Девять месяцев до убийства - Куин (Квин) Эллери (электронные книги без регистрации TXT, FB2) 📗

— Судя по этим каракулям, вы недалеки от истины. И почерк, без сомнения, женский.

— Тогда, значит, мы сходимся во мнении, Ватсон. Отлично! Попробуем разобраться в этом деле досконально?

— Непременно!

Таинственный пакет вызвал у него интерес, а у меня и подавно; его глубоко посаженные серые глаза даже засветились, когда он удалил оберточную бумагу и извлек на свет плоский кожаный футляр. Он протянул его мне, чтобы я смог рассмотреть.

— Вот что нам прислали, стало быть. Что скажете, Ватсон?

— Это набор хирургических инструментов.

— Вам и карты в руки — кто, кроме вас, лучше разбирается в таких вещах? Вам не кажется, что это довольно дорогой хирургический набор?

— Разумеется. Кожа на футляре необыкновенно хорошей выделки. Великолепная ручная работа.

Холмс поставил футляр на стол, открыл его, и мы молча стали разглядывать содержимое. В футляре был обычный набор инструментов. Каждый из них лежал в специально сделанном для него углублении футляра, устланного изнутри пурпурным бархатом. Одно из углублений было пустым.

— Какого инструмента не хватает, Ватсон?

— Большого скальпеля.

— Анатомического скальпеля, которым делают вскрытия, — кивнул Холмс и достал свою лупу. — О чем нам может сказать этот ящик? Ну, начнем с самого очевидного, — сказал он, тщательно осматривая футляр и его содержимое. — Инструменты принадлежали медику, который оказался в сложном финансовом положении.

Как обычно, я был принужден признать свою совершенную слепоту, сказав:

— Боюсь, что для вас это очевиднее, чем для меня.

Холмс, занятый своими исследованиями, рассеянно ответил:

— Если вам круто придется в жизни, Ватсон, что из своих вещей вы снесете в ломбард в последнюю очередь?

— Мои инструменты, естественно. Но…

— Вот то-то и оно.

— А откуда вы знаете, что этот ящичек сдавали в ломбард?

— У нас сразу два доказательства тому. Поглядите через лупу — вот сюда.

Я посмотрел на место, которое он указал.

— Белое пятно.

— Политура для чистки серебра. Ни один врач никогда не стал бы чистить свои инструменты такой жидкостью. Кто-то, кому был важен только внешний вид, чистил эти инструменты так, будто это простые столовые ножи.

— Сейчас, когда вы мне указали на это, Холмс, я могу только согласиться с вами. А какое второе свидетельство?

— Вот эти следы мела у шарнира. Их едва можно разглядеть теперь, но если постараться, можно разобрать, что здесь некогда был номер. Номер, который обычно ставят в ломбарде. Это, без сомнения, был номер квитанции.

Я ощутил, как кровь бросилась мне в лицо.

— Так значит, набор был украден! — воскликнул я. — Кто-то украл его у врача и сдал в ломбард.

Уверен, читатели поймут меня и простят мне горячность. Мне просто необыкновенно тяжело было представить себе иное: что какой-то медик даже в стесненных обстоятельствах окажется способен расстаться с инструментами своей благородной профессии.

Но Холмс лишил меня моих иллюзий.

— Боюсь, дорогой Ватсон, — сказал он, приходя в наилучшее расположение духа, — что вы без должного тщания осмотрели представленный вам материал. Владельцы ломбардов — люди очень осмотрительные. В их профессиональные обязанности входит не только оценка приносимых вещей, но и оценка людей, которые их приносят. Если бы у того из них, кто принимал этот операционный набор, возникла хотя бы тень подозрения, что он украден, он ни за что не выставил бы его на витрину. А именно это он и проделал, как вам, конечно, уже бросилось в глаза.

— Как мне, конечно, ничуть не бросилось в глаза! — сказал я несколько раздраженно. — Ради всего на свете, скажите, с чего вы взяли, что этот ящик был выставлен в витрине?

— Присмотритесь-ка получше, — сказал Холмс. — Этот ящичек открытым стоял в таком месте, где на него падали прямые солнечные лучи. Разве не такой вывод напрашивается при виде выцветшего бархата на внутренней поверхности крышки. А то, что он выцвел столь сильно, говорит нам, что ящичек простоял под солнечными лучами достаточно долго. Разве нельзя на этом основании сделать вывод, что он стоял в витрине?

Мне оставалось только кивнуть. Как всегда, когда Холмс пояснял, как он пришел к столь ошеломляющим результатам своих наблюдений, все казалось простым и понятным даже ребенку.

— Жаль только, — сказал я, — что мы не знаем, где искать этот ломбард. Такой редкостный подарок, пожалуй, заслуживает того, чтобы мы выяснили, откуда он взялся.

— Пока не знаем, Ватсон, — сказал Холмс с язвительным смешком. — Но уже можно сказать, что искомый ломбард находится где-то на окраине. Окно его выходит на юг, на узкую улочку. Дела в ломбарде идут неважно. А владелец — иностранец. По крайней мере это-то вы заметили?

— Ничего подобного я не заметил, — сказал я, снова начиная сердиться.

— Мой дорогой Ватсон, — сказал он, свел ладони и приложил друг к другу кончики пальцев, в то же время дружелюбно поглядывая на меня. — Вы видите все, просто вам не удается правильно воспринять то, что вы видите. Следите за моими рассуждениями. Ни один из студентов, изучающих медицину в городе Лондоне, не воспользовался случаем, чтобы купить в ломбарде этот набор, а я уверяю вас, что такое было бы просто немыслимо, если бы ломбард находился где-то в центре, на оживленной улице. Отсюда и мой вывод о том, что ломбард расположен где-то на окраине.

— Но почему он непременно должен находиться на южной стороне узкой улочки?

— А вы посмотрите, где выцвел этот ящик. Равномерная полоса вдоль верхнего края футляра, и больше — нигде. Таким образом, солнечный свет попадал на открытый футляр только тогда, когда светило солнце в зените, и лучи могли падать почти отвесно, так, что им не мешало здание напротив. Следовательно, ломбард находится на южной стороне узкой улочки.

— А каким образом вы пришли к выводу, что хозяин этого ломбарда — иностранец?

— Поглядите, как написана мелом цифра семь на этой стороне. На косой палочке — маленький поперечный штрих. Ни один англичанин свои семерки с таким штрихом не пишет.

Я, как обычно, почувствовал себя, словно школьник четвертого класса, который, будучи спрошенным, никак не может вспомнить слова национального гимна.

— Холмс, Холмс, — сказал я, качая головой, — вы снова и снова поражаете меня…

Но он уже не слушал. Он снова склонился над ящиком и подцепил пинцетом край бархата. Тот легко отошел.

— Ага! И что же мы видим? Кто-то пытался что-то скрыть.

— Скрыть, Холмс? Что же? Пятна? Царапину?

Он показал мне длинным, тонким пальцем:

— Вот что.

— Так ведь это же фамильный герб!

— Герб, который, признаюсь, мне незнаком. Будьте так добры, Ватсон, дайте мне «Книгу пэров» Берка.

Пока я ходил к стеллажу, чтобы выполнить его поручение, он продолжил свое исследование герба, бормоча себе под нос.

— Вытиснен на коже ящичка. Выглядит как новенький.

Он выпрямился.

— Это многое может сказать нам о хозяине этого ящичка.

— Вероятно, то, что он человек, который привык заботливо относиться к своим вещам?

— Вероятно. Но я-то имел в виду совсем другое…

Он вдруг умолк. Я протянул ему справочник Берка, и он быстро стал листать страницы.

— Ага, вот и он.

Холмс недолго разглядывал герб, потом захлопнул книгу, положил на стол и упал в кресло. Проницательные его глаза уставились в какую-то воображаемую точку вдали.

Я просто не смог далее сдерживать свое нетерпение.

— Герб, Холмс! Чей это герб?

— Прошу прощения, Ватсон, — сказал Холмс, сразу возвращаясь к действительности. — Кеннет Осборн, герцог Шайрский.

Это имя было знакомо мне. Точнее, знакомо всей Англии.

— Знаменитая фамилия.

Холмс рассеянно кивнул.

— Родовое поместье герцогов Шайрских расположено, если я не ошибаюсь, в Девоншире. На краю болот — охотничьи угодья, которые высоко ценятся благородными спортсменами. Усадьба — которая, собственно, представляет собой скорее феодальный замок — довольно древняя. Замку добрых четыреста лет. Классический пример готической архитектуры. Я мало знаком с историей этого рода, но уверен, что никто из них никогда не имел ничего общего с преступным миром.