Тюрьмой Варяга не сломить - Сухов Евгений Евгеньевич (список книг .txt) 📗
— Старлей, ты меня начинаешь утомлять. Или ты всерьез думаешь, что кто-нибудь из них схилял на полном ходу? Да тут поселки друг от друга на сотни километров. И народ здесь — сплошь охотники. А они мужики серьезные — пристрелят и не спросят, как звали. Помирать же никому неохота, даже в неволе. Опять же, какому беглому охота замерзнуть в тайге: сейчас вон, гляди, морозы какие.
— Но, Александр Тимофеич, вы ведь сами наказывали считать!
— Наказывал, наказывал. Ладно, считай всех по головам… по пути! А то я сам вместе с зэками здесь околею.
— Есть! По пути! — бодрее, чем следовало, отозвался старший лейтенант.
Осужденных выстроили в колонны, и старший лейтенант Федор Сушков громко предупредил вновь прибывших:
— Граждане заключенные! Сейчас в колонне по четыре вы пойдете к месту расположения. Шаг в сторону считается побегом. Будем стрелять без предупреждения. В колонну по четыре становись!
Зэки, не торопясь, разобрались в строй и, получив команду «двигай», созерцая бритые затылки друг друга, медленно затопали по убитой снежной дороге, а солдаты на ходу стали пересчитывать их по головам.
Когда через полчаса ходу на перекрестке дорог колонна свернула направо, над ней вдруг пронесся резкий взволнованный крик:
— Братва! Да что же это делается?! Эти пидорасы нас как раз в «сучью» зону гонят! Бля буду, в «сучью»!
— А ты уверен? Ведь капитан говорил, что на лесоповал отправят, — отозвался ему другой голос, настороженный, резковатый.
— Так лесоповал ведь прямо, я там три года чалился, а мы идем прямехонько к «сукам» на зону.
Беспалый узнал говорившего. Это был Грач, длинный сутулый зэк, принадлежавший к сильной «масти». Голос у Грача был надрывный, с этаким напором, который мог мгновенно передаться и остальным заключенным. Однако сразу вмешиваться Беспалый не стал — время не пришло. К тому же ему хотелось посмотреть, что будет делать молодой старлей (про себя он окрестил его «Чиграш»). Назревающая ссора — подходящий случай, чтобы проверить молодого вертухая на самостоятельность и выдержку.
— Разговоры! — громко пробасил старший лейтенант, будто прочитав мысли начальника и как бы подтверждая, что предстоящее дело ему вполне по силам.
— Ты свои рога, салабон, не суй, когда тузы толкуют, — раздался резкий голос из колонны.
— Что?! — потянулся старлей правой рукой к кобуре. — Да я тебя!
— Ты меня на понт не бери! И не таких приходилось щипать, — забасил из толпы все тот же уверенный хриплый голос кого-то из зэков. — Ты думаешь, я просто так в эту глушь притопал, чтобы на сугробы пялиться да на тебя, козла румяного? Раз я здесь, значит, были у меня заслуги перед бродягами. А вот в «сучью» зону, начальник, мы не пойдем! Такого уговору не было. Можешь стрелять нас, резать на куски, травить собаками, но мы больше шагу не сделаем. Давай поворачивай в воровскую зону на лесоповал: стране лес нужен.
Чиграш аккуратно расстегнул кобуру, выудил из нее табельный пистолет Макарова и, задрав голову, посмотрел поверх колонны.
Первые ряды зэков прочно встали, как будто натолкнулись на каменную преграду. Подполковник, криво улыбаясь, продолжал наблюдать за действиями молодого офицера охраны. Эх, Чиграш, Чиграш, птенчик еще. Об эту крепость разбивались и не такие пернатые! Но старлей не сдавался и, размахивая пистолетом, кричал в толпу зэков:
— Кто думает так же, как вот этот ублюдок? Hy?!
Прозвучал выстрел. Раскатистый звук заставил псов забрехать усерднее, а колонна невольно уплотнилась.
— Ты патроны понапрасну не трать, лейтенант. И всех под одну гребенку ублюдками не причесывай. А патроны тебе еще могут пригодиться… чтобы пустить себе пулю в лоб, — злобно зашипели со всех сторон из толпы. — Сказано тебе было: не пойдем, значит, не пойдем!..
…Беспалый, наблюдавший за этой сценой, зло и витиевато выругался — вот удружил капитан с этапом, упрямые попались, еще даже и приехать не успели, а уже кипеш творят. Хоть бы поспрашивали как следует, к кому на зону их прислали. Что, мол, подполковнику Беспалому Александру Тимофеевичу их доверили, на воспитание и перевоспитание. Ну, держись у меня, сучье отродье. Старший лейтенант Сушков сделал несколько быстрых шагов в сторону говорившего: тот, в мохнатой неуставной шапке, в длинном тулупе с высоким воротником, закрывавшим почти половину лица, выглядел очень возбужденным и рассерженным; казалось, даже снег под его подошвами поскрипывал сейчас по-особенному — зло, неистово. Остановившись напротив парня с изуродованным лицом, старлей, уже сильно запинаясь, прокричал:
— Пойдете туда, куда я вам приказываю. И если потребуется, то прямиком в карцер.
Ответом на слова старшего лейтенанта были ухмылки — такие кривые губы и прищуренные наглые глаза, что старлей почувствовал себя опущенным в дерьмо. Зэки стояли тесной сплоченной группой. Даже внешне они были похожи друг на друга — высохшие, с обмороженными лицами и обветренной кожей, словно крепкая горная порода, о которую легко затупить любой нож самой прочной стали. Серьезный собрался народ на этой глухой северной станции: суровый, злой, многое повидавший и испытавший на своем веку.
Правда, были среди них несколько парней очень странного вида. Особенно один, небритый здоровяк лет тридцати пяти в черной, до пят, изношенной овчинной дохе, который стоял на нетвердых ногах, ничем не интересовался и все время молчал, пока прочие базарили между собой и цапались с охраной. В его глазах затаилось бессмысленное выражение непонятной тоски — точно он не видел и не слышал происходящего вокруг.
«Больной, что ли? Зомби какой-то», — мельком подумал старший лейтенант. Он по-прежнему продолжал бесцельно сжимать в руках пистолет. Холодный металл неприятно кусал подушечки пальцев, и ему подумалось, что еще минута подобного противостояния, и его нервы не выдержат, а табельное оружие вывалится из непослушных рук. Несмотря на вверенную ему власть и оружие, он ощущал свое полнейшее бессилие перед угрюмой массой зэков. Нечто подобное он испытывал в детстве, сталкиваясь в ссоре со своим младшим братом, — тот тоже умел бунтовать, оказывая при этом глухое непреодолимое сопротивление. Еще тогда, в детстве, Федя Сушков понимал, что будь он даже в десять раз здоровее брата, у него все равно не отыскалось бы столько сил, чтобы подчинить младшенького своей воле.
— Ты бы, начальник, убрал пушку на всякий случай, что ли. Мы тебе не детвора, чтобы нас стращать! — прервал затянувшееся молчание Грач.
Федор и сам понимал, что выглядит глупо, бегая перед строем зэков с «макаровым» в руке. Многие из заключенных не однажды побывали в тюряге и во всякого рода переделках и такое поведение старлея воспринимали как издержки молодости. Федор, понимая бессмысленность своих действий, в конце концов смирился и неторопливо сунул пистолет в кобуру, долго и тщательно поправлял портупею, а когда поднял глаза, заметил стоящего в нескольких шагах подполковника Беспалого.
Александр Тимофеевич не спеша приблизился к зэкам. Те изучающе, исподлобья поглядывали на старшего начальника.
— Что, Чиграш, сломался? — ни на кого не глядя, тихо спросил Беспалый.
— Да я… Понимаете, товарищ подполковник… это…
— Не мямли! Не с того надо было начинать с этим быдлом. Ты что, не мужик, что ли?
— Понимаете, я попробовал…
— Бабу будешь пробовать! — И вполголоса добавил: — Смотри, пацан, как надо разговаривать с зэками, и запоминай. Блатные любят силу!
Беспалый повернулся к строю и неторопливо и уверенно прошелся взад-вперед.
— Вот что, мазурики, — негромко сказал Беспалый. — До меня дошел нелепый слушок, будто бы вы не желаете идти в зону. Так это или нет?
Продраться сквозь колючие взгляды толпы заключенных было так же трудно, как пробираться босым сквозь таежный бурелом.
— Понимай как хочешь, а только в «сучью» зону мы не пойдем! — прозвучало из толпы.
— Этот голос мне знаком, уж не Грач ли это «закукарекал»? — прищурился зловеще подполковник.
— Кукарекает петюшня, Сашок, а я тебе по делу сказал, как вор. На то право имею!
