Эликсир вечной молодости - Арбенина Ирина (мир книг TXT) 📗
Лейтенант Богул достал сигареты и присел на резную скамью. И еле удержал равновесие, чтобы не свалиться на пол:
— Ах ты…
— Что там такое?
— Да тут у него все с хитростью… Вроде как садишься и падаешь, но на самом деле, не падаешь! Шутка, наверное, такая.
— Ну такие шутки-приколы для загородного отдыха всегда были в традиции. Как, например, в Петергофе: наступаешь на что-то, а тебе фонтанчик — в физиономию. Или, знаете, как в ресторане “Мефисто”: там в туалете — хихикают…
— Кто?
— Ну, предполагается, что привидения. Тоже шутка такая.
— Может быть, это и шутки всякие… Может быть… Например, как в русских народных сказках? Там молодца напоили, спать на лежанку положили, а лежанка — кувырк! И летит молодец неизвестно куда.
— Все-таки он, по-видимому, действительно умелец?
— Да уж.., леший его забери!
— Не одобряете?
— Не люблю я, Анюта, этих умельцев.
— Отчего, Богул? А вот женщины обычно таких мужчин — “золотые руки” хвалят: хозяйственный и все такое…
— Ну, я ведь не женщина, а мент. Какие-то, понимаете ли, они, эти “золотые руки”, обычно непрозрачные. Все время что-то там строгают, мастерят и мурлычут себе под нос. Чего они там себе мурлычут, спрашивается? Что там у него в башке.., какие тараканы?
Вот у нас одно дело недавно закрыли… Один такой умелец все мебель мастерил, мастерил, все под нос песенки себе мурлыкал… Тихий такой, безобидный. Ну, те самые “золотые руки”, в общем. А потом старушке своей голову взял да отчекрыжил — ив кастрюлю положил. И сел телевизор смотреть. Ну, не пенсионер, а просто Саломея какая-то ветхозаветная!..
Вот поэтому я их, Анюта, не одобряю. Непроницаемые они, непредсказуемые. Очень уж в себе! Слишком много времени наедине с острыми колющими и режущими инструментами проводят.
— Пожалуй… Хотя обобщения подобного рода редко бывают верны.
— А вам что же, Аня, нравятся, которые сами мебель мастерят?
— Да нет, Богул. Если честно, у меня на редкость пошлый вкус: мне больше нравятся мужчины, которые покупают мебель в магазине “Икеа” и расплачиваются при этом кредитной картой.
— Да, — согласился лейтенант, — эти все-таки более предсказуемые. Хотя…
— Что такое?
Лейтенант усмехнулся:
— Обобщения редко бывают верны!
Ни одного человека на территории “заповедника деревянного зодчества” Светлова и лейтенант Богул не встретили. Тишина здесь действительно стояла, как в заповеднике.
Возможно, это было связано с утренним временем — слишком рано. Такие кафе-харчевни оживают обычно к середине дня, а по-настоящему — к вечеру. Когда съезжается расслабляться народ и начинается гульба.
Дверь в харчевню была закрыта, но Богул достал какие-то подозрительные ключики и с легкостью отомкнул закрытую дверь.
— Отмычки это у вас, что ли? — поинтересовалась Светлова.
— Фу! — Богул отмахнулся. — Откуда вы слова-то такие знаете? Отмычки! Просто так — для пользы следствия.
Осмотр “Огонька”, в общем, не дал ничего особенного.
Кроме, может быть, некоторой информации о странной изобретательности владельца этого заведения, дающей почву для догадок. Атак.., сплошное разочарование. Богул аккуратно замкнул дверь “Огонька”.
— Дайте хоть поглядеть, чем это вы пользуетесь “для пользы следствия”. — Аня протянула руку за “ключиками”.
— Ну поглядите, поглядите! Богул разочарованно вздохнул, окидывая прощальным взором “Огонек”.
— Ни-че-го, — раздельно, по слогам произнес лейтенант, покидая вместе со Светловой сие занятное заведение.
Хозяин кафе-харчевни Алексей Борисович Кудинов, когда его навестили вернувшиеся из “Огонька” Светлова и лейтенант, был, как обычно, в подпитии.
— Я не могу допрашивать его в таком состоянии. Это запрещено правилами, — вдруг неожиданно щепетильно заявил Богул, взглянув на не вяжущего лыка Алексея Борисовича.
— А я могу! — сказала Светлова. — У меня уже нет правил. При наличии стольких трупов все правила куда-то испарились! Осталась только целесообразность.
Но непреклонный Богул, как всегда, страшно занятый своей милицейской текучкой, все-таки уехал.
А Светлова осталась в квартире Кудинова.
Анна и Богул, по-видимому, как-то незаметно поменялись амплуа. Богул под влиянием постоянного зудения Светловой о “неевропейской дремучести, тотальном неуважении к человеку и совковом беззаконии” стал говорить о каких-то правилах. А Светлова, доведенная до точки всем, что случилось с ней за последнее время, уже стала забывать такие слова, как “уважение к правам” и “правила”, и готова была ради целесообразности на что угодно.
Это означало, по-видимому, что действительность была всесильна — она подминала под себя приезжего, с какими бы правилами он сюда ни заявлялся.
Но право же, сейчас Светлова, глядя на пьяного Кудинова, не знала, что лучше: когда человек трезв и понимает, что говорит, и не несет всякий бред, но при этом хорошо контролирует себя и, если не хочет, не проговорится!.. Или когда он вот такой: расскажет обо всем, что ни спросишь. Даже о самом, так сказать, сокровенном. Что было и чего не было!..
При взгляде на Кудинова невольно приходили на ум строчки из “Жуд-Ши” — про “три периода”.
Как там? В первом периоде опьянения теряют благоразумие и стыдливость, стараются сохранять спокойствие И воображают, что говорят правду.
Во втором делаются похожими на взбесившихся слонов и совершают безнравственные и безрассудные поступки.
В третьем теряют сознание, падают, как мертвецы, и решительно ничего не помнят.
К счастью, Кудинов еще не добрался до второго и тем более до третьего периода. Но стоило ли радоваться, что он уже достиг первого, когда воображают, что говорят правду?
— Алексей Борисович, “Огонек” вам давно принадлежит? — поинтересовалась Светлова, заставив выпить Кудинова две чашки очень крепкого кофе.
— Огонек? — Кудинов уставился на Светлову, как баран на новые ворота. — Какой еще, на хрен, огонек?
— Кафе “Огонек”. Или кафе-харчевня — как вам больше нравится…
— А-а.., кафе! Много будешь знать — скоро состаришься. А ведь не хочется, правда?
— Пока не знаю.
— Огонек, говоришь… — Кудинов ухмыльнулся. — Заметьте, как Леша Кудинов нужен — пожалуйте, Лексей, к нам на огонек… А как Леша больше не нужен — проваливай, Кудинов, никакого огонька. Жизнь — подлая штука. А все женщины одинаковы. И такие же подлые, как жизнь… И я вам вот что скажу… А может, и хорошо, что так все вышло? Я ведь…
Он наклонился к Аниному уху:
— Боюсь! Поняла? Натурально боюсь!
— Кого вы боитесь, Алексей Борисович?
— Кого… Ха-ха.., так тебе все и расскажи. Кого Алексей Кудинов боится, он никому никогда не признается, — пробормотал Кудинов.
И вдруг вскочил на ноги и заорал:
— Я боюсь? Да ты что?! Никого я не боюсь! Всех замочу, если что!
Конечно, белая глина на подъезде к “Огоньку” реально свидетельствовала о том, что Кудинов может замочить. И если не всех, то многих. Это точно.
Но, глядя на бьющего себя в грудь, качающегося и бесконечно пьяного Кудинова, Светлова мало в это верила.
Но… Анна еще раз напомнила себе: все “впечатления” от человека бывают очень обманчивыми.
Даже если этот пьяный бред — не спектакль… Вполне возможно, что в ином своем состоянии Кудинов и способен на то, во что Светловой не верилось.
В конце концов, она никогда не видела его трезвым. Возможно, в состоянии трезвости Леша Кудинов — само воплощение хладнокровия, собранности, изощренной жестокости и хитроумия!
И вообще… Гораздо более, чем “впечатления”, важны и заслуживают внимания факты.
А факты таковы: Кудинову принадлежит сверхподозрительное и уединенное в лесу заведение — кафе-харчевня “Огонек”.
На подъезде к “Огоньку” — та самая белая глина.
Кудинов — супруг сбежавшей Амалии.
