Этрусское зеркало - Солнцева Наталья (книга жизни .TXT) 📗
«Я не смогу остановить его, – подумал сыщик. – Никто не сможет. Нужно, чтобы он сам... Но как это сделать?»
– Ты ревновал Алису к обоим? – продолжал он между тем, оттягивая время.
– Я ревновал ее ко всем и всему... – признался Глеб. – К жизни, к стихам, к ее жажде познать все и всем насладиться... Вкусить небесного огня – вот чего ей хотелось! Она стремилась к несбыточному, неосуществимому... Небесный огонь губителен для простых смертных, он их испепеляет! Одни боги могут вкушать его безнаказанно.
– Что ты понимаешь, щенок?! – тихо, с глубоко скрытым отчаянием произнес Фарбин.
Он не ждал ответа. Он почти не слушал. В его глазах появилось пламя самосожжения... разрушительное и жуткое в своей неотвратимости.
Господин Смирнов предпринял попытку остановить «извержение Везувия», которое могло поглотить их всех.
– Глеб! – воскликнул он. – Глеб... Где Алиса? Ты не можешь не знать!
Конарев дернулся, как от удара, поднял измученные, больные глаза. Последнее, что он собирался совершить в жизни, сорвалось. Так не все ли равно? Пусть они узнают... А может быть, ему захотелось облегчить душу. Он заговорил...
Поначалу медленный и бессвязный, затем обретающий форму и смысл рассказ Глеба постепенно приковал к себе внимание слушателей. Даже Фарбин внешне чуть изменился – холодный блеск в его глазах померк, щеки порозовели.
– Тем вечером я не мог работать... – признался Глеб. – Все валилось из рук, голова кружилась. Беспокойство, сильная сердечная лихорадка жгли меня изнутри. Пошел дождь, но я его не замечал. Бригадир отпустил всех по домам... и я отправился в Васильки через лес, под сильным ливнем... По дороге я думал об Алисе, о том, что она меня бросила. Было холодно, но в груди у меня все горело. Не помню, как я добрался до дома...
Рассказывая, Глеб ощущал все так явственно, будто снова оказался в темноте той ночи на пороге васильковского дома, вошел в сени... зажег свечу. Руки прыгали от волнения, дыхание стеснилось... В воздухе стоял слабый запах ее духов. На полу виднелись чьи-то мокрые следы... То были следы чужого. Они еще не успели высохнуть, значит, чужой был здесь совсем недавно.
– Алиса?! Алиса...
Бешеный стук собственного сердца стоял у Глеба в ушах. Он двинулся вперед, в горницу. Алиса была там... Она полулежала на высоких подушках – нестерпимо прекрасная в колеблющемся пламени свечи, одетая в платье из лилового трикотажа в черную крапинку, на открытой шее – аметистовое ожерелье.
Кровь бросилась Глебу в голову, стремительно отхлынула и ударила ниже, в грудь. Он оцепенел, не в силах сделать ни шагу.
Глаза Алисы были закрыты... в полуразжатых руках – «этрусское» зеркало, как будто она только что прихорашивалась перед ним, поправляла волосы, примеряла ожерелье... да так и заснула...
– Алиса...
Он поставил свечу у изголовья кровати, бессмысленно глядя на лежащую девушку. Прошла целая вечность или один миг, пока Глеб осознал, что она не дышит. Он приблизился к ней и осторожно, нежно коснулся пальцами артерии на ее шее... Тело было едва теплым, и кровь остановилась в его жилах: пульс не прощупывался.
«Я сплю! – подумал Глеб, обмирая от ужаса. – Сплю... Это только сон, ночной кошмар!»
Подчиняясь интуитивному импульсу, он приподнял девушку за плечи, и ее голова неестественно запрокинулась набок. Шея Алисы была сломана – Глеб почувствовал это по той легкости, с которой она вывернулась... Страшная мысль пришла и ушла. Во сне и не такое бывает.
Странно, но сердце Глеба забилось ровнее, только в голове стоял звон: непрекращающийся, поднимающийся выше и выше, к пронзительной, запредельной пустоте... Когда Глебу показалось, что он больше не выдержит, звон оборвался, но ужасная картина не исчезла вместе с ним. Она была поистине дикой в своей простоте: ночь, темная горница деревенского дома, догорающая свеча, и в ее неверных бликах – лежащая на кровати мертвая девушка, красивая и бездыханная... с драгоценным ожерельем на сломанной шее. Алиса... та, которую он целовал и которой клялся в любви – земной и небесной...
Глеб как будто сжался, превратился в сплошной комок льда. Он ничего не чувствовал – ни страха, ни горя, ни боли. Он ни о чем не думал и ничего не желал. Алиса лежала рядом, стоило протянуть руку – и одновременно была невероятно далеко... Где бродила она, среди каких туманов? В каких заоблачных высях витала ее мятежная душа?
Это потом, позже посыпались вопросы. Как она здесь оказалась? Пришла сама, чтобы встретить свою смерть? Но Алиса не нашла бы этого дома в Васильках – она не знала о нем. Значит, кто-то привел или привез ее сюда. Скорее привез – ведь модные сапожки Алисы были сухи и чисты, тогда как на полу остались мокрые следы чужого, убийцы. Он втащил ее, уже мертвую, в горницу, опустил на кровать... вложил в руки «этрусское» зеркало, обязательный погребальный дар... Или сломал ей шею прямо здесь, на этих подушках?
Что-то подсказывало Глебу – нет, Алиса была уже мертва, когда убийца устраивал это последнее представление. Зачем? Для кого? Почему именно здесь?
«А для того, болван, чтобы свалить все на тебя! – ехидно подсказал внутренний голос Глеба. – Ты бесился, ревновал... преследовал Алису, следил за ней! Ты обезумел! Заманил девушку в глухомань, в дом на краю леса – и убил. Ведь она хотела уйти от тебя к другому... более талантливому или более богатому. А может быть, вы поссорились, и в горячке обиды ты свернул ей шею! Разве не так подумает любой опер или следователь? В доме полно твоих следов... Никто и разбираться толком не будет! Тебя заберут, будут судить и посадят в тюрьму. Ты там сгниешь, сдохнешь... и не сможешь помешать настоящему убийце ходить по земле, есть, пить, спать с женщинами и наслаждаться жизнью. Алиса будет лежать в могиле, а он останется безнаказанным. Неужели ты допустишь, чтобы его коварный план осуществился?»
– Но что же делать? – спрашивал Глеб у кого-то неизвестного, умного и великого, кто мог дать ему единственно правильный совет. – Как мне поступить?
И Глеб решился. Он сделает все наоборот, вопреки расчетам убийцы! Он никуда не побежит, не начнет звонить в милицию, не станет сообщать Данилиным страшную весть... тем самым навлекая на себя подозрения и превращаясь в объект охоты. Он не бросит здесь тело Алисы, потому что его в конце концов обнаружат, и действия так или иначе будут разворачиваться по сценарию убийцы.
Чужой приехал сюда незаметно, он постарался не попасться никому на глаза. Он скрывался под покровом ночи, а ливень смыл его следы. Он тщательно все подстроил и не учел только одного – силы любви одного существа к другому, которая растворяет страх, отчаяние и любую боль, примиряет с чем угодно, ломает устои и сокрушает принципы.
– Я не знаю, где ты... – шептал Глеб, склонившись над мертвой Алисой. – Не чувствую тебя, не слышу. Не могу исполнить твою последнюю волю, потому что ты никогда не говорила об этом. Мне придется полагаться на собственные представления о тебе и твоих желаниях. Подай мне знак, если я допущу ошибку!
Алиса молчала. Глебу показалось, что ее ресницы дрогнули... но это были лишь тени от мерцания свечи. Камни ожерелья на ее шее вспыхивали сиреневатыми бликами, как остывающие звезды...
– Я возьму его на память о тебе, – сказал Глеб, расстегивая украшение. – И зеркало тоже, если позволишь.
Он положил ожерелье и зеркало в большой внутренний карман куртки, где обычно носил с собой документы, деньги, зажигалку, фонарь, нож и сложенную вдвое кепку. Достал из шкафа новое покрывало, купленное в подарок матери, осторожно завернул в него тело Алисы, взвалил его на плечо, задул свечу и вышел в сырую черную ночь...
Он знал, куда нужно идти. Его ноша оказалась на удивление легкой, или же нервное напряжение придало ему сил. Глеб не задумывался об этом. Дождь прекратился, и только с деревьев с шумом срывались вниз тяжелые капли. Ноги проваливались в хвою, в мягкий сырой мох. Скоро сосняк закончился. Поднялся ветер, разорвал пелену туч, и выглянула луна. Ее тусклый мрачный глаз то закрывался, то открывался, помогая Глебу не сбиться с пути.
