Ритуал последней брачной ночи - Платова Виктория (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Сошальская открыла на второй звонок, застыла на пороге и втянула ноздрями воздух. Ее можно было назвать красивой, но красота эта вступала в явное противоречие с красотой Филиппа Кодрина: никаких киношных штампов, никаких голливудских аналогов. Обладатели таких лиц вымерли задолго до появления кинематографа. Сразу Же после динозавров. Ни одной морщины на лице, ни одной зацепки в безмятежном бирюзовом взгляде.
— Опаздываете, — сказала Сошальская, все еще принюхиваясь ко мне;
Разве? Я почувствовала подвох и на всякий случай отступила от двери.
— Вы сменили духи, Аннушка?
Блин, что происходит?! За кого она меня принимает? Во-первых, последние полгода я пользуюсь одними и теми же — «Aqua di Gio» (не бог весть что, но мне нравится). Во-вторых, я вообще не пользовалась духами с тех пор, как бес меня попутал вынуть нож из груди Олева Киви.
— Приятный запах, — продолжала нести околесицу Сошальская.
А потом развернулась и поплыла в квартиру. Мне ничего не оставалось, как следовать за ней. Я сдуру захлопнула дверь, и мне показалось, что за моей спиной лязгнули засовы в предбанник инквизиции.
Прямая спина Сошальской заманила меня в квадратную комнату с узкими окнами. Впрочем, окон как таковых я не увидела: они были скрыты старинными бамбуковыми жалюзи с каким-то полустертым китайским пейзажем. Я нисколько не удивилась, если бы узнала, что жучара-Филя, пользуясь служебным положением, позаимствовал их из запасников Эрмитажа.
Вся остальная обстановка тоже оказалась пристегнутой к жалюзи: резные деревянные ширмы, медные курительницы, парочка самых настоящих кальянов и целый взвод Будд самых разных модификаций. К тому же в комнате явственно ощущался какой-то запах — то ли благовоний, то ли мужского парфюма. А посреди всей этой застенчивой антикварной лавчонки стоял самый обыкновенный совдеповский стол с наваленным на него бельем.
— Белье для глажки на столе, — повелительным тоном сказала мне Сошальская, усаживаясь в кресло-качалку. — На кухне список продуктов и деньги.
Я в нерешительности засунула в рот большой палец: все происходящее походило на хорошо отрепетированный розыгрыш. За кого она меня принимает, в самом деле?! Или Филя оказался вовсе не таким лохом, сумел просчитать все мои последующие шаги и предупредил свою обалдевшую от ревности жену?
— Сегодня полы мыть не нужно, — добила меня Сошальская, принимаясь за вязание.
Интересно, а когда я их мыла?! Разве что в одном из своих прежних воплощений, и то сомнительно. Монтесума-Чоколатль, свято верящая в реинкарнацию, утверждала, что в прошлой жизни (судя по моему бесхребетному нраву) я была растением под названием «плющ дикорастущий».
Сошальская вязала, даже не глядя на спицы: просто аккуратно считала про себя петли — и все. Ситуация перестала забавлять меня. И что означает это надменное лицо и отсутствующий взгляд? Я переступила с ноги на ногу, и половица под моим ботинком едва слышно скрипнула. Даже я не уловила этого звука, скорее — почувствовала.
А Филина женка сразу же повернула ко мне бесстрастное лицо.
— Почему вы не проходите, Аннушка?
Да что же это, в самом деле?! Мало того, что она надо мной откровенно издевается, так еще и слышит, как египетская кошка! С таким слухом нужно в сейсмологических центрах работать, а не в кресле-качалке петли считать.
Пока я подбирала работенку для Яны Сошальской, зазвонил телефон. Наверняка Филипп, тускло подумала я — и не ошиблась. Эти двое жить не могли друг без друга. Сошальская нащупала радиотелефон, стоящий рядом с ней, и взяла трубку; лицо ее оживилось, пришло в движение, вот только глаза остались неподвижными.
— Да, милый… Аннушка уже пришла. Пододеяльники из химчистки? Хорошо, я скажу ей… Ты будешь к семи? Почему так поздно?! Халтурка? Какая халтурка?!. Что значит — «успокойся»? Я спокойна. Абсолютно. Мне плевать на визиты…
Только теперь я поняла, что меня смущает. И в самой Сошальской, и в окружающей обстановке.
Свет.
В комнате не было света, в ней царил полумрак. Но не легкий, летний, с солнечными полосками от жалюзи на полу, — нет. Этот полумрак не зависел ни от жалюзи, ни от времени года. Он был здесь всегда. Он никогда отсюда не уходил. И как можно вязать при таком освещении? Как можно видеть петли, которые ты набираешь?!.
Лицо Сошальской по-прежнему бушевало. Уголки рта растягивались, скулы волнами накрывали впалые щеки — и вся эта суета моментально разбивалась о глаза, пасовала перед ними.
Глаза оставались неподвижными.
Глаза.
«Черт, да она слепая!» — неожиданно подумала я.
Она ничего не видит! Потому-то у нее такое гладкое лицо: краски мира не тревожат его. Краскам мира вообще нет дела до Яны Сошальской и ее спиц! Все еще не веря себе, я аккуратно сняла ботинки и на цыпочках двинулась к женщине. Сейчас она остановит меня окриком, запустит в меня клубком, вытащит револьвер из нижних юбок!..
Но ничего подобного не произошло.
Я приблизилась к критической отметке и провела ладонью у нее перед глазами. И снова — никакой реакции. Яна Сошалъская действительно ничего не видела.
Так круто я еще никогда не влипала (если не считать двух уже давно остывших трупов). Но, самое ужасное, — ловить здесь нечего. Я не стала дожидаться конца супружеской телефонной перебранки и ринулась к выходу. У входных дверей я едва не сбила белую тонкую палку (почему я не заметила ее раньше?) и ни одной лишней секунды не потратила на открывание замков. И, только выскочив на лестничную площадку, перевела дух.
Кто мог знать, что жена Кодрина окажется слепой? И толку от нее будет, как от козла молока.
В любом случае у меня отпадает сразу несколько проблем: не нужно тыкать ей под нос фотографию, каждую минуту рискуя получить по башке. Не нужно изводить ее расспросами об Алле. Яна Сошальская отодвигается на задний план, но это не снимает подозрений с ее мужа. Ясно одно: если мне когда-нибудь еще придется встретиться с ней, я уже буду к этому готова.
Сергуня опаздывал.
Я успела посидеть и полежать на лавочке возле редакции «Петербургской Аномалии», съесть яблоко, украденное на лотке, и отогнать от себя одного зарвавшегося питбуля и двух зарвавшихся молодых людей с бритыми черепами.
