Золотая паутина - Барабашов Валерий Михайлович (библиотека электронных книг .txt) 📗
— Я не собираюсь против кого-либо восставать, Рябченко изменился в лице, с заметным страхом глянул на Гонтаря.
— А ты уже восстал, Толя. Ты уже бросил вызов нынешнему режиму, хочешь ты этого или не хочешь, И лично я могу это лишь приветствовать. Я с вами, то есть с тобой и Валентиной Васильевной, работаю потому, что имею дело с умными людьми. Вы хорошо, толково наладили свой фирму, и я захотел вам помочь, уберечь от ошибок и лишних забот. Ты думаешь, что вами не заинтересовались бы в милиции, а то и в госбезопасности? Кусок вы для них лакомый.
Рябченко судорожно сглотнул слюну.
— Чего вы от меня добиваетесь, Михаил Борисович? — резко спросил он. — Зачем ждали?
— Толик, дорогой, не нужно говорить со мной в таком тоне. — Гонтарь остановился у красного светофора, ждал. Приспустил окно — пассажир его занервничал, закурил, в салоне «мерседеса» запахло неприятным, дешевым табаком. — Вы с женой — люди разумные, метать икру сейчас совершенно нет никаких оснований. Надо просто послушаться совета более опытных, что ли, людей.
Загорелся зеленый, Гонтарь так же не спеша покатил дальше.
— Так вот, о революции. Я бы мог тебе сказать прямо: Толик, нам нужно оружие — автоматы, пистолеты, патроны к ним. — Гонтарь быстро и испытующе глянул на Рябченко, у которого сам собой открылся рот. — И ты бы мне тут же ответил: и думать об этом забудьте, Михаил Борисович, я на это не пойду.
— Я вам это скажу в любом случае! — запальчиво воскликнул Рябченко, швыряя недокуренную сигарету в окно. — Меня предупреждали, присягу опять же принимал!
— Ну, «предупреждали», «ну присягу принимал»… Какие громкие и пустые слова, Толя!
«Мерседес» согласно покачивался на выбоинах дороги, Гонтарь давно уже свернул с магистральной улицы, ехал по какой-то грязной, в деревянных заборах улице, за которыми возвышались башенные краны и другая строительная техника.
— Что ты, на весь Союз, что ли, кричал свою присягу? — иронично продолжал «урок политграмоты» Гонтарь.
— Нет, конечно. Начальство меня слышало, вот оно В спросит с меня, в случае чего. А к властям у меня претензий нет. Мы с Валентиной живем неплохо и на строй советский не жалуемся.
— Ты даже не осознаешь, что давно воюешь с этим строем, Толя. — Гонтарь похлопал Рябченко по колену, — Причем активно. Ну скажи: если бы у тебя всего было в достатке, если бы ты все имел, все, что хочешь, к примеру такую вот машину, как у меня, разве стал бы ты или твоя жена рисковать? Валентина Васильевна, милейшая женщина, подвергает себя такой опасности. Те же коммунисты, ее товарищи по партии, стоит им только узнать… А, что там говорить!
— Вы о чем это, Михаил Борисович?
— Да о золоте, родной ты мой, о золоте! О тех вещах, которые лежат у тебя в пристрое гаража и которые ты натаскал из части. Но натаскал и натаскал, бог с ними. Это крайняя мера давления, я понимаю, И поверь, Толик, мне за этот пиратский прием стыдно. Но ты опять упрямишься, с тобой снова надо, как я вижу, говорить «с позиции силы». А это так противно самой сути нашего демократического времени и самой революции. Ну что ты, как корова на льду, раскорячился? Пошел — так иди дальше, не останавливайся. Я ведь тебя нисколько не осуждаю, Толя, пойми. Наоборот. Хочу, чтобы ты тоже жил богато и счастливо. Но при всем при этом ты должен осознавать, что вы не занимаетесь с Валентиной Васильевной простыми хищениями, как это выгодно подавать нынешнему правосудию. Вы протестуете! Это есть ваш социальный протест, вызов, повторяю, всему несправедливому строю, несогласие с ним.
— Что вы мне голову морочите? — нервно хмыкнул прапорщик. — Вы, конечно, образованный чело-Век, понимаете лучше меня, что к чему, но уж в таких делах разобраться… Кража есть кража, при любом правосудии.
— Опять он за свое! — досадливо поморщился Гонтарь. — Ну, взял ты на складе какие-нибудь там штаны, плащ… Подумаешь! Как говорится, все, что создано народом…
— …принадлежит прапорщику, — подхватил Рябченко и невольно рассмеялся. — Это мы и сами знаем.
— За шуткой — большая и серьезная мысль, Толя. Именно: все принадлежит народу, все! Власть, недра, ценности… Речь ведь и сейчас в парламентах страны и республик идет о правах на эти ценности, о способах владения и распределения благ. На деле получается следующее; богатства вроде бы принадлежат народу, а на самом деле — правящей партии, во всяком случае, принадлежали до последнего времени. Народ все это понимал, но до поры до времени помалкивал. Хотя и по-своему протестовал. Как ты, например. И правильно делал. Не берет лишь тот, кому брать нечего, да и идейные дураки, интеллигенция. А все остальные — снизу доверху — берут им принадлежащее. А как брали начальники! Ты же читаешь газеты, знаешь. Эти не тянули, нет. Брали блага, удобства, комфорт — уровень жизни…
— Вы прямо мне лекцию читаете, Михаил Борисыч.
— Дело стоит того, Толя, стоит! Я хочу, чтобы ты был вполне сознательным, политически подкованным бойцом, а не телком на веревочке. Таким тебя коммунисты сделали. Ты хоть газеты читаешь?
— Читаю, а как же. Областную газету с Валентиной выписываем, там телепрограмму по субботам печатают. Еще «Советский спорт». Происшествия люблю, про милицию…
— Происшествия, спорт… — поморщился Гонтарь. — Обыватель ты, прапор. Обыкновенный армейский обыватель. Хотя для нынешнего строя — кадр ценный. Тебе голова не нужна.
— Как это?! — заметно испугался Рябченко.
— Да так. Зачем она тебе? Шапку носить? А я хочу, чтобы ты проснулся от политической спячки. Революция на дворе, баррикады. Левые, правые, центристы, экстремисты…
— Я этих экстремистов терпеть не могу, Михаил Борисыч.
— А кто они, ты знаешь?
— Ну кто… Самолеты захватывают, демонстрации устраивают, людей убивают…
Гонтарь весело крутнул головой.
— Ну у тебя и познания!… Да на демонстрации, скажу я тебе, товарищ прапорщик, нормальные люди ходят, и требования их вполне человеческие, жизненные. Терпения больше нет, вот и идут. И ты бы пошел, если б жили вы с женой немного похуже. За свои права, Толик, биться надо, насмерть стоять! Ведь мы с тобой в тюрьме живем. А человек должен быть счастливым, свободным и жить там, где ему нравится, хочется. Все эти рассуждения коммунистов о матери-Родине — блеф! Родина для любого человека — весь земной шар!
Гонтарь резко тормознул, объезжая громадную, во всю проезжую часть лужу, машину занесло на обочине, развернуло.
— Давай постоим. Не дороги в Придонске, а одно наказание. Эх, прокатиться бы на этой машине по американским дорогам! Или по западногерманским, по автобанам. Мечта!
Гонтарь выбрал место посуше, у какого-то мрачного серого дома, заглушил мотор. Дождь усилился, кривые струи бороздили по стеклам машины, улица и дома виделись через них размыто, мутно. Торопливо вышагивали нахохлившиеся фигуры пешеходов, проскакивали, брызгая грязью, машины.
— Армию нашу возьми, — продолжал Гонтарь, повернувшись к Рябченко, глядя на него строго, требовательно. — Вот скажи на милость, зачем нам такая огромная армия? От кого защищаться? Кто на нас нападать собирается? Это все те же сказки коммунистов. Они просто боятся за свою власть и свой режим, потому и держат такие мощные вооруженные силы…
Рябченко помолчал, растерянный. Слишком много услышал он такого, о чем и не задумывался никогда. Служил и служил. Все, что можно было из части утащить, — тащил. Хотел себе лучшую жизнь создать — создал, женился на Валентине Долматовой. Теперь все у него есть и всем он доволен. Зачем этот человек мутит ему душу? Чего еще хочет от него? Он и так много получает от них с Валентиной. Теперь еще про оружие толкует…
— Никакого оружия я в своей части воровать не буду, — твердо и зло оказал Анатолий. — Хоть убейте.
— Ты и на этот раз не подумал, Толик, — возразил Гонтарь. — Ляпнул «нет» и думаешь, все на этом, точка. Ошибаешься. Я, вообще-то, ценю и уважаю прямых и бесхитростных людей. С тобой легко: ты мне понятен. Но и ты должен теперь понимать ситуацию, Вы с Валентиной Васильевной у меня на ба-альшом крючке, и сорваться с него просто невозможно. Я вас не выпущу из рук, родной ты мой, не выпущу. Вы мне с Валентиной нужны, не скрою, очень нужны, И ты сделаешь все, что я тебе скажу, А брыкаться станешь — завтра же анонимный звонок ментам, звон серебряных «браслетов» на руках, суд… Но зачем эти крайности, Толик?! К чему? Я с удовольствием этого и не сделаю, что же я, вурдалак какой! Но не вынуждай ты меня, прошу!
