Человек семьи - Мур Робин (прочитать книгу txt) 📗
– Да, Божья воля, как говорит Констанца, верно?
Пиледжи пожал плечами:
– Я не очень религиозен, но по сути дела такое объяснение ничем не хуже других.
Эсперанца, которая теперь постоянно находилась в доме, проводила врача, а Пат налил себе еще на четыре пальца виски. Сам он почти уже не верил в Бога, но у него было неприятное ощущение, что его действия в последние месяцы беременности могли каким-то образом вызвать эту катастрофу, и, судя по тому, что сказал врач, это было возможно.
Через четыре недели Констанцу отпустили домой с условием, что она будет находиться под постоянным наблюдением сестры. Сестру, Марго Ортен, нашел Пиледжи. Ей было лет тридцать пять, у нее были длинные прямые светлые волосы и блестящая, грубая кожа лица.
Мисс Ортен поместили в маленькой комнате рядом со спальней Констанцы, которую планировали сделать детской. Кроватку ребенка поставили рядом с кроватью Констанцы, которая отказывалась спать отдельно от него. Она укладывала его рядом с собой, и он лежал, испуская звук, более похожий на писк животного. Если Пат еще не был достаточно пьян, ложась спать, то этот писк заставлял его снова спускаться в свой кабинет, чтобы добавить нужное количество спиртного.
Переживания странным образом усилили красоту Констанцы. Ее глаза приобрели лихорадочный блеск, который можно было принять за страстность, губы без косметики стали краснее, чем раньше. В то время как лицо было мертвенно-бледным, на щеках играл розовый румянец, усиливавший ее кукольную красоту.
В те дни Конни обычно не надевала верхнюю одежду и не выходила из дома. Хозяйством занималась Эсперанца, которой по мере возможности помогала мисс Ортен. Кроме родственников, мало кто приходил в дом, если не считать отца Бернарда Донато из обители Святой Агнесы, который по меньшей мере час в день беседовал с Констанцей, держа ее за руку.
Пат, чувствуя вину или впадая в сентиментальное настроение от алкоголя, иногда пробовал говорить с Конни, но она или холодно избегала разговора, или колола его замечаниями по поводу его занятий.
– Зачем сюда все время ходит этот придурковатый священник? – однажды сердито спросил ее Пат. – Ты видишь, что сделали твои молитвы Святой Терезе!
Он махнул стаканом в сторону ребенка, бессмысленно уставившегося в потолок.
– Я больше не молюсь Святой Терезе. Я молюсь Святой Марии Горетти.
– Надеюсь, она послужит тебе лучше, чем предыдущая, – сказал Пат, выходя.
Несколько раз он пытался ее поцеловать – не для удовольствия, а просто на ночь, но Констанца всегда отворачивала голову, так что поцелуй неуклюже попадал в висок.
Однажды Пат взял требник, лежавший у кровати Конни, и из него выпала вырезка из журнала "Тайм". Пожелтевший листок, казалось, был двухгодичной давности. В статье было написано:
МАЛЕНЬКАЯ МУЧЕНИЦА
На прошлой неделе в Риме, впервые в истории, мать присутствовала на канонизации своей дочери в святые. На особо почетном месте, рядом с папским троном, сидела восьмидесятишестилетняя Ассунта Горетти со своими двумя сыновьями и двумя дочерьми и рыдала: "Доченька, моя маленькая Мариэтта".
В 1902 году девятнадцатилетний Алессандро Серенелли попытался изнасиловать Марию Горетти – одиннадцатилетнюю дочь бедных испольщиков с Понтинских болот, что к югу от Рима. Она сопротивлялась ему даже тогда, когда он нанес ей несколько смертельных ран. Умирая, Мария простила Серенелли и пообещала, что будет молиться за него в раю. За свое преступление Серенелли пропел двадцать семь лет в тюрьме и сейчас является подручным в капуцинском монастыре, присматривая за свиньями. День канонизации Марии он провел в молитвах, более усердных, чем всегда.
Снабженный восковой маской скелет Святой Марии доставлен в Рим для публичного почитания. Призывая мир следовать примеру "маленькой мученицы от чистоты", Папа Пий XII спросил Присутствующую в толпе молодежь, станут ли они сопротивляться любым посягательствам на их добродетель. "Si!" – крикнули они хором.
– Бог мой! – воскликнул Пат, прочитав статью. – И это та Святая Мария, которой ты молишься?
– Она – моя личная святая, – серьезно ответила Констанца.
Пат пошел в свой кабинет, напился и спал в ту ночь на кожаном диване.
На следующий день, когда ребенок дремал в кроватке, Пат попытался заняться с женой любовью, но ему просто не с чего было начать. Если он брал ее за руку, она ее раздраженно отнимала, если гладил по плечу, – отстранялась.
– Конни, что ты делаешь? Это сумасшествие, – сказал он, – Мы женаты. Я не могу так жить!
– Ты найдешь удовольствие где-нибудь в другом месте, – ответила она. – Разве не мало тебе одной Божьей трагедии?
Пат сердито выскочил из комнаты и пошел в кабинет, где стал смотреть по телевизору игру и выпил целую бутылку виски. Он слышал, как наверху сестра Ортен принесла Констанце стакан теплого молока и таблетку секонала и переложила ребенка в кровать.
Через несколько минут сестра с распущенными длинными светлыми волосами спустилась вниз. Пат увидел, как она прошла мимо открытой двери кабинета с пустым стаканом от молока на подносе. Фланелевый халат, завязанный у пояса, снизу раскрывался, и Пат видел кружевную окантовку ночной рубашки.
"По сути дела, – подумал он, – если прикрыть ей лицо, то она не так уж плоха". Он налил себе еще и вернулся к бейсболу, но снова услышал шарканье тапочек сестры по лестнице. Он потерял интерес к игре и, сердито выключив телевизор, прислушался к звукам наверху. Раздался резкий щелчок выключателя в комнате сестры, и наступила тишина, когда мисс Ортен выключила радио.
Пат налил себе еще и вспомнил о первых свиданиях с Констанцей, о ее ясных глазах и черных волосах на фоне белых простыней. Может быть, сейчас, когда дом затих, она будет более сговорчивой. Может, если он коснется ее, погладит, пока она еще не совсем проснулась, они смогут заняться любовью. Мужчина не в состоянии жить так неделю за неделей рядом с прекрасной женщиной, наблюдая сквозь ночную рубашку эти маленькие безукоризненные груди, бедра, ведущие к пушистой серединке.
Пат взял с собой стакан, когда шел наверх в свою спальню, поставил его рядом с кроватью и стал раздеваться. Затем надел шелковый халат, который купил в Локарно. В ванной, которая находилась между их спальнями, поискал дезодорант и прополоскал рот "Лаворисом".
Неуверенными – от выпитого – движениями Пат выключил свет в ванной и как можно тише открыл дверь спальни Констанцы. Он слышал тонкое сопение существа в колыбели и ровное дыхание Констанцы. Пройдя на цыпочках, Пат сел на край кровати, стараясь как можно меньше ее трясти. Осторожно подняв одеяло, он скользнул в тепло и ощутил бедро Констанцы через тонкую ткань рубашки.
Мягко и осторожно Пат провел рукой по ее телу от крепких грудей по мягкому изгибу до глубокого пупка и дальше по округлости живота вниз. Было что-то особо возбуждающее в ощущении сквозь ткань этой теплой плоти. Опустив руку, он нашел край рубашки и поднял ее вверх. Ночь была теплой, и он, открыв одеяло, смотрел на эти две прекрасные округлые колонны.
Пат потер пальцем между ее губ и почувствовал ответ в виде легкого увлажнения: ноги слегка раздвинулись и Констанца тихо застонала во сне. Ровное дыхание прервалось. Он был уверен, что она не спит и получает удовольствие. Все еще лаская ее, Пат оперся на локоть и поцеловал ее в грудь и в шею. Затем очень осторожно он прижался к ее губам и языком раздвинул их – они были горячими.
Пат понимал, что Конни что-то чувствует и отвечает ему. Он знал, что если бы он только мог пробиться мимо этого ненормального подсознательного чувства вины, мимо Богом проклятого часового, охранявшего вход ее влагалища, то чего-нибудь добился бы, получил бы хоть какую-то реакцию на свою страсть.
Пат почувствовал, что ее рот открывается и отвечает ему. Внезапно ее тело напряглось, и он понял, что она проснулась по-настоящему.
