Золотая паутина - Барабашов Валерий Михайлович (библиотека электронных книг .txt) 📗
— Что? — вскинулся он. Но смотрел не в лицо Валентины, а на ее мерно покачивающуюся гладкую ногу, глаз не мог от нее отвести.
— Да что, — она неторопливо потягивала шампанское. — Клянетесь в дружбе, а Воловода своего опять к нам на завод прислали. Он и в бухгалтерии говорил, что придет наш изолятор брака проверять. А зачем, Альберт Семенович? У меня он ничего не найдет.
— Да это не я… («Чекисты настояли», — чуть было не ляпнул Битюцкий, но вовремя спохватился.) То есть послал-то его я, но это формальность, Валюш, не беспокойся. И я к тебе его не направлял. Это самодеятельность, и мы ее пре-се-чем! — он поднял палец вверх. — В моей власти.
— Вот именно, — кивнула Долматова. — Только слово свое вы постарайтесь сдержать, товарищ полковник! — теперь она погрозила ему пальчиком.
Битюцкий оскорбленно-пьяно дернул головой.
— Валюш! За кого ты меня принимаешь, а? Я ведь сделал тебе! Ты дома сидишь, а не… Сама знаешь где. Ну ладно, иди сюда. Чего ты все прыгаешь по стульям, прыгаешь…
Он грузно привстал, потянул ее за руку, и Валентина поморщилась от боли и возмущения — ну что за медведь! Тащит, словно мебель какую. Но сказала она другое:
— Я сейчас, Альберт Семенович. Переоденусь. Чего уж теперь. Да и вы — раздевайтесь пока. Сапожищи свои снимите.
— А!… Да!… — пьяно и согласно мотал он головой и взялся расстегивать пуговицы рубашки непослушными, путающимися пальцами.
А Валентина, заметно отчего-то нервничающая, вышла в соседнюю комнату, чем-то щелкнула. Потом, обворожительно и обещающе улыбнувшись Битюцкому, пошла на веранду, громыхнула засовом.
— Правильно, надо закрыться, — пробормотал он, одобряя ее действия, стаскивая с ног непослушные сапоги.
Битюцкий полежал без штанов, в белой нательной рубахе, подождал. Потом позвал совсем по-семейному:
— Ну где ты есть, Валюш? Иди сюда.
— Да тут я, тут! — отвечала Валентина откуда-то из передней. — Сейчас.
Альберту Семеновичу почудились какие-то мужские голоса, он с тревогой приподнялся на локтях, прислушался: в этот момент открылась дверь — и в комнату вошли трое рослых парней. Вслед за ними вошел мужчина постарше — в берете и легкой летней куртке, с насмешливыми, радующимися чему-то глазами.
Битюцкий сел на диване, немо, со страхом смотрел на вошедших, враз протрезвел и прояснившимся взглядом искал хозяйку дома: кто эти люди и как они очутились в доме? А руки его машинально натягивали галифе.
— Добрый вечер, Альберт Семенович, — вежливо сказал мужчина в берете. — Извините за вторжение, но… — он развел руками. — Очень уж хотелось с вами познакомиться в такой вот непринужденной обстановке. Кажется, повезло.
Битюцкий, натянувший уже и сапоги, потянулся за висевшим на спинке стула кителем, и в ту же секунду бородатый парень, стоявший к нему ближе других, вырвал китель у него из рук, похлопал по карманам.
— Оружия нет, Михаил Борисыч, — доложил по-военному.
— О'кей! — кивнул тот. Снял берет, обнажив лысую блескучую голову, сел к столу, налил в пустующие рюмки коньяку.
— Ну что, за знакомство, Альберт Семенович? Прошу.
— Вы… кто? И что все это значит? — строго спросил Битюцкий, глядя на Долматову, появившуюся в комнате. — А, Валентина Васильевна? Я вас спрашиваю!
Валентина усмехнулась, дернула плечом, промолчала.
— Что это значит? — Михаил Борисович опрокинул рюмку в рот. — Это значит, что мы пресекли попытку изнасилования. Статья сто семнадцатая уголовного кодекса. Лишение свободы до трех лет. Я уже не говорю о сто семьдесят третьей статье — получение взятки, о статье сто семидесятой — злоупотребление властью или служебным положением, наносящее вред государственным интересам… Вляпались вы крепко, Альберт Семенович. Сочувствую вам.
Это Битюцкий и сам теперь понимал. Он наконец надел дрожащими руками китель, дрожащим же голосом сказал Долматовой:
— Пожалел я вас, Валентина Васильевна. А вы вон как меня «отблагодарили».
— Валя тут ни при чем, — спокойно сказал Михаил Борисович. — Это я ее попросил о свидании с вами. Но должен сказать, что ничего страшного пока не произошло. Добрые дела мы не забываем. Но вы ведете себя не совсем по-джентльменски.
— Что значит, не по-джентльменски? — Битюцкий исподлобья, угрюмо смотрел на Гонтаря.
— А то. — Михаил Борисович опрокинул в рот еще рюмочку, пожевал губами. — Валя с вами расплатилась, а вы бутыли ей и мешочек не вернули. Так? Так. Держите бедную женщину на крючке, на нервы ей действуете, вымогаете новые суммы. Нехорошо, полковник!
— Ничего я не вымогаю, — буркнул Битюцкий.— Она меня пригласила, я пришел. Посидели, поговорили…
— А потом вы стали к Вале приставать, склоняли ее к сожительству… Ай-яй-яй! Мы ведь все это на пленочку записали, Альберт Семенович. Хотите послушать? Боря, сделай.
Бородатый пошел в соседнюю комнату, в ту самую, куда ходила Долматова, пощелкал там… Скоро зазвучал в доме усиленный голос Битюцкого: «Ишь, народная артистка!… Ну садись рядом, Валюша, садись… Или я тебе совсем не нравлюсь?…»
— Ладно, достаточно, — Михаил Борисович вяло махнул рукой. Сидел он в свободной позе, жевал дольку лимона, морщился. Сказал как бы между прочим:
— Мы не хотим вам зла, Альберт Семенович. Не за этим мы сюда явились.
Наваждение какое-то! Битюцкий протер глаза, присмотрелся повнимательней — не снится ли ему все это? Да нет, не снится. И вляпался действительно крепко. Но сдаваться он не собирался.
— Вы ничего не докажете, — сказал глухо, жестко. — Все это чушь собачья — названные вами статьи, инсценировка с пленкой… Никаких денег я у Долматовой не брал. А то, что пришел в гости… Ну, разве что от жены влетит.
— Не упрощайте, Альберт Семенович, не надо. Вы прекрасно все понимаете. И знаете, на что шли. Но, повторяю, мы вам не враги. Пока. Все зависит от вашего дальнейшего поведения. И статьи — не шутка. Пятнадцатью годами в общей сложности можете и не обойтись.
— Вы что — юрист?
— Так же как и вы, Альберт Семенович, ваш коллега, — Гонтарь картинно склонил перед Битюцким лысину. — Правда, сейчас я на другом, можно сказать, хозяйственно-деловом поприще, развиваю по призыву партии и правительства кооперацию. А знание советских законов помогает. Легче ориентироваться в сложных экономических ситуациях.
— Что вы хотите?
— Вот это мужской разговор!… Давайте все-таки выпьем, Альберт Семенович. Прошу!
Битюцкий принял из рук Гонтаря рюмку, но пить не стал, держал ее на весу.
— Раскрываться вам перед правосудием конечно же не резон, — продолжал Гонтарь, тыкая вилкой в тарелочку со шпротами. — И надо найти выход из положения. Выход этот — прост. Мы с этой минуты становимся друзьями и помогаем друг другу в преодолении трудностей. Конкретные шаги следующего характера: во-первых, мы едем сейчас к вам и забираем бутыли и мешочек с побрякушками. Второе: вы умеряете пыл своего пинкертона, копающегося на «Электроне», я имею в виду капитана Воловода. Третье: все тот же Воловод не перестает нервировать нашего общего друга Шамрая, с автоцептра. В перспективе в нашей стране намечается свободная торговля, в том числе и дефицитными запчастями. Ваша служба, как таковая, будет не нужна, отомрет. В развитых странах БХСС, поверьте мне на слово, нет. Свободное предпринимательство. И вам, Альберт Семенович, нужно постепенно привыкать к этой мысли, а лучше всего — переквалифицироваться. Грамотные, имеющие опыт работы в органах юристы нужны… Валентине Васильевне впредь не мешайте. И не думайте сводить с нею счеты, мы ее в обиду не дадим. В случае опасности для нее… Ну, сами понимаете… Мы бы хотели об этой опасности знать заранее. Можно позвонить мне, можно вот, — он повернулся к бородатому, — Борису. Телефончик он вам сообщит.
— Берете меня в свою банду?! — лицо Битюцкого исказила улыбка-гримаса.
Дернулось недовольно и лицо Гонтаря.
— Альберт Семенович, не нужно допускать таких сильных выражений. Мы люди культурные, современные, должны говорить на цивилизованном языке. К чему выражаться при такой красивой женщине? Нехорошо. Вы свой путь сами избрали, Альберт Семенович, мы это приветствуем и предлагаем сотрудничество в обоюдных интересах. Играть с нами не стоит. Или — или. Вы ведь прекрасно понимаете наши возможности дать на вас компромат в прокуратуру. Однако, повторяю, мы этого делать не собираемся. Вы нам нужны. Но я, как всякий здравомыслящий человек, допускаю мысль, что вы все же струсите, одумаетесь и завтра же пойдете сдаваться советскому правосудию — так сказать, явка с повинной. Вариант такой не исключаю. Но это глупо, Альберт Семенович. Из любых положений есть выход. С наименьшими потерями.
