Этрусское зеркало - Солнцева Наталья (книга жизни .TXT) 📗
Иногда Геннадий казался себе стервятником, кружащимся над жертвой в ожидании ее гибели. Иногда – неудачником, горько обманутым капризной фортуной. Она поманила его, а когда он пустился в погоню за удачей, взяла и отвернулась.
Господин Шедько дважды женился – оба раза короткая семейная жизнь закончилась разводом. Женщины бежали от него, как черт от ладана. У Геннадия не было и постоянной любовницы: редкие интимные связи неизменно приводили к разрыву. Желчь, которую он изливал на ни в чем не повинных дам, постоянные ссоры и претензии заставляли представительниц прекрасного пола искать себе более покладистых спутников. Геннадий признавал, что у него скверный характер – холодный и эгоистичный, но приписывал эти неприятные качества не лично себе, а жизненным обстоятельствам. «Легко быть добрым, имея полные карманы денег», – любил повторять он.
На самом деле он был прекрасно обеспечен благодаря сотрудничеству с Фарбиным. Но разве о таком уровне достатка мечтал Геннадий? Капиталы босса не давали ему покоя, лишая сна и аппетита – они лежали под самым его носом, обманчиво доступные, опасно близкие и горячо желанные. Господин Шедько ни разу не испытал такого всепоглощающего влечения к женщине, какое он испытывал к деньгам. Большим деньгам!
Полувековой юбилей Альберта Демидовича поверг Геннадия в глубочайшую депрессию. А то, что произошло потом, и вовсе выбило у него почву из-под ног. Фарбин вдруг, ни с того ни с сего, решил отойти от дел! Такого удара «вице-премьер» никак не ожидал. Ничего, казалось, не предвещало подобного поворота событий.
– Не желаю быть вечным мальчиком на побегушках! – напившись коньяку, возмущался Шедько.
Но другой роли при новом раскладе господин Фарбин для него не предусмотрел. Отказаться – значило потерять все. Поэтому и пил, и негодовал Геннадий, закрывшись у себя в кабинете, среди звуконепроницаемых стен.
Дни потекли в разъездах, путешествиях и скучнейших экскурсиях. Море сменялось живописными горными пейзажами, а ухоженные европейские города – экзотикой восточных базаров. Господин Шедько возненавидел гостиничные рестораны, нахальных продавцов сувениров, пыль и гулкое эхо музеев. Он ломал себе голову, как заполучить деньги Альберта Демидовича, стать полноправным хозяином многочисленных фиктивно оформленных на его имя фирм и предприятий. Автосалоны, которые босс милостиво предоставил в его распоряжение в виде утешительного приза, разумеется, не могли удовлетворить амбиций Геннадия.
И тут... здоровье Фарбина серьезно пошатнулось. Геннадий насторожился, занял выжидательную позицию. Заграничный вояж по знаменитым клиникам ничего не дал, кроме страшных прогнозов, и Альберт Демидович вернулся в заснеженную, морозную Москву. По обледенелым проспектам гуляли метели, сквозь белесую мглу слепо светило бледное солнце. Над Кремлем утрами курился розоватый туман.
Фарбин сутками не выходил из квартиры, сидел в кресле, наблюдал, как за окном метет и метет по тротуарам серебряная поземка. О чем он думал, не знал никто. Господин Шедько начал считать дни. Теперь уж конец обозначился явно, осязаемо... оставалось только дождаться его.
Увы! Опять заветным чаяниям Геннадия не суждено было сбыться! Вместо того чтобы день ото дня чахнуть и предаваться унынию, Альберт Демидович занялся вещами, совершенно ему несвойственными – мистическими и прочими глупейшими, по мнению Шедько, учениями. Нетрадиционные практики, в которые углубился господин Фарбин, казались ему сущим бредом. Но нельзя было подавать виду, в какое бешенство его приводит вся эта философская и религиозная белиберда. Приходилось поддакивать, притворно восхищаться глубиной мысли различных гуру и чувствовать себя при этом полным идиотом. Геннадий прикрывал зубовный скрежет искусственной улыбкой. Годы практики сделали его хорошим актером.
Впрочем, эта безумная полоса продолжалась не так уж долго. Осознав, что его тело бренно, тленно и отнюдь не бессмертно, и не найдя во всевозможных учениях ответа, как сие изменить, Альберт Демидович пустился на поиски нетленного.
– Должно же существовать нечто вечное, непреходящее! – восклицал он. – То, что не выскользнет из холодеющих рук. А, Гена? В чем же тогда высший смысл?!
Высшим смыслом для Шедько всегда были деньги – много денег! – поэтому вопрос Фарбина оставался без ответа. Тот истолковывал молчание Геннадия по-своему.
– Видишь? И ты не знаешь...
Удивительно, но обострившаяся было болезнь утихла, притаилась. Она будто дразнила Геннадия, то появляясь и возрождая в нем надежды, то угасая и повергая его в ярость, сменяющуюся апатией. Господин Шедько и сам был уже немолод, у него появились свои хвори – язва, частые мигрени. Он стал много пить, но алкоголь почти не влиял на его душевное состояние, только раздражал желудок, да голова с похмелья гудела, наливалась свинцом. Он пробовал играть, но отсутствие куража, азарта лишали игру смысла. Рулетка и карты казались Геннадию жалким подобием жизненной удачи, которая повернулась к нему спиной.
Фарбин же самозабвенно, как он делал почти все, окунулся в «мир нетленного» – в искусство. Он жадно наверстывал упущенное. Скоро из всех мировых культур он выделил культуру Древней Греции и Рима, а из всех видов творчества отдал предпочтение живописи. Пантеон языческих богов приводил его в восторг, сравнимый разве что с восторгом от созерцания понравившихся ему картин.
Увлекаясь чем-либо по-настоящему, Альберт Демидович отдавался этой страсти полностью, без остатка. Однажды, бродя по антикварным магазинам и художественным салонам, он наткнулся на «Игрока на двух флейтах»... Этот толчок был подобен извержению дремлющего до сих пор вулкана.
Геннадию и в страшном сне не могло присниться, чем ему придется заниматься – как ближайшему помощнику и доверенному лицу. Господин Фарбин немедленно послал его в захудалый поселок Лоза, где в старой двухэтажной развалюхе довоенных времен проживал некий Савва Рогожин, автор новоявленного «шедевра».
Во дворе, возле покосившегося сарая, ковырялись несколько облезлых кур. Дверь в дом, на которой болтались лохмотья войлока, громко заскрипела, когда Геннадий брезгливо дернул за ржавую ручку. На лестнице воняло котами и гнилым деревом, а ступеньки грозили вот-вот провалиться. Сам господин Рогожин вполне соответствовал месту своего проживания – небритый, с мутным, тяжелым взглядом, подстриженный в кружок, в штанах, заправленных в сапоги, и грязной косоворотке. Такой человек мог писать только лубочные картинки или раскрашивать матрешек...
Шедько засомневался – а туда ли он попал? Но, войдя в заваленную старым хламом «мастерскую», понял, что туда. Здесь – совершенно чуждые окружающей обстановке – теснились картины немыслимо далекой жизни: танцевали прекрасные обнаженные женщины; в чашах пенилось молодое вино; мужчины с безукоризненными, сильными телами состязались в борьбе; переливалось на солнце лазурное море; рыбаки тянули из воды сети, полные искрящейся рыбы; ныряльщики играли с дельфинами... Не сразу бросились в глаза страшноватые эпизоды загробной жизни – демон, несущий душу женщины; злые карлики с выпученными глазами; крылатая богиня с оскаленным в зловещей улыбке лицом.
Над подобием камина, грубо переделанного из печи, висела гипсовая маска божества со змееподобными волосами и высунутым языком.
– Антефикс, – пояснил художник, перехватив взгляд ошарашенного гостя. – Такие украшения из камня или керамики помещали на карнизах античных сооружений.
Геннадий промолчал. Странно было слышать подобные слова из уст Рогожина. Тогда он еще и предположить не мог, что принесет с собой эта встреча.
