Жестокие игры - Константинов Владимир (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Что с ним?! — истерично закричала Майя Павловна.
— С кем? — тупо спросил.
— Господи! — простонала она. — С Максом?! Что с ним случилось?! Отчего сам не позвонит?
— Так не может он. Он там... В шалмане этом остался.
— В каком ещё шалмане?
— Так у Лариски, шалавы этой. На Пятницкой. А мне сказал — позвони, говорит, Окуневой, успок...
— Адрес?! — возопила она, в один миг превращаясь в неистовую ревнивицу.
— Каво?
— Идио-о-от! Лариски?! Бл..и этой?!!
Услышать от неё подобное было столь необычным, что я растерялся и положил трубку. Это называется — навыступался. Факт. Похоже, что я зря спорил с автором. Очень на то похоже. Что же делать? Ситуация! Вот так сами себе подбрасываем проблем. Надо каяться. Иной альтернативы у меня просто нет. Я вновь набрал номер телефона Окуневой. Но услышал в трубке короткие гудки. Понял, что сейчас Майя Павловна предпринимает титанические усилия выйти на след той самой Лариски. Дозвонился лишь с пятой попытки.
— Да, — услышал я громовой голос Майи Павловны, напоминающий рык оскорбленной и отвергнутой львицы.
— Здравствуй, любовь моя! — елейно пропел.
— Ты откуда? — в голосе её звучал металл и ещё что-то очень твердое.
— Из дома вестимо. Только-что вернулся. Автоответчик воспроизвел мне твой божественный голосок...
— Не ври! — перебила она дрожащим голосом, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться. Представляю, какие стихии бушуют сейчас в её душе. Я искренне ей посочувствовал.
— Но откуда подобное недоверие, радость моя?! Раньше ты никогда не позволяла разговаривать со мной в подобном...
— Ты где сейчас находишься?! — перебила она меня. Ей не терпелось тут же и сразу вывести меня на «чистую воду», раскрыть мое ковароство и вероломство, доказать, что Гименей явно во мне ошибся.
— Я же сказал — дома.
— Врешь!
— Но я те... — попытался я возразить, но Майя Павловна не позволила этого сделать.
— Кто такая Лариска?
— Лариска?! — очень я «удивился». — Понятия не имею. Может быть это из «Бесприданницы» Островского? Нет?
— Какой ещё «Бесприданницы»?! — закричала она. — Ты что, издеваешься?!
— Ну, тогда не знаю. Извини. А в чем дело? Для чего тебе понадобилась какая-то Лариска, любовь моя?
— Лицемер! Боже, какой же ты лицемер! Нет, правильно говорят: «Сколько свинью не корми, она...»
— Это говорят про волка, Майя, — поправил я её.
— Какая разница! — обреченно ответила она и расплакалась. — Главное — я все для тебя, а ты так подло... Так наплевал в душу. Демосфен ты несчастный!
— Да что случилось?! — «взмолился» я. — Ты можешь толком сказать?
— Звонил какой-то твой приятель и сказал, что ты находишься на Пятницкой у Лариски.
— Какой ещё приятпель?
— Не знаю. Какой-то Гришка Отрепьев. Самозванец.
Я весело рассмеялся. Укоризненно сказал:
— Стыдно, милочка! За знание отечественной история я вынужден вам выставить жирную двойку. Вот Демосфена вы знаете, а Григория Отрепьева, именовавшего себя царем Дмитрием и пытавшегося путем чудовищного обмана взойти на царский престол, не знаете. Стыдно!
— Ой, правда! — растерялась Майя Павловна. — Как же это я... Надо же! А кто же тогда звонил?
— Кто-то из твоих друзей разыграл тебя, любовь моя. И ты заглотила подобную наживку. Прямо не знаю, что и сказать.
— Прости меня, Макс, ради Бога! Я такая была несчастная! Такая... Думала — умру. Честное слово! Можно к тебе приехать?
— Можно, — великодушно разрешил я.
Насытив свою неистовую плоть, Майя быстро уснула. А мне что-то не спалось. Бродили по все ещё ноющему от побоев и уставшему от ласк этой великовозрастной вакханки телу мощные флюиды, возбуждая память и тревожа относительный покой. Впрочем, покой никогда не бывает полным. В сознании даже самого счастливого индивидуума всегда гнездится пара вопросов, отравляющих существование. У меня же этих вопросов скопилась целая дюжина, а может быть и больше. Меня все больше смущала та легкость, с которой я вырвался из лап опытного, умного и коварного Сосновского. Что-то здесь не то. И чем больше я над этим думал, тем больше сомневался в своей победе. Мой верный Пятница — любимый зять моего патрона Веня Архангельский, раздобыл о Сосновском весьма и весьма ценную информацию, которую я уже успел передать Иванову и полковнику Слуцкому. По этой информации, Сосновский держал уверенную руку на пульте событий не только дня сегодняшнего, но активно готовился к будущему. Сегодня — ближайшее окружение президента, его администрация, многие члены правительства — люди этого черного и грязного хомункулюса. Это они дергают за веревочки дряхлого патриарха и тот, не задумываясь (очень сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь имел способность думать), подписывает дурацкие указы, развязывает войны в «горячик точках», участвует в гнусных провокациях, типа пресловутого «чеченского следа». Все это было бы смешно, если бы не было так грустно, даже страшно. Завтра — выйдет из подполья созданный алигархом Высший экономический Совет, заявят о себе в полный голос «правители» в регионах. И тогда — прости-прощай надежды на светлое будущее. Я с командой Иванова встречусь в какой-нибудь жуткой резервации, или того хуже — в психолечебнице, где нам дадут возможность влачить убогую жизнь и обмениваться впечатлениями о том, какими мы были в свое время непроходимыми тупицами, а слово порядочность станет синонимом глупости и невежества. И этот хитромудрый грязный паук, укутавший липкой паутиной все и вся, так легко мне поверил и пошел на сотрудничество?! Не верю!! Что-то здесь не то. Скорее всего он затеял со мной какую-то игру. Какую? Но сколько я не напрягал сознание, так и не смог ответить на этот вопрос. В конце-концов решил во всем открыться Потаеву. Как говориться, — из двух зол, выбирай меньшее. Потаев — был меньшим злом для страны. Конечно, и он был не безгрешен — невозможно за восемь-девять лет сколотить огромные капиталы честным путем. Конечно. Но разница между Потаевым и Сосновским состояла в том, что если первый любил Россию и стремился что-то сделать для её становления и последующего процветания, то второй её ненавидел и все сделает для её унижения. Вот почему сегодня я был на стороне Потаева. Без его помощи мне, мягко выражаясь, будет совсем худо. Факт.
Флюиды ещё какое-то время побродили по моему телу, покопались в душе и успокоились. Потолок качнулся и куда-то поплыл, разверзлись земные хляби и я провалился в сон. Так мне и надо. Может быть там найду ответы на мучавшие меня вопросы? Хорошо бы.
Но, увы, утром я проснулся точно таким же, каким и уснул — озабоченным и замороченным вчерашними вопросами, с той лишь разницей, что повзрослел ещё на один день. Но это обстоятельство даже не замутило сознания — подумаешь, всего-то один день. Как мы, порой, бываем беспечны и расточительны в жизни. А ведь может так случится, что именно этого дня мне и не хватит, чтобы достойно подвести свой земной итог.
Я встал, после длительных колебаний сделал зарядку, принял душ, позавтракал, поцеловал на прощание свою Венеру и помчался на работу. Танин встретил меня печальным взглядом и вновь стал сетовать на американцев и убеждать, что больше никогда никаких дел с ними иметь не будет. Интересно, чтобы с ним стало, если бы он узнал, что этот «американец» стоит прямо перед ним? Я думаю, что он бы этого не пережил. Точно. Я, как мог, ему посочувствовал и прошел к себе в кабинет. У моей секретарши были надутые губки, а ноги стали «короче» и напрочь выцвели. Но я этому не придал особого значения. Бывает и не такое.
В одиннадцать часов я связался по сотовому с Потаевым и напросился на прием, заверив, что дело столь же важное, как и неотложное.
Эту весьма поношенную «Ниву» я заметил за собой на проспекте Мира. Возможно, я бы не обратил на неё внимания, если бы не её столь затрапезный вид. Среди блистательных иномарок она выглядела их очень бедной и очень далекой родственницей и не могла не вызывать сочувствия. В её салоне, кроме шофера, на переднем сидении сидел ещё какой-то молодой господин. Заподозрив неладное, я свернул на первую попавшуюся улицу, «Нива» добросовестно повторила мой маневр. Сомнения отпали — за мной следили. Моя персона грата вызвала у кого-то повышенный интерес. Додуматься до этой простой мысли было нетрудно. Гораздо сложнее было понять — кто за этим стоит, и что им от меня надо? И чтобы не стать персоной нон грата, необходимо было принять срочные меры. После энергичных умственных пассов, я пришел к мысли, что это могли быть люди Сосновского. Недаром меня вчера мучили сомнения. Этот маленький господин с высокими возможностями был недоверчив и подозрителен, как мать настоятельница к своим прелестным послушницам. Первое, что мне предстояло сделать — освободдиться от своих преследователей.
