Ты проснешься - Зосимкина Марина (читать книги полностью txt) 📗
Викуся предавалась меланхолии.
Уже и сумерки начали сгущаться, и недобрый ветер пробирал сквозь залихватскую куртейку, а она все не решалась ни уйти, ни набрать Катин номер, чтобы напроситься в гости.
Лилька поведала вчера, что у тети Кати и того крутого перца – ну, это она Олега Олеговича имела ввиду – любовь-морковь и все такое. Они так пялились друг на друга всю дорогу, пока вывозили их из Курехино, что даже ей, Лильке, у которой голова почти не соображала от всех переживаний, все равно было видно, что у них обоих крыши конкретно посносило.
И что теперь ей, Виктории делать? А что тут можно поделать... Как она жила раньше, так и будет жить. Поселится теперь с ее тетей Катей этот хмырь, или сама она уедет к хмырю в его квартиру, и забудет Катерина про Вику, и не будут они больше на кухне пить чай с баранками и болтать о ерунде, да и о серьезных вещах тоже больше болтать не будут.
Виктория тяжело вздохнула и опять подняла голову посмотреть на тети Катино окно. На эту сторону дома выходило окно кухни, и форточка у него была открыта. Опять, наверно, засиделась у компа и что-нибудь на плите сожгла, теперь проветривает. В носу у Вики защипало, и она даже приготовилась тихонечко заскулить, но потом взяла себя в руки. Покашляла чуть-чуть, пошмыгала громко носом, и отлегло. Вытащила мобильник и потыкала непослушными пальцами кнопки.
Катя собиралась уже сооружать красоту при помощи фена, но тут неожиданно рано ожил дверной звонок. Ну как же так, он же сам время назначил! Хотя в этом случае обижаться глупо. Радоваться надо.
Она разволновалась, уронила расческу, подобрала, кинула на тумбочку, взглянула в зеркало на себя лохматую и, махнув рукой, бросилась открывать.
В дверном проеме стоял совсем не Демидов, а человек, видеться с которым ей совершенно не хотелось. Ни видеться, ни говорить, тем более сегодня и сейчас.
Но ее попросили: «Можно войти? Очень важный разговор. Я ненадолго».
Катя сказала: «Можно».
Вика вздохнула. Не подходит, не отвечает. Хотя Катя дома, вон и свет на кухне горит, и форточка открыта. Нет, закрыта уже, значит, проветрила и замерзла. Вика грустно усмехнулась. А трубку не берет она потому, что не хочет сейчас с тобой, Виктория, разговаривать. Зачем же навязываться? Шла бы ты уже уроки делать.
Вика хмыкнула и подошла к домофону. На домофоне-то нет определителя, никуда не денется, трубочку снимет. Но Вика все медлила, не решаясь. Пока она так стояла и трусила, дверь подъезда распахнулась, и ее здорово задела плечом какая-то пенсионерка в синтепоновом пальто, замотанная поверх капюшона клетчатым шарфом до бровей. Как и полагается пенсионерке, она вместо извинений зашипела что-то злобное на Вику и широким шагом на четвертой передаче стала удаляться в сумерки дворовой аллеи.
Она шла, и на ходу поспешно запихивала какой-то сверток себе в карман, а сверток не запихивался и упал, а Вика подобрала его и окликнула: «Бабушка, вы уронили!», но бабушка, не оборачиваясь, почти бегом покинула двор и исчезла в подворотне.
Тогда Вика посмотрела, что у нее в руках и испугалась. Потому что держала в руках жиденькую стопочку открыток с Барби, с теми самыми инвалидками Барби, которых как-то показывала ей Катя.
И Вика набрала код на панельке домофона, и никто не брал трубку, не брал, хотя Вика долго вызывала, вызывала и вызывала, а потом она поняла, что время уходит и позвонила Генке. Ну кому же еще! Срывающимся голосом сказала ему: «Ген, мне кажется, что с тетей Катей беда. Что делать, Ген?» Он прибежал минут через десять. Вика все рассказала ему – и про форточку, и про бабку, и показала открытки.
Тогда Генка сам начал набирать Катины номера – мобильный, домашний, все попусту. Потом домофон. Потом они звонили по соседним квартирам, пока какая-то соседка все-таки трубку не сняла, и орали, уговаривали, чтобы она вышла на лестничную клетку и позвонила бы Кате в дверь.
Потом какой-то дядечка с двумя набитыми пакетами из «Ашана» подошел и открыл дверь своим магнитным ключом, и вместе с ним Викуся и Генка прорвались внутрь. Лифт ждать не стали, взбежали по ступенькам на третий. На лестничной площадке Катиного этажа их ожидала седовласая дама и начала скандал.
Генка извлек из кармана свои самодельные отмычки и кинулся отпирать Катины замки, а Вика метнулась к седовласой соседке и так испуганно, хватая ее за руки, просила ее войти вместе с ними в Катину квартиру, что седовласую проняло, и она согласилась.
С дверью Генка возился недолго, приоткрыл ее опасливо и стал звать: «Катерина Евгеньевна!»
Они втроем на цыпочках прошлись по коридору, заглянули в комнату справа, потом свернули к кухне и увидели Катю.
Катя, уткнувшись лицом в пол, свернулась калачиком рядом с распахнутой настежь духовкой, возле ее раскрытой кверху ладони лежала электрическая зажигалка, вокруг валялись осколки большой керамической вазы, которой Катя очень гордилась.
А рядом с ее головой, на полу, натекла небольшая лужица крови. Небольшая рубиновая лужица, медленно делающаяся гранатовой.
Только правильный Демидов прицелился занять своим «мерседесом» небольшой пятачок между скамейкой и голыми кустами, чтобы не загораживать собой местный проезд для машин спецтранспорта, на случай если проезд вдруг понадобится, как увидел рядом с нужным подъездом упомянутый спецтранспорт. Неотложка приехала к кому-то. Вроде даже реанимация.
Да мало ли к кому? Вон их сколько, квартир в этом большом сталинском доме. Задние дверцы были открыты настежь, рядом топтался мужик в синей робе, придерживая одну из створок. Что-то серьезное, наверно. Демидов вдруг заволновался и начал торопливо выбираться из машины.
И тут он увидел Вику, ту самую девочку, которая за что-то или почему-то так нравится его Кате. Вику, выходящую из подъезда, а потом приостановившуюся, чтобы придержать дверь для выходивших следом людей. Для выносивших что-то людей.
Эти люди несли санитарные носилки.
И он, присмотревшись, понял, что Вика плачет, плачет взахлеб, а рядом с ней появился еще один Катин приятель из интерната – Геннадий, тот самый Неботаник, и Геннадий хоть и не рыдает, и глаза у него не мокрые, но какие-то ненормальные глаза – то ли горе в них, то ли злоба. И вот тут Демидов испугался.
– Что случилось? – выкрикнул он, подбегая. – Кто это? Это Катя там? Это Катю увезли?
– Ой, Олег Олегович... Она без сознания. Ее эта гадина кувшином ударила. Врач сказала, черепно-мозговая травма. Что делать, Олег Олегович? Ее ведь убить хотели! Нам же не поверят в милиции, слушать нас ведь не будут! А это никакой не несчастный случай! – и Вика заплакала снова.
Демидов ничего не понял, кроме того, что с Катей случилось несчастье, а значит, он должен быть рядом с ней. С остальным он разберется потом.
– Куда ее повезли, вы знаете?
– В ЦИТО, кажется. Да, Ген, в ЦИТО?
Демидов быстрыми шагами вернулся к неостывшему еще своему верному «мерсу», рванул на себя водительскую дверь, Гена с Викой, заспешили за ним и забились на заднее сиденье. Машина послушно сорвалась с места, и тогда ребята рассказали ему все-все – и про открытки с угрозами, и про бабку-пенсионерку, которая эти самые открытки обронила, и про то, что газовый кран на трубе не был повернут.
– При чем тут кран? – угрюмо спросил Демидов, резко лавируя на дороге из ряда в ряд и то и дело мигая фарами, просясь, чтобы его пропустили.
– Понимаете, Олег Олегович, они все говорят – несчастное стечение обстоятельств. Типа, Катерина Евгеньевна решила зажечь горелки в духовке, чтобы погреться, а в этот момент на нее упала сверху тяжелая ваза. То есть, ручку на плите она повернула, а зажигалку поднести уже не смогла, потеряла сознание вследствие удара. Только прежде чем горелки зажечь, она должна была рычаг на трубе повернуть, система у нее такая. Она каждый раз перекрывала этот вентиль, боялась, что утечка газа произойдет, оттого что плита старая.
– Она могла оставить это на потом, – так же угрюмо отреагировал Демидов, что-то такое припоминая. – Можно сначала горелку отвернуть, а потом рычаг.
