Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— С Полищук? Не похоже.
— Фактически она ничего не рассказала такого, что дало бы нам след. Берем первый вариант: Полищук не знает причин смерти Сосновской и вообще ни в какой махинации не замешана. Зачем же тогда подбрасывать письмо? Нелогично. Напрашивается вариант номер два: она что-то знает или сама... ну, словом, рыльце в пушку. Тогда все становится на свои места.
— Хочешь сказать, Полищук что-то скрывает? — переспросил Панин. — А письмо? Думаешь, она не понимает, что это письмо заставит нас заинтересоваться ее личностью?
— Может, и понимает. Наверное, понимает, но страх перед его автором сильнее.
— Существует третий вариант. — Панин пощупал подбородок и, казалось, остался доволен, что он тверд и чисто выбрит. — Юля Полищук ничего не знает, а те, кто подбросил письмо, думают, что знает. Гринько...
— Надо иметь серьезные основания, чтоб решиться на такой рискованный шаг, как письмо с угрозами. Я не собираюсь вмешиваться в дела уголовного розыска, но твой Гринько поступил неосмотрительно. Зачем ему было приводить Полищук в райотдел?
— Ну, знаешь, это ты уже загнул, — улыбнулся Панин, хотя в душе и сам был недоволен неосторожностью молодого оперуполномоченного. — Думаешь, могли проследить?
— Журавко сказал, что твои люди жалуются на меня. По поводу фабрики. Вижу, нам и в самом деле пришло время запрячься в одну упряжку. Признаться, не ждал я такого оборота.
Майор рассказал Панину историю с водолазками, о неудавшихся поисках таинственного Горлача, вспомнил и аварию фургона с пряжей на Самарском шоссе.
— Хотел бы ошибиться, но все говорит за то, что имеем дело не с простой спекуляцией дефицитными товарами. Сбыт водолазок из-под полы — само по себе преступление, но главное — кто и где в частном порядке изготовляет их?
Гафуров задумался, собираясь с мыслями, а капитан воспользовался паузой, чтобы позвонить Ванже:
— Где Гринько?.. Возвратится — пришлите его ко мне.
— Теперь ты понимаешь, — сказал Гафуров, — почему я не хотел, чтобы твои люди бросались в глаза на фабрике. Конечно, окончательные выводы делать рано, но общие контуры вырисовываются.
Они засиделись до фиолетовых сумерек, разрабатывая план совместных действий, и чуть не поссорились. Панин доказывал, что чрезмерная осторожность начальника отделения БХСС лишь поможет преступникам замести следы; Гафуров возражал против поспешности:
— Они должны поверить, что мы не сомневаемся в самоубийстве Сосновской, это раз. Мы должны также убедить их, что водолазки интересуют нас не больше, чем любая рядовая спекуляция, это два. Никакой фабрики, никакой пряжи!.. Ты боишься, что преступники заметут следы. Мелкие спекулянты так и сделали бы. Но если наша версия не мыльный пузырь, мы столкнулись с серьезным противником.
Майор несколькими размашистыми движениями нарисовал на бумаге чертика, полюбовался им и продолжил:
— Поверь моему опыту — обычный спекулянт на убийство не пойдет. Потому-то, если мы только не вяжем вместе разные дела... Словом, убийство — не лучший способ замести следы, нужны веские причины. Ты хотел бы форсировать расследование, а чем, собственно, мы на сегодня располагаем? С одной стороны, звонок Хриплого Сосновской и анонимка...
— Я отдал ее на экспертизу, — сказал Панин.
— И хорошо сделал, — кивнул Гафуров. — Возможно, эксперты и найдут отпечатки, но с чем ты их сверишь? С картотекой? Разве что для очистки совести. Уверен: автора анонимки там нет.
Майор вынул из кармана крохотный блокнот, что-то черкнул в нем и улыбнулся:
— Этой Юлей займется мой Павелко. Он у нас знаток женской психологии. Со следственным отделом прокуратуры я договорюсь. Так вот, звонок и анонимка — с одной стороны. С другой — история с фургоном, водолазки, Горлач. Вроде бы и много, а зацепиться не за что. Давай, Олекса, в две головы еще подумаем...
В дверь протиснулась широкоплечая фигура Гринько.
— Вызывали, товарищ капитан?
— Вызывал. Вот что. Понаблюдайте за Полищук, но так, чтобы она не заметила. Да и не только она. Не думаю, чтобы ей угрожала опасность, а все же... Не мешало бы нам также знать круг ее знакомств.
Когда Гринько вышел, Гафуров поднялся, мягко положил руку на плечо капитана.
— Мы с тобой обо всем, собственно, уже договорились. Детали завтра. Складывай бумаги и пошагаем к моим «амазонкам».
Как ни упирался Панин, а не мог отвертеться. И просидел у Гафуровых допоздна, очарованный гостеприимством Зинаиды и удивительным уютом, слишком неожиданным в такой большой семье. Не было тут ни шума, ни беспорядка, все лежало на своем месте и каждый занимался своими делами, в зависимости от возраста и, как видно, раз и навсегда определенных обязанностей. Цвет глаз «амазонки» унаследовали от отца, и поскольку было их все-таки многовато и все они проявляли хоть и сдержанный, но нескрываемый интерес к гостю, то Панин не мог избавиться от впечатления, что отовсюду, из всех углов, со стульев и стульчиков на него смотрит сам Гафуров. «Амазонок» по очереди подводили к капитану с церемониями светского этикета; их имена звучали необычно, от них веяло вычитанной из книг восточной экзотикой. Однако Панин понимал, что это не дань последней моде и не прихоть, а глубоко спрятанная тоска человека по родному краю. Судьба привела Рахима на Украину, он воспринял это как положено и полюбил город на берегах Днепра. И все же в памяти осталось щемящее воспоминание о горах, где он вырос, об орлином клекоте на отвесных скалах и нежном журчании ручьев в заросших кустарником ущельях. «Имена «амазонок» — эхо далеких гор», — подумал Панин.
— Давно был в родном краю?
— Давно, — вздохнул Гафуров. — Ты скажи мне, Олекса, почему человека как магнитом тянет в детство? Ничего, кажется, хорошего и не было в том детстве, по крайней мере у меня. А вишь! Не признак ли это старости?
— Ну, тебе, Рахим, еще до старости...
— Не говори. Галия вон уже на парней заглядывается. Не заметишь, как дедом станешь. Пролетели года. Вода течет себе, исходит паром, снова на землю выпадает, чтоб во второй раз, в третий, и бесчисленное количество раз бежать к морю. Человеку этого не дано...
Они еще долго сидели втроем: Панин, Гафуров и Зинаида. «Амазонки» смотрели первые сны, а за столом продолжалась беседа.
ПРОИСШЕСТВИЕ У ВИАДУКА
Елена Дмитриевна не то что похудела, а как-то высохла. Еще недавно молодое и привлекательное лицо покрылось морщинами, скулы заострились, только глаза, как и прежде, светились синью.
С самого утра за окном хмурилось, стекла сверкали прозрачными каплями дождя. За Днепром лениво перекатывался гром. Пришел Семен Иванович Костыря, седой мужчина с посеченным оспой лицом. Прошлую осень настало время идти ему на пенсию, а тут — очередное отчетно-выборное профсоюзное собрание, и печатники избрали его председателем месткома. Семен Иванович заподозрил в этом хитрость дирекции, которая не хотела терять опытного цинкографа, был недалек от истины и потому рассердился. Сердился он, правду говоря, для порядка, на самом же деле обрадовался возможности не спешить с выходом на пенсию. От одной мысли остаться без работы, которую он любил и которой отдал почти тридцать лет жизни, становилось жутко.
Костыря взлохматил русую копну на голове Василька, подмигнул:
— Дождя не боишься? И правильно делаешь. Под дождем такие ребята растут, как грибы в лесу. Нам с матерью надо побеседовать, понимаешь? Ну вот и хорошо.
Семен Иванович проводил мальчика взглядом до двери.
— Как думаешь жить дальше, Лена?
— Жить, — прошептала она, — жить... Не знаю. Раньше знала, а теперь не знаю.
— Тяжко тебе, но ведь горю только дай волю, затопит, оно так и ждет нашей слабости.
Костыря махнул рукой, нахмурился.
— В зеркало давно заглядывала? А ты посмотри. Была б одна, а то ведь сын у тебя, сын! А это большое счастье, Лена.
Семен Иванович принялся рассказывать о своей семье, как в первый же день войны погиб старший брат, а сам он дошел до Эльбы, и ни одной царапины. Возвратился в родное село — ни отца, ни матери, ни жены брата. Сожгли фашисты живьем в хате. Посмотрел на пепелище — в глазах потемнело. Человеческая судьба непостижима: к одним она благосклонна, к другим — наоборот. И надо иметь силу, чтобы не упасть.
