Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Любенко Иван Иванович (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
– Давай в самом деле снимем дачу, – сказала Вера. – Еще не поздно. Только не очень далеко от города, с собственным садом и большой террасой.
– И чтобы рядом была река, пусть даже и небольшая, – добавил Владимир.
– Или озеро…
За несколько минут, живо обмениваясь пожеланиями, они нарисовали в воображении лучшую дачу на свете. Осталось только найти ее и снять. Владимир даже заикнулся о покупке дачи, ведь своя во всех смыслах лучше чужой, но Вера эту идею не поддержала. Во-первых, дорого. Во-вторых, незачем покупать дом, которым станешь пользоваться всего три месяца в году, а все остальное время он будет пустовать и причинять беспокойство – не залез ли кто, не поджег ли? Владимир согласился…
– Хотите знать, как Шершнев отравил Мирского-Белобородько? – На погонах у Немысского пока еще были звездочки, но, судя по сияющему лицу штабс-ротмистра, все шло к тому, что скоро их не станет. – У Мирского было больное сердце, и он принимал наперстянку в порошках. Шершнев, зная об этом, поручил своему тайному агенту из числа официантов добавить во все бокалы, стоявшие на подносе, некое вещество под названием аргосульфотиазин [385], не имеющее ни цвета, ни запаха, ни мало-мальски выраженного вкуса. Наперстянке свойственно накапливаться в организме, а соединяясь с аргосульфотиазином, она образует сильнейший, мгновенно убивающий яд! Какой бы бокал ни взял Мирской с протянутого ему подноса, результат был бы одинаков – смерть. В то же время все остальные гости Вильгельмины Александровны, пившие шампанское с аргосульфотиазином, пребывали в добром здравии, поскольку в их организмах не было наперстянки. Шершнев утверждает, что додумался до этого сам, потому что когда-то всерьез интересовался химией. Я ему верю, он очень умен, жаль только, что большей частью он употреблял свой ум не на пользу обществу, а во вред ему.
– Шершнев и в самом деле Шершнев? – спросила Вера. – Настоящий? Или…
– Настоящий, самый что ни на есть настоящий. Завербован немцами во время первой же своей деловой поездки в Берлин. Он утверждает, что его втянули в какую-то грязную историю и вынудили к сотрудничеству шантажом, но я склонен думать, что его просто купили. Того, кто считает, что все продается и все покупается, купить нетрудно… Думаете, среди наших магнатов он один такой? Увы, далеко не один. Банкиры Путилов и Рубинштейн давно работают на немцев, правда, доказать их вину пока не удалось, но оба они у нас на примете. Сколько веревочке ни виться, а концу все равно быть, главное, из виду их не упускать. Рано или поздно допускают промахи даже самые осторожные. Вот в Петербурге на днях случилась большая удача. Директора Сестрорецкого оружейного завода генерал-майора Дмитриева-Байцурова взяли с поличным во время получения тридцати тысяч рублей от германского агента. Теперь ему не отвертеться, или пулю в лоб, или на каторгу!
«Каторга – какое мерзкое слово!» – подумала Вера, но порадовалась тому, что одним предателем стало меньше.
– Шершнев – патологический тип. – Немысский покрутил пальцем у виска. – Сумасшедший маньяк. Представляете, он собственноручно убил Мейснера, Кирилла Мирского и Бутюгина!
– Ему нравилось убивать? – удивилась Вера, не почувствовавшая за все время общения никакой жестокости в Шершневе. – Почему?
– Шершнев заявил, что для достижения успеха в любом деле надо не только знать, но и прочувствовать его, как он выразился, «с самых низов». Вот и прочувствовал… Утверждает, что убил Мирского-Белобородько только потому, что тот был известной персоной. Шума от смерти известной персоны больше, вот и выбрал его в жертвы. Ну а Кирилла Мирского убил лишь потому, что тот устроил скандал в «Альпийской розе» и в причастности к его убийству легко можно было заподозрить Цалле. Только я склонен подозревать, что он врет. Скорее всего один брат передавал Вильгельмине Александровне сведения, добытые другим братом, вот Шершнев и решил убрать обоих. Сам, небось, обзавелся дублирующим источником и в Кирилле Мирском нисколько не нуждался. А вот с Мейснером и Бутюгиным дело обстояло гораздо хуже. Во всяком случае, для вас, Вера Васильевна. Ваше появление в салоне весьма озадачило Шершнева. Вроде бы совершенно бесполезная дама, бесполезная со шпионской точки зрения, разумеется, и в то же время Вильгельмина Александровна выказывает к вам явное расположение. Он решил, что вы – агент Цалле и что ваша задача наблюдать за публикой. Тоже ведь понимал, как Вильгельмине Александровне хочется вывести своего врага на чистую воду. Не исключаю, что она могла бы и убить Шершнева, ведь с ее стороны ставки в этой игре были выше, чем с его. Но это ладно… Мейснер, оказывается, видел, как Шершнев в туалетной комнате разговаривал с тем официантом, который подносил Мирскому-Белобородько последний бокал шампанского. Шершнев его заметил и стал за ним присматривать, то есть – наблюдать. Увидел, как тот в гардеробе подкладывает в карман вашего пальто записку, прочел ее и понял, что от Мейснера надо избавляться. Шершнев любит риск и вообще даже сейчас, сидя в тюрьме, держится весьма самоуверенно. Ему в голову пришел донельзя дерзкий план, но он сумел осуществить его. Ну а убийство инженера Бутюгина было в первую очередь осуществлено ради того, чтобы лишить Вильгельмину Александровну шанса получить сведения о Либаво-Роменской железной дороге, которой она очень интересовалась. Эта дорога проходит вдоль нашей западной границы и в случае войны приобретает важное стратегическое значение. Шершневу же Бутюгин не был нужен, он мог получить нужные сведения по коммерческим каналам. Ну и лишний раз тень на Вильгельмину Александровну тоже хотелось бросить. Побывал человек впервые у нее на рауте, а по возвращении домой его убили. Ладно бы где, а то ведь в одном из самых тихих мест Москвы! Ваше счастье, Вера Васильевна, что Шершнев вас в жертвы не выбрал. А ведь мог бы, определенно мог бы…
«Но не выбрал, и слава богу, – подумала Вера. – Должно же мне хоть иногда везти».
– Интересно, какой поэт подбирал ему псевдоним? – продолжал Немысский. – Мы с вами сразу уцепились за английский перевод и совершенно не подумали о немецком. А о нем надо было подумать в первую очередь! «Фалтер» по-немецки – мотылек, бабочка. Мужской род – шершень, оцените поэтичность, Вера Васильевна. Немцы вообще очень поэтичная нация, хоть принято считать иначе. Знаете, как они называют кистень с шипами? У нас просто кистень и кистень, а у них – «моргенштерн», утренняя звезда! А вы любите поэзию?
– Люблю, – улыбнулась Вера и зачем-то добавила: – Но театр я люблю больше.
Прощаясь, Немысский сообщил Вере, что его переводят в Петербург, и добавил, что надеется еще с ней увидеться. Вера подумала, что он сказал это просто так, обычная вежливая формула, не более того, но ошиблась…
О новом театре-кабаре «Летучая мышь» говорила вся Москва. Не столько даже о самом театре, сколько о смелости его владельца Никиты Балиева, променявшего место в труппе (и далеко не последнее место!) Художественного театра, на ненадежное со всех сторон коммерческое предприятие. «Театр – это театр, а кабаре – это кабаре», – сказала Вере тетя Лена. Примерно того же мнения придерживались и остальные корифеи сцены. Нельзя смешивать величественное с низменным, получится черт-те что.
Получилось на удивление хорошо. Вдобавок к актерским способностям у Балиева явно имелись и коммерческие. Собственную антрепризу он поставил умело, и о том, чтобы попасть в «Летучую мышь», следовало позаботиться заранее. Так вот, с ходу, вечером сюда не зайдешь. Вежливый до приторности арлекин у входа разведет руками, тряхнет бубенцами на трехрогом колпаке и скажет, старательно копируя охотнорядский говор: «Рады бы услужить вашей милости, да местов совсем нет».
Веру так увлекло рассматривание веселых, местами даже озорных рисунков, которыми были густо увешаны стены кабаре, что она не сразу заметила вышедшего на сцену мужчину и не сразу его узнала. Только когда он громко объявил (провозгласил) на весь небольшой зал: «Мороженое из сирени!»– Вера вспомнила, что видела его в «Альпийской розе», совсем недавно, но, кажется, очень давно, целую вечность назад. И как зовут, тоже вспомнила – Игорь Северянин. На северного жителя, впрочем, не похож, скорее на южанина – брюнет, глаза жгучие, пронзительные. И голос не северный, спокойно-бесстрастный, а южный, в котором жизнь бьет ключом и выплескивается через край.
