Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
За день она обошла весь Орявчик, спрашивала-переспрашивала о квартире. Там учителя поселились, там врачи, у одних тесно, у других, хоть и нашлась бы комната, не допросишься.
Фитевка в последний раз предупредила: «Не съедешь, пойду в милицию».
Ирина складывала пожитки, не зная, куда их перенести или перевезти. Еще ночь, и нужно куда-то перебраться. Куда?
И тут нежданно заявился Кривенко. Давно не приходил. Будто нарочно ждал этой минуты, а дождавшись — не радовался, не улыбался, сидел тихо, словно боялся напугать Ирину. Наконец решился: «Слышал я, Иринка, тебе жить негде. Сама знаешь, я мать схоронил. Комната пустует. Можешь занять ту, что с выходом на улицу. Отдельная. Вот ключ...»
Ирине не спалось. Что скажут люди, если она переберется к Павлу? Как воспримет эту весть Дмитрий? Что делать? И идти некуда. Война забрала у нее родителей, наделила сиротством. У Дмитрия мать умерла, когда ему еще и года не исполнилось, воспитывался в детском доме. Они поженились, как только он закончил шоферские курсы и приехал в колхоз. Фитевка с радостью пустила их на квартиру. «И копейка не лишняя, и веселее будет». Теперь выгоняет. Почему? Сын с невесткой приедут или хочет избавиться от квартирантки? А зачем сыну ехать в Орявчик? Живет в городе, там у него квартира. И работа, какую в селе не найдет ни себе, ни жене. Оба работают в институте. Но это их дело: ехать в Орявчик или нет. А комнату нужно освобождать.
— Третьи петухи застали меня на ногах, — рассказывала Ирина Наталье Филипповне. — Я разбирала кровать, поливала ее слезами и поглядывала, не проснулся ли Митя. Но, видно, набегались, натрудились за день ножонки, и сын сладко спал. Взялась переносить вещи...
Как-то Кривенко, вернувшись из города, сказал: «Не повезло тебе, Ирина, в жизни. Не повезло... Вот ты убиваешься по Дмитрию, сохнешь. А его нет... Нет — и все. Мне больно говорить, но ты должна знать правду: Дмитрия застрелили во время побега из колонии. Не подчинился оклику конвоира: «Стой! Стреляю!» И вот...»
Ирина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Кривенко долго рассказывал, как встретился в Синевце с человеком, который отбывал наказание вместе с Дмитрием, и тот сказал: «Передайте жене, что Балагур убит».
Павел убеждал: «Ты же видишь, давно не пишет...»
Как мог, уговаривал Ирину. И она смирилась со своей долей. А слезы, они еще никому не помогали. Казалось, все выплакала. В Орявчике только и разговоров было, что о гибели Дмитрия Балагура. Нашлись и утешительницы: «Не убивайся, Иринка, такая уж судьба». Кто-то даже сказал: «Тебе и с Павлом не плохо будет. Он тебя любит».
И все же Ирина не хотела верить в кончину мужа. «Поеду к адвокату, расскажу ему все, попрошу помочь: как это так, человека убили, а официального уведомления нет?»
Павел застал Ирину на автобусной остановке. Уговорил не ехать в райцентр, не тащить с собой сына. «Я сам все выясню. Отыщу адвоката, который защищал Дмитрия в суде, и попрошу его написать в исправительно-трудовую колонию запрос: что случилось с твоим Балагуром».
Оставшись дома, Ирина выстирала Павлу белье, которое валялось в углу небольшой веранды. Павел приехал последним автобусом, войдя в дом, сразу заметил, что в нем похозяйничали женские руки.
«Адвокат, Ирина, был на судебном заседании, пришлось ждать». Достал из кармана копию письма, адресованного начальнику исправительно-трудовой колонии. В нем сообщалось, когда и за что судили Дмитрия Балагура, и спрашивалось, почему его не отпустили домой — срок лишения свободы прошел. Где Балагур? Что с ним?
Ответ должен был прийти в Орявчик на имя Ирины Лукашук.
«Три рубля заплатил адвокату», — сказал Павел и добавил, что письмо сам отправил из райцентра, чтоб скорее дошло.
Ирина принялась искать деньги, чтобы отдать Павлу. «Не нужно, — замахал он руками. — Ты вон сколько мне настирала, нагладила. Сам не знаю, как тебя благодарить».
Прошло полгода, а на письмо-запрос ответа не было.
«Павел просто-напросто разорвал первый экземпляр запроса и выбросил в урну», — подумала Кушнирчук.
Прав был Кривенко — слезами горю не поможешь. Бесконечной печалью тоже. «Нет и не будет Дмитрия. Что делать? Как быть?» И Ирина опять лила слезы, опять кручинилась. Высохла от горя.
Через полгода Кривенко прорубил дверь из своей комнаты в комнату Ирины. Она не перечила. Отдалась на милость судьбы, как оторванная ветка течению воды. Орявчик постепенно как бы и забыл Балагура, смотрел на Павла и Ирину как на счастливую семью. Только сын спрашивал: «Где папа?» И Ирина не знала, что ему ответить. Ведь раньше говорила: «Он далеко, сынок, в море». — «Папа — моряк?» Ирина кивала головой. «А дети говорят: я безотцовщина». — «Неправда». — «Когда же он придет?» — «Море широкое, синее и далекое. Скоро вернется».
Утешала сына, а в мыслях укоряла себя: «Зачем обман? Пока Митя маленький — не понимает. Но ведь вырастет, как тогда все объясню?..»
Потом Кривенко послали на курсы при сельскохозяйственном институте. А Ирина родила дочку. Павел отпросился домой. «Дров я нарубил, молоко будет приносить Фитевка, режь кур и переживешь-перетрясешь зиму без меня, — говорил прощаясь. — А ты, шпингалет, — дернул за ухо Митю, — чтобы слушал мать, нянчил сестренку. Может, гостинец и заслужишь».
Спустя какое-то время — Ирина как раз пошла к фельдшеру: Марьянка простудилась, кашляла — в дверь к Кривенко постучали. «Заходите!» — крикнул Митя, который домовничал и невыносимо скучал, сидя в хате.
Высокий человек в новеньком плаще теплыми серыми глазами глянул с порога на такого же сероглазого Митю, протянул сильные руки, поднял мальчишку к потолку, а потом прижал к широкой груди и целовал, гладил по голове, приговаривая: «Милый мой... Любимый мой...»
Митя, должно быть, сердцем почувствовал: только отец, настоящий отец, может так. Тоненькими руками обвил шею Дмитрия, разговорился — о себе, о матери, о сестренке...
Когда Ирина вернулась от фельдшера, Балагур уже знал: у нее есть дочь; Кривенко уехал на курсы; сыну скоро в школу; дядя Павел любит только Марьянку.
Ирина остановилась посреди хаты, не бросилась обнимать Дмитрия, не упала к его ногам. Изумленно смотрела, словно колебалась: поверить или нет в то, что видят глаза, — муж воскрес?
Митя, умостившись на коленях отца, весь светился радостью. Ирине показалось, что никогда не видела сына более счастливым.
«Извини, растревожил семейный покой. Я ненадолго», — виновато произнес Дмитрий. А Митя крепко обнимал его за шею, словно боялся: уйдет отец, и ребята опять будут дразнить безотцовщиной, говорить, что его принес аист, но бросил не в капусту, как других детей, у которых есть отцы, а засунул в дупло, и его оттуда достала мать.
«Чего же я стою?» — Ирина бросилась накрывать на стол.
Ужинали молча.
Потом она рассказала Дмитрию, как по селу пошел слух о его смерти, как писала письма, как адвокат посылал запрос. А Балагур делал вид, что все это давно ему известно и нечего повторять сказку-небылицу. Наконец открыл запыленный чемоданчик, протянул Мите вырезанных из отшлифованного оленьего рога собак, запряженных в сани. Они везли закутанного в кожух маленького мальчика. «У нас коней запрягают, — громко, от всей души рассмеялся Митя, — а это псы». Дмитрий не стал объяснять, что в тундре ездят на собаках. «И это тебе, и это, и это...» — говорил, поспешно выкладывая теплые ботинки, матроску, меховую шапочку, белую рубашку. Сверху лег большой кулек конфет в блестящих обертках, две плитки шоколада.
«Правда, папа, ты на море плавал?» — «Плавал», — невесело подтвердил Дмитрий.
Ирина была как в забытьи. Все происшедшее казалось фантастическим сном, который так же быстро исчезнет, как и явился. И мысли бежали стремительно, одна выталкивая другую: «Дмитрий меня простит... Не простит! Он останется со мной. Никогда!»
Дмитрий без колебаний открыл дорожную сумку. На согнутую в локте руку повесил женскую кофту грубой вязки, цветастую косынку, метра три шелка, достал туфли на высоких каблуках. «Это тебе, — положил на стол, так как Ирина держала на руках проснувшуюся дочку. — И ей, — кивнул на Марьянку, — платье сошьешь».
