремя разоблачить гнусный подлог.
Криминалисты в ту пору не всегда могли докопаться до истины, даже если искренне к ней стремились: их возможности были ограничены низким потолочком науки. За это они, конечно, не заслужили презрения потомков. Презрения заслужили те, кто, внимая приказу свыше, покорно зажимали уши и закрывали глаза, чтобы не слышать правды, чтобы не видеть правды, чтобы оболгать истину именем науки.
Одна из самых черных страниц в истории криминалистической экспертизы письма связана с печально знаменитым делом Дрейфуса, капитана французской армии, обвиненного в шпионаже. Все это дутое дело, бесчестность которого была с самого начала ясна каждому непредубежденному человеку, только и держалось на заключениях криминалистов, пошедших на сделку с совестью, чтобы рабски исполнить приказ правящей верхушки — тех, кто не нуждался в правде, а нуждался лишь в разжигании антисемитской шовинистической истерии.
Офицера генерального штаба Дрейфуса обвиняли в государственной измене лишь на том основании, что его почерк показался похожим на почерк, которым было написано обнаруженное у германского шпиона бордеро (препроводительное письмо) с перечнем секретных французских документов.
Поначалу среди экспертов не было единодушия, и некоторые склонялись к заключению в пользу Дрейфуса. Но видный криминалист Бертильон, занимавший тепленькое местечко в системе полицейского аппарата, нашел в некоторых буквах и словах отдельные черты сходства с почерком Дрейфуса. Многочисленные же различия он не принял в расчет, найдя для этого такое «обоснование»: все отклонения сделаны Дрейфусом нарочно, чтобы его почерк не узнали.
Нетрудно понять, что, исходя из этой «концепции», любому человеку можно приписать авторство какого угодно документа, объявив все различия сделанными «нарочно». С точки зрения нынешней науки, доказавшей индивидуальность, устойчивость и относительную неизменность почерка (об этом речь впереди), «теоретизирования» Бертильона на процессе Дрейфуса кажутся несомненным вздором. Но и современникам Бертильона, многим его коллегам они тоже казались вздором. А может, маститый ученый и сам понимал это, но не хотел расстаться со своим креслом…
Дрейфус был признан виновным и осужден. В его защиту выступила печать, выступили честные люди во всех концах света. Называлось и имя действительного шпиона — майора Эстергази. Суд оставался глухим. Криминалисты молчали.
Через три года газете «Матэн» удалось воспроизвести фотокопии пресловутого бордеро и бесспорного письма Дрейфуса. Ученым разных школ и направлений предложили сличить почерки.
На этот призыв откликнулись 12 экспертов из Англии, Бельгии, США, Швейцарии и других стран. Работая порознь и не ведая об исследованиях друг друга, они единодушно и категорически отвергли авторство Дрейфуса. Когда же газета воспроизвела фотоснимок подлинного письма Эстергази, эксперты столь же единодушно признали его автором бордеро.
С этим уже нельзя было не считаться. Приговор был отменен, а Эстергази предан суду. Но разве реакции, стоящей у власти, нужна истина? Под давлением генерального штаба три покорных лакея с учеными титулами — месье Куар, Варинао и Белломе (тот самый хвастунишка, о котором шла речь в начале этой главы) решительно обелили Эстергази. Преступник гордо удалился попивать аперитив, Дрейфус продолжал таскать кандалы.
В своем знаменитом письме к президенту республики Эмиль Золя написал: «Я обвиняю трех экспертов в том, что они представили лживые и мошеннические отчеты, если только медицинское освидетельствование не докажет, что они больны извращением зрения и суждения».
Теперь уже суду предали Эмиля Золя, и на процессе, где он обвинялся в клевете, бесчестные эксперты не постеснялись повторить свою ложь. Их зрение и суждение освидетельствованию не подвергались.
Только через двенадцать лет после первоначального возбуждения дела, в 1906 году, Дрейфус был реабилитирован. Незадолго до этого удравший в Англию Эстергази публично признал свое предательство. Никто не сослал на Чертов остров экспертов, оскорбивших ложью науку, отличившихся в преднамеренном издевательстве над невинным человеком. Зачем? Ну, ошиблись… Мало ли что… Бывает…
Бывает. Но не может, не должно быть! Только люди с чистыми руками, с чистой совестью, безупречно честные, принципиальные и объективные вправе именем науки предрешать судьбу человека. Всякий обман подл. Обман ученого подл вдвойне, тем более, когда уровень развития науки достаточно высок, когда знания о том или ином предмете достаточно обширны — настолько, что позволяют дать честный и правдивый ответ на важные для правосудия вопросы.
