Дураки умирают - Пьюзо Марио (лучшие книги TXT) 📗
Ушел же от нее Озано, по его словам, после того, как она начала говорить, что Скотт Фицджеральд украл все лучшие идеи у своей жены Зелды. Что она стала бы величайшей писательницей, если бы муж не ободрал ее как липку. Озано схватил ее за волосы и ткнул носом в «Великого Гэтсби»: «Прочитай это, тупоумная сука. Прочитай десять предложений, а потом возьми книгу его жены. После этого приходи, и поговорим еще раз».
Она прочитала и первое, и второе, опять явилась к Озано и повторила все слово в слово. Он разбил ей нос, поставил по фонарю под каждым глазом и ушел навсегда.
А недавно Уэнди одержала еще одну сокрушительную победу над Озано. Он знал, что деньги, его деньги, которые должны идти на детей, она отдает своему молодому любовнику. Но однажды к нему пришла дочь и попросила денег на одежду. Объяснила, что гинеколог запретил ей носить джинсы из-за вагинальной инфекции, а когда она попросила мать купить ей платья, та ответила: «Обращайся к отцу». После развода прошло, между прочим, уже пять лет.
Чтобы избежать споров, Озано стал давать дочери деньги, положенные на содержание. Уэнди не возражала. Но через год подала на Озано в суд, потребовав всю не выплаченную ей сумму. Дочь дала показания в пользу отца. Озано не сомневался, что решение будет вынесено в его пользу. Но судья строго указал ему, что деньги на содержание детей по закону получает мать, и взыскал с него полную сумму за прошедший год. Так что Озано пришлось платить дважды.
Уэнди так радовалась своей победе, что потом попыталась наладить с ним отношения. На глазах детей он холодно заявил ей: «Более мерзкой суки, чем ты, я еще не встречал». Когда Уэнди пришла в редакцию, он не пустил ее в свой кабинет. И перестал давать ей работу. Она никак не могла понять, почему он ее презирает, и его это забавляло. Она честила его на все лады и распространяла слухи, что он никогда не удовлетворял ее, потому что у него не стояло. И вообще он — гомосексуалист, обожающий мальчиков. Она попыталась не допустить, чтобы дети проводили с ним лето, но на этот раз суд взял сторону Озано. А потом он опубликовал в национальном журнале остроумный рассказ, в котором выдал ей на всю катушку. Возможно, в реальной жизни он справиться с ней не мог, зато на бумаге выставил ее в самом неприглядном свете. А поскольку в литературном мире Нью-Йорка Уэнди не была чужой, узнали ее тут же. Ее это проняло, и на какое-то время она оставила Озано в покое. Но он по-прежнему не мог о ней слышать. От одного упоминания ее имени лицо Озано наливалось кровью, а в глазах появлялся безумный блеск.
Однажды он пришел на работу и сообщил мне, что киношники купили права на один его старый роман, чтобы поставить по нему фильм, и он должен лететь в Голливуд, чтобы обсудить сценарий. Расходы оплачивала киностудия. Он предложил взять меня с собой. Я согласился, но предупредил, что заскочу на день-другой в Вегас, чтобы повидаться с приятелем. Озано не возражал. Он вновь развелся, но еще не женился, а путешествовать в одиночку не любил, особенно по вражеской территории. Ему хотелось, чтобы его сопровождал друг. Так он, во всяком случае, сказал. А поскольку я никогда не был в Калифорнии, билет на самолет мне оплачивали да еще сохраняли жалованье, отказываться от такого предложения не имело смысла. Я и предположить не мог, что эта поездка положит начало серьезным переменам в моей жизни.
Глава 24
Я был в Вегасе, когда Озано закончил обсуждение сценария, поэтому я срочно вылетел в Лос-Анджелес, чтобы уже с ним вернуться в Нью-Йорк. Калли хотел, чтобы я пригласил Озано в Вегас, ему не терпелось с ним познакомиться, но Озано наотрез отказался. Поэтому мне пришлось лететь в Лос-Анджелес.
Никогда я не видел Озано таким злобным, как в тот день, когда вошел в его люкс в отеле «Беверли-Хиллз». Он считал, что киношники в грош его не ставят. Разве они не знали, что он мировая знаменитость, любимец литературных критиков от Лондона до Дели, от Москвы до Сиднея? Его книги переведены на тридцать языков, включая несколько славянских. Он, правда, не упомянул, что все фильмы, которые снимались по его книгам, приносили только убытки.
Злился Озано и по другому поводу. Его эго не могло смириться с тем, что режиссер фильма считался более важной фигурой, чем писатель. Когда Озано попытался выбить эпизодическую роль для одной своей подружки, у него ничего не вышло, и он разозлился еще больше. А как же не злиться, если роли получили и подружка оператора, и подружка актера второго плана. Гребаный оператор, паршивый актер второго плана пользовались большим влиянием, чем великий Озано. Мне оставалось лишь надеяться, что мы сядем в самолет до того, как он совершенно обезумеет, разнесет всю студию и попадет в каталажку. Но улетали мы завтрашним утром, так что предстояло продержаться день и простоять ночь. Чтобы хоть как-то занять время и успокоить Озано, я повез его к агенту, подтянутому, симпатичному любителю тенниса, у которого в шоу-бизнесе было множество клиентов. А уж таких красавиц, что заглядывали в его офис, видеть мне доводилось крайне редко. Звали его Доран Радд.
Доран сделал все, что в его силах, но когда судьба играет против тебя, никто и ничто помочь не в силах.
— Тебе нужно хорошенько отдохнуть, — вкрадчиво начал Доран. — Расслабиться, пообедать с очаровательной спутницей, потом стравить давление и выспаться. Я бы прописал тебе минетную пилюлю. — С женщинами Доран был само очарование, с мужчинами — ставил их на положенное им место.
Для приличия Озано поупирался. В конце концов, знаменитый писатель, будущий нобелевский лауреат не может ложиться в кровать с какой-то девчушкой. Но агенту не впервой приходилось иметь дело с такими, как Озано. И свой маневр он знал. Доран Радд подкладывал девочек и президенту Соединенных Штатов, и государственному секретарю, и крупнейшему телепроповеднику-евангелисту, программа которого собирала миллионы зрителей. Доран потом говорил, что не видал более озабоченного мужика.
Сцена укрощения Озано доставила мне массу удовольствия. Это в Вегасе девочек присылали в номер, как пиццу. Тут работа шла на более высоком уровне.
— У меня есть действительно интеллигентная девушка, которая мечтает познакомиться с тобой, — ворковал Доран. — Она прочитала все твои книги. Считает тебя величайшим писателем Америки. Честное слово. И она не какая-то старлетка. У нее диплом по психологии Калифорнийского университета, а в кино она снимается в маленьких ролях, чтобы завязать необходимые контакты и потом писать сценарии. Она прямо-таки создана для тебя.
Разумеется, Озано ему провести не удалось. Тот, конечно же, разгадал планы агента: его умасливают, чтобы уговорить на то, чего ему действительно хотелось. Вот он и спросил, когда Доран уже потянулся к телефонной трубке:
— Все это хорошо, а трахнуть ее я смогу?
Агент уже набирал номер карандашом с золотым набалдашником.
— Твои шансы — девяносто процентов.
— Откуда такие цифры? — быстро спросил Озано. Этот вопрос он задавал всегда, когда речь заходила о статистике. Последнюю он терпеть не мог. Он уверовал даже в то, что «Нью-Йорк таймс» химичит на своих биржевых страницах. Однажды он хотел продать свои акции «IBM», которые, судя по газетной информации, стоили по 295 долларов, но никто не давал ему больше 290.
На лице Дорана отразилось недоумение. Он перестал набирать номер.
— Я посылал ее к пяти парням. Четверо получили все, что хотели.
— Это восемьдесят процентов, — уточнил Озано.
Доран продолжил прерванное занятие. Когда на другом конце сняли трубку, откинулся на спинку вращающегося кресла, подмигнул нам и принялся за работу.
Я ему разве что не аплодировал. Как же здорово справлялся он со своей ролью! Такой теплый голос, такой заразительный смех.
— Кэтрин, дорогая моя, я только что говорил с режиссером, который будет делать этот вестерн с Клином Иствудом. Поверишь ли, он помнит тебя по одному собеседованию, которое проходило в прошлом году. Сказал, что роль ты читала лучше всех, но ему пришлось взять актрису с именем, о чем он потом очень сожалел. Так или иначе, он хочет видеть тебя завтра, в одиннадцать или три. Я перезвоню тебе позже, как только уточню время. Хорошо? Знаешь, у меня есть предчувствие, что на этот раз все получится. Думаю, твое время пришло. Да-да, без всяких шуток.
