Лихая гастроль - Сухов Евгений Евгеньевич (читать книги без регистрации .txt) 📗
Феоктист Евграфович сдержанно кашлянул. А газетчик, разглядев во взгляде Епифанцева нерешительность, напирал:
– А наши читатели ждут-с! Иначе никак нельзя, уже и анонс даден. На всю страницу!
– Феоктист Евграфович, кого же ты там в дверях томишь? – пророкотал со своего места Аристарх. – Пущай заходит. Ежели публика хочет знать обо мне, так отчего же не рассказать. Запускай репортера!
Сгорбившись в три погибели, как если бы он тащил на своих плечах непомерную ношу, в комнату вошел худенький тщедушный репортер.
– Покорнейше прошу меня извинить, но наши читатели… Им очень бы хотелось узнать о планах Федора Ивановича на ближайшее время, а еще узнать, как ему понравился наш город.
Аристарх Ксенофонтович отложил бутылочку в сторонку. Пьяным не выглядел, блестели лишь глаза, но то от эмоционального возбуждения.
– Город хорош, понравился. Особенно дамы. Ха-ха! Что еще хотел услышать, милейший?
– С чего началось ваше пение, Федор Иванович?
– Кхм… кхм, – со значением откашлялся талант. – Поначалу хористом был, в архиерейском хоре пел. Правда, сразу был отмечен – пел так, что свечи в паникадилах гасли. Вот меня и просили особенно не напрягаться. А то ты, дескать, весь огонь перед образами потушишь. А это не дело. Потом в Уфу пробрался, там пел… хотя какое пел, – махнул рукой артист. – Все больше мешки с провиантом таскал. Ты, дескать, парень силы недюжинной, вот и неси. Так что я натаскался. А однажды с бурлаками даже баржу тянул.
– А как вы в первый раз партию спели?
Аристарх Ксенофонтович покосился на диван, за которым была спрятана наполовину выпитая бутылка красного вина. Приосанившись, как и положено человеку значительному, заговорил:
– Тут как-то отъехали мы в Нижний Новгород, а главный наш певец в запой ушел. Пробовали мы его отваром из боярышника отпаивать, но ничего не помогает. Он знай только орет: «Водки хочу! Несите белоголовки, а то подохну!» Что тут сделаешь, пришлось нести, а то и в самом деле околеет, а нам от того неудобство сплошное. А тут уже и время спектакля подошло. Вроде бы и отпоили, начал людей понемногу узнавать, да трясучка его замучила. Вот хозяин и говорит, ты бы, Федька, спел за него сольную партию. А что мне сказать? Я и говорю: спою! Отчего ж не спеть-то… А только когда я в образ вошел и на стул садился, так мимо него и пролетел, прямо на сцену грохнулся. Ха-ха! Грохот был. Поначалу все посмеялись, а потом ничего, хлопками поддержали. С тех пор всегда смотрю, куда сажусь. Я так считаю, это к удаче, когда впервые выступаешь и со стула падаешь, – стало быть, карьера на взлет пойдет.
– Вы как-то об этом случае рассказывали в «Московском курьере», только ведь этот казус произошел не в Нижнем Новгороде, а в Тифлисе.
Обескуражить великого артиста было трудно.
– Может быть, и в Тифлисе. Всего-то и не упомнишь. Тогда я еще уроки пения брал у Рогатова.
Корреспондент быстро черкал карандашом в блокноте. Приподняв голову, он произнес:
– А может быть, не Рогатов, а Усатов?
Аристарх Ксенофонтович внимательно посмотрел на корреспондента, который уже откровенно ему докучал.
– Может, и Усатов, а только у меня всегда была плохая память на фамилии.
– А какие партии вы исполняли в последнее время?
– Когда выступал в частном театре Морозова, то пел…
Подняв голову, корреспондент удивленно спросил:
– Вы, наверное, хотели сказать, в Московской частной русской опере Мамонтова?
– Ну да, – удивленно протянул Аристарх Ксенофонтович, – я так и сказал. Вам что-то не понравилось?
– Извините меня покорнейше, – ответил газетчик, – мне просто послышалось.
– Так вот, когда я у Мамонтова в оперном театре выступал, то пел «Мефистофиля» Римского-Корсакова. «Фига-а-ро-о та-ам! Фига-а-ро-о зде-есь!»
– Ха-ха-ха! – добродушно рассмеялся репортер. – Я слышал, Федор Иванович, что вы большой шутник, но вот только никак не думал, что до такой степени. С вашего позволения, можно я напишу читателям про эту шутку?
– Валяй! – отмахнулся Аристарх. – Пиши что хочешь. Только мне сейчас с гаммами поупражняться бы нужно, а то подзабывать я их стал; а ты бы шел к себе, приятель. – И, широко открыв рот, затянул в голос, отчего у присутствующих мгновенно заложило уши.
Откланявшись, корреспондент ушел.
Аристарх Ксенофонтович поднялся и закрыл дверь на задвижку с твердым намерением больше никого не впускать.
– У-уф! Уморил!
– Уходить надо, говорю, – высказался Епифанцев. – Берем извозчика и едем!
– Так куда же мы сейчас поедем, Феоктист Евграфович? Мне как артисту положен отдых. После такого спектакля, как нынешний, мне бы два дня отсыпаться следовало. А потом почитательницы как бы, того… не разобиделись!
– Не разобидятся! – заверил Епифанцев. Подхватив чемодан, добавил: – Еще не хватает, чтобы нас тут кто-нибудь признал. Вот тогда нам точно будет не до путешествий.
Тяжело вздохнув, Аристарх Ксенофонтович подхватил небольшой кожаный чемоданчик, весьма напоминающий тот, в котором у земских врачей находятся медицинские инструменты и лекарства, и шагнул к двери.
– Только я умоляю вас, Аристарх, не представляйтесь в гостинице Шаляпиным. Народ там разный, часто очень ушлый, могут быть и такие, кто с артистом водят знакомство, так что держитесь от неприятностей подальше.
– Так куда мы?
– В Вологду поедем.
– Ха-ха! – весело рассмеялся Аристарх. – А не рано ли нам на Север? Одно дело – фараоны переправят, и другое дело по собственной воле угодить.
– Я уже договорился, нас там ждут. Афиши о предстоящем выступлении уже по всему городу развешаны, обещаю невиданный аншлаг!
– А далее куда?
– А далее по Северной Двине в Архангельск. Народ там не избалованный выступлениями, так что наше появление будет очень кстати.
Пианист довольно заулыбался.
– Десять лет назад это был мой любимый маршрут. Вы даже не представляете, господа, какие там делаются большие ставки! Пароход из Вологды до Архангельска идет три дня, и за это время я трижды наживал целое состояние и столько же раз спускал его.
– Ты бы лучше рассказал о том, как пришлось тебе удирать через иллюминатор.
– Было дело, – согласился Марк Модестович. – Удирал в одних подштанниках.
– Во-во! – с готовностью подхватил Епифанцев. – Вот таким я тебя и подобрал.
– За что я вам премного благодарен, – пианист приложил к груди ладони.
Загасив сигарету, поднялась Марианна.
– Что ж, я тоже пойду собираться.
Марк Модестович Краснощеков, тридцати пяти лет от роду, был высоким и сухощавым дядькой, нескладным и невероятно тощим. Когда он наклонялся или поворачивался, то невольно возникало ощущение, что должен послышаться скрип высохшего дерева. Да и голос его был с хрипотцой, невероятно сухой, напоминавший скрип несмазанной уключины. Несуразность его внешности забывалась немедля, как только он садился за рояль и извлекал первые аккорды. В этот момент не было слышно ни его трескучего голоса, ни картавости, из-за которой порой невозможно было разобрать, что же он хотел сказать. Бросалась в глаза лишь его одержимость, с которой он извлекал аккорды из рояля, составляя с инструментом единое существо. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: Марк Модестович учился в частном музыкальном училище Гнесиных и считался весьма даровитым молодым человеком. Его одаренность выделяла не только Елена Гнесина, весьма строгая особа, но и ее брат Михаил – ученик Римского-Корсакова. На последнем году обучения Марк должен был отправиться в Италию как один из лучших учеников для дальнейшего обучения теории музыки. Однако добраться до Италии ему не довелось – он влюбился в публичную женщину Ефросинью Мельникову, или просто Зизи, – бывшую актрису опереточной труппы московского театра «Аквариум». Отношения музыканта и Зизи развивались стремительно, там было множество цветов, страстей, кипящих через край, долгих объяснений и оправданной ревности. Однако это не помешало ему сделать Зизи предложение, которое она приняла после некоторого раздумья.
