Битвы божьих коровок - Платова Виктория (список книг TXT) 📗
Настя столько сил потратила на поиски дома, к которому пришлось выходить через соседнюю линию, что не подумала о самом главном: как найти нужную квартиру. Впрочем, две двери – это не пять и не шесть и, слава богу, не коридорная система. Пятьдесят на пятьдесят, что ей повезет сразу же. Тем более что обе двери разительно отличались друг от друга: одна была обита довольно респектабельным дерматином, а вторая, голенькая и обшарпанная, смотрела на Настю множеством фанерных заплаток: должно быть, замки в ней меняли неоднократно.
Вряд ли милый мальчик с зайцем на футболке живет за этим деревянным монстром, ключи от которого то ли теряются, то ли вовремя не попадают в замки. Лично она выбирает дерматин.
Придя к такому выводу, Настя переложила фотографии с правой руки в левую и позвонила.
Ей открыли не сразу: сначала мелькнула тень в глазке, затем послышался легкий звон набрасываемой цепочки, и только после этого дверь немного приоткрылась. И на нее взглянул любопытный старушечий глаз.
– Вам кого? – спросила старуха.
Настя наклонилась к образовавшейся щели, и в нос ей ударил сильный запах камфары, старой кожи, старых книг и старых цветов в старых гербариях. Собиравшихся, должно быть, ко дню тезоименитства августейшей императрицы Александры Федоровны.
– Вам кого?
– Простите за поздний визит, ради бога. Мне нужен мальчик. Он живет здесь… Маленький мальчик… Наверное, ваш внук.
– Нет здесь никаких мальчиков, – сердито бросила старуха и захлопнула дверь.
Несколько секунд Настя растерянно стояла перед черным рифленым дерматином. Первая попытка оказалась неудачной, а с мальчиком вообще вышел перебор. И никаким внуком этому высохшему Лютику он быть не может. Судя по запаху в квартире, по несохранившемуся цвету глаз старухи, ее внук и сам уже имеет внуков.
Что ж, у нее остается еще один шанс, зато верный.
…Верный шанс обратился в ничто спустя десять минут.
Все эти десять минут Настя билась в искореженную дверь. Вначале она робко звонила, потом звонила отчаянно, потом принялась стучать, потом колотить в дверь обоими кулаками. И, вконец обессиленная, прибегла к помощи ботинок.
Никакого эффекта.
За обшарпанной дверью никого не было. Ни движения, ни дуновения ветерка, ни запахов – даже камфарного.
Квартира была нежилой. Или, во всяком случае, хотела так выглядеть.
Квартира обманула Настю. Спрятала от нее мальчика в футболке! А ведь ей ничего не стоило приветливо открыться, и Настя вошла бы в нее, и ее напоили бы чаем, и, приложив палец к губам, показали бы спящего мальчишку, а она сказала бы: “У вас замечательный малыш. Такой серьезный… Смотрите, он улыбается во сне”.
Да, так бы она и сказала. А родителям было бы приятно.
И они обязательно рассказали бы Насте о старшем друге мальчика – Кирилле, который делал таких замечательных воздушных змеев. И Настя тоже рассказала бы. им о Кирилле – в детстве он обожал запускать змеев. Он ведь из Вознесенского, а это маленький поселок на юге, где нет больших домов, зато всегда тепло и море никогда не замерзает. Земля у них не очень хорошая, каменистая, но им с мужем привозят настоящий чернозем для теплиц. Она рассказала бы им об Илико: это ее сын, ему двенадцать, и этим летом он уехал учиться в Англию. Да, он уже взрослый. Слишком взрослый. Он взрослее, чем ей хотелось бы…
Настя изо всех сил стукнула ботинком по двери.
Напоследок.
А потом присела на грязные ступеньки лестницы и положила голову на колени. Фотографии, которые она прихватила с собой, теперь никому не понадобятся.
– …Что же вы двери высаживаете, девочка? Старческий голос за спиной заставил Настю вздрогнуть. – Вы же видите, что никто не открывает. Скажите спасибо, что я милицию не вызвала.
– Спасибо…
– И не сидите на холодном полу. Вы еще очень юная, вам детей носить. Разве можно так, милая?
Настя поднялась со ступенек и осторожно приблизилась к старухе. Она была совсем крошечная, похожая на девочку, которая забыла вырасти. Забыла, да так и состарилась, не вспомнив.
– В этой квартире никто не живет, – сказала состарившаяся девочка.
– И давно? – спросила Настя.
Вопрос ее был абсолютно лишен смысла: какая разница, как давно здесь не живут? Главное, что не живут сейчас.
– С лета… Может быть, с конца июня… Не помню точно, но разве в моем возрасте это важно?
– Извините, что побеспокоила вас. Я сейчас уйду.
– Думаю, им было бы приятно. – Старуха задумчиво пожевала губами.
– Кому? – удивилась Настя.
– Жильцам… К ним редко кто приходил. Зрение у меня неважное, но слух, слава богу, хороший. Вот вы стучали только что, а у меня даже в поджелудочной железе отдавалось. Она у меня больная…
– Простите, ради бога. Я просто искала мальчика… Мне кажется, он жил в этой квартире. Вот, посмотрите…
И прежде чем Настя успела сообразить, что делает, рука ее потянулась к карману куртки, где лежали фотографии.
– Это он. Вы знаете его?
– Предупреждаю, у меня неважное зрение… Старуха поднесла фотографии к глазам и долго, мучительно долго их рассматривала.
– Отвратительное зрение… Почти ничего не вижу… И поджелудочная… А лекарства такие дорогие… Если у вас будет возможность, никогда не старейте, девочка! Это так ужасно, так ужасно быть n'est pas frais!.. <Не первой свежести (фр.)>
– Не понимаю…
– Конечно, не понимаете, милая! Но лет через шестьдесят… О, как вам будет это близко…
Настя попыталась взять фотографии из разбитых артритом пальцев старухи. Но не тут-то было! Старуха перебирала снимки, цепко держась за их края и причитая по поводу безвозвратно утраченного зрения.
– А ведь раньше у меня были великолепные глаза. И я даже стреляла из духового ружья, представьте себе… Это Владик.
– Что? – не поняла Настя.
– Мальчика зовут Владик. Они жили здесь с бабушкой. Очень замкнуто. Ни с кем не общались. А потом уехали куда-то.
– В конце июня?
– Да-да… В конце июня звучит как “в конце жизни”, вы не находите?
– Они уехали насовсем?
– Они вывезли мебель… Правда, мебели было совсем немного.
– Может быть, они оставили адрес?
– Ну что вы! Я же говорила, они жили очень замкнуто. И этот мальчик… Владик… По-моему, он был серьезно болен.
Ну конечно, на фотографиях он совсем не улыбался!
– Серьезно болен? – переспросила Настя.
– В наше время это называли Melancolie de noire… Черная меланхолия. Это так печально…
Что такое “черная меланхолия”, Настя не могла взять в толк. В их семье никто не болел, кроме плодовых деревьев и винограда. Из года в год Настя боролась и с антракнозом черной смородины, и с ржавчиной малины, и с монилиозом груш, и с мучнистой росой на винограде, называвшейся довольно романтично – “милдью”.
Была еще и ее собственная застенчивая аллергия на крыжовник, но она под категорию “болезни” не подпадала.
И вот, пожалуйста, какая-то черная меланхолия!
– А вы не знаете, к мальчику… к Владику приходил когда-нибудь молодой человек? Темноволосый, очень красивый…
– Все молодые люди красивы, милая. Хотя бы потому, что они молоды. Вы тоже очень красивая.
– Спасибо, – Настя покраснела. – И все-таки?
– Не знаю, милая… Они ни с кем не общались. А я не привыкла навязываться.
– Я возьму фотографии…
– Подождите… Это же воздушный змей, правда? – Старуха потрясла снимком перед Настей. – Это воздушный змей, какая прелесть! Tres joli! <Очаровательно! (фр.)>
Если сейчас старуху не остановить, она вполне может углубиться в воспоминания о том, как запускала змеев с Павлом Первым. И играла в куклы с Екатериной Второй, когда та еще была бедной немецкой принцессой на горошине!
– Значит, адреса они не оставили? – переспросила Настя.
– Увы, милая. Возьмите ваши фотографии…
– Может быть, его можно где-то узнать?
Старуха развела руками, и фотографии выпали из ее нетвердых пальцев. Неловко нагнувшись, Настя принялась собирать их.
