Дальше живут драконы - Веденеев Василий Владимирович (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
Заседатели ему тоже не понравились. Слева от судьи сидел худощавый мужчина с повадками отставного военного и рядами разноцветных орденских планок на сером пиджаке. Справа ерзала в кресле молоденькая девчонка с неестественно ярким румянцем на щеках – от волнения раскраснелась или неумеренно нарумянилась?
– Слушается дело… – глуховатым голосом начала судья, и Манаков опустил голову, уставив глаза в плохо помытый пол.
Зачитывали какие-то бумаги – с точки зрения Виталия, совершенно никчемные, – но его адвокат довольно кивал лысоватой головой, тщательно записывая что-то в блокнот. Бездумно следя глазами за быстрым бегом его шариковой ручки, Виталий вдруг почувствовал, что все происходящее вдруг перестало волновать его. Перегорел?
Судья вела заседание в бодром темпе, словно торопилась поскорее отправить Манакова в отдаленные места, освободив себя, присутствующих в зале и огромный город за его стенами от преступившего закон человека.
Речь прокурора была краткой. Говорил он высоким, звонким голосом любимца учителей, хорошо вызубрившего урок. Глядя поверх голов сидящих в зале, он просил суд назначить Манакову срок – пять лет лишения свободы.
Виталий отвечал на вопросы, особо не задумываясь над тем, как выглядит и что говорит, правильно отвечает или делает себе хуже. Допросили свидетелей, зачитали характеристики и объявили перерыв. Сестра рванулась к барьерчику, отделявшему брата от свободных людей, и милосердные конвоиры дали ей возможность перекинуться с Виталием несколькими словами.
После перерыва заседали долго: выступал адвокат, просивший суд о снисхождении с учетом положительных характеристик подсудимого. Он проникновенно говорил о целях и задачах уголовного наказания, должного помочь осужденному осознать вину и твердо встать на путь исправления.
Судья слушала адвоката с непроницаемым лицом, отставник-заседатель морщился, как от зубной боли, и. слегка массировал кончиками пальцев левую сторону груди. Молоденькая заседательница прижимала ладони к щекам, и видно было, что ей тоже хочется что-то сказать, но она не решается.
Прокурор иронично улыбался, а сестра, по-прежнему сидевшая в первом ряду, внимала адвокату с видом неофита, приобщившегося к истине. У Виталия создалось впечатление, что защитник выступает специально для нанявшей его сестры, честно отрабатывая гонорар, но ни на йоту не веря в действенность своих слов.
Суд удалился на совещание, и Манаков почувствовал себя жутко усталым, вконец опустошенным. Хотелось одного – скорее бы все кончилось!
Приговор слушали стоя. Виталий пытался заставить себя сдержать нервную дрожь, судорожно глотал тягучую слюну.
– Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…
До чего же противный голос у судьи. Отчего она теперь совершенно перестала торопиться, хотя за окнами уже синеет вечер и нормальные люди заканчивают рабочий день? Тянет и тянет слова, будто стремясь отдалить момент, когда произнесет:
– К четырем годам лишения свободы…
– Виталик! – Сестра зарыдала в истерике.
Манаков закаменел. В голове вертелись цифры: он пытался сосчитать, сколько же это будет дней, но никак не получалось – мешало нечто непонятное, все время отбрасывавшее его назад, к словам «четыре года лишения свободы». Полторы тысячи дней? Как долго придется жить за проволокой, где свои законы и понятия о целях и задачах наказания, совершенно отличные от писаных на бумаге людьми, никогда не хлебавшими тюремной баланды…
Этап для отправки в колонию общего режима собрали на удивление быстро. Очередной медосмотр – и вот поздно вечером Манакова вывели и под конвоем доставили из пересылки на глухой, скрытый от посторонних глаз перрончик железнодорожного узла на Красной Пресне. Там уже стоял спецвагон, а с ним другой конвой. Вагон прицепили к нужному поезду, направлявшемуся к Уральским горам, и осужденный Виталий Николаевич Манаков поехал к месту отбывания наказания.
Дорогой, оказавшийся с ним в одной клетушке старый бродяга-алкоголик, делился воспоминаниями об ЛТП, где ему довелось побывать «на лечении».
– Худо, – показывая в жалкой улыбке синеватые беззубые десны, доверительно жаловался он Виталию. – Водочки, знаешь, как хочется? Аж скулы сводит, и дрожишь. А тебя обыскивают, жратву, какая от родни передана, силком отбирают. Голодно. Работаешь частенько по двенадцать часов, а только заерепенился, попробовал права качать, так вгонят насильно двадцать кубиков сульфазина и «задеревенел». Не приведи господь, так лечиться. Выходных, почитай, и не бывало, а вечером, того и гляди, на «продленку» погонят, то бишь на сверхурочные. Но денежек, какие ты заработал, если начальство прижало задницей картотеку и «сидит» на ней, и не думай потом получить!
– Но там же не тюрьма? – удивился Манаков.
– Не тюрьма, – горестно вздохнув, согласился бродяга, – однако, иные ЛТП похуже, чем крытки.
– Чего? – не понял Виталий.
– Крытка – тюрьма значит, – с усмешкой пояснил невольный попутчик. – Ты лучше скажи, чего делать умеешь? Без рукоделия, парень, в зоне худо. Я вот, к примеру, раньше художником по металлу был, потому надеюсь нормально пристроиться. Чеканку отобью для клуба или начальника отряда, замполиту помогу стенгазетки нарисовать на три года вперед. За это мене и пачка чайку перепадет, и сигареток дадут.
– Ничего не умею, – отвернулся к решетке двери Манаков.
– Худо, – опять вздохнул бродяга, устраиваясь подремать…
В зоне опять медосмотр, неизбежный изолятор – для карантина. Холодно, голые, давно не крашеные стены, остывший суп из вонючего сала, который хочется выплеснуть в парашу, но приходится есть, чтобы не потерять силы. Изучение правил внутреннего распорядка учреждения, тоска, бессонные ночи, заглядывающие в узкое, зарешеченное оконце чужие колючие звезды и злобный лай сторожевых собак.
Через десять дней он попал в отряд, получил место на двухъярусных нарах и «прописку» – ночью потихоньку вставили между пальцев ног скрученные жгутиками бумажки и подожгли, устроив новичку «велосипед».
Вскоре его зачислили в разряд «мужиков», покорно тянущих лямку и не примыкающих ни к активу – группе осужденных, входивших в секцию профилактики правопорядка, ни к верховодившим в отряде «культурным мальчикам» – крепким ребятам с накаченными мышцами, исповедовавшим культ грубой физической силы. Все теплые места – в каптерке, банщиком, нарядчиком, – были захвачены ими, и зачастую офицеры прислушивались к мнению этой группы, своими методами помогавшей им держать отряд в повиновении. И вообще, отрядные офицеры с осужденными старались почти не общаться, опираясь на бригадиров и завхозов. Не общались до тех пор, пока осужденный не совершит проступок. Тогда, в наказание, – шизо, – штрафной изолятор, или ПКТ – помещение камерного типа. Близкие к начальству не забывали выдвинуть себя на доску передовиков, что казалось Манакову жутким извращением и кощунством – зона, осуждение и Доска почета? – внести свои фамилии в список на поощрение, получение разрешения на свидания.
Посылки, приходившие от сестры, как правило, отбирали «мальчики», но Виталий не пытался вступить с ними в конфликт: он видел, как заставляют выполнять норму за себя, принуждают к гомосексуализму. Однако нервы начали сдавать, он понимал, что может не выдержать, сорваться, и тогда неизвестно как повернется все дальше. Оставалась единственная надежда – сестра может уговорить, умолить своего муженька, а у того есть связи. Он должен хоть чем-то помочь: перевести на хорошее место, замолвить слово перед начальством. Но как дать знать сестре, как попросить ее о помощи?
Начинаешь в редкие свободные минуты писать письмо, а в голове бьется мысль, что все твои послания пройдут через чужие руки. Как забыть об этом? Да и скажешь ли все в письме? Получить свидание? Практически несбыточная мечта – кто же его даст, если не можешь выбиться в «передовики», не получается контакт с начальством, которое похоже маленько сдвинулось умом от многолетнего общения с зэками. А войти с начальством в контакт, не одобряемый другими осужденными, и того хуже…
