Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник) - Черкашин Николай Андреевич (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— Никто его с тех пор не видел. А что в этом странного — оно такое маленькое.
— Послушайте, Корцелиус!.. Неужели одного этого факта недостаточно?
— Отнюдь! У Блеквеля полное алиби: его брат, жена и сосед показали, что во время происшествия они дома играли в скат [12].
— Тоже мне свидетели!.. Ну а этот доктор Карпано?
— А вот у него алиби нет. В двадцать три часа пятьдесят две минуты, когда все и произошло, он сидел дома в одиночестве. Зато у него-то машина в полном порядке, нигде ни вмятины, ни царапины. Люди Кемены проверили ее сразу же после случившегося. И ничего, абсолютно ничего не обнаружили.
— Какой у машины номер?
— В-С четыреста двадцать семь. С — сокращенное от Ральф Карпано.
— Гм… А Плаггенмейер считает, что они темнят?..
— И не он один.
Мы подошли к гимназии имени Альберта Швейцера, пятиэтажному храму науки, построенному в классическом стиле, со слегка облупившимися стенами из песчаника. Все вокруг уже успели оцепить, но Корцелиуса в городе каждая собака знала, служебное удостоверение тоже свою роль сыграло, так что пропустили нас без особых проволочек. Молчаливый патрульный полицейский провел нас через несколько затхлых подвальных помещений прямо во двор гимназии.
Корцелиус ненадолго оставил меня, подошел к группе полицейских и вернулся с двумя биноклями, один из которых протянул мне. Я направил окуляры на одно из окон в первом этаже — там сейчас 13-й «А» класс и Герберт Плаггенмейер.
В классе абсолютное спокойствие. Все словно оцепенели: и Плаггенмейер, и Ентчурек, и двадцать три выпускника. На светло-коричневом лице Плаггенмейера застыло выражение удовлетворения или чего-то очень близкого к нему.
Я испытывал страх, возбуждение и неимоверное напряжение. Подобные ощущения я испытал лишь однажды в жизни: полтора года назад, когда самолетом возвращался в Западный Берлин и узнал, что наша машина не в состоянии выпустить шасси и садиться — нам придется прямо на поле аэродрома, наскоро покрытое толстым «ковром» из пены.
— Виноват не Плаггенмейер, виноваты все эти скоты, — говорил Корцелиус, едва не дрожа от ярости и годами сдерживаемых эмоций. — Сначала доводят его до свинского существования, швыряют в тюрьму… А когда появляется девушка, которая вытаскивает его из всей этой грязи и унижений, они ее давят, убивают. И ни у кого не хватает мужества сознаться. Это, видите ли, может поставить под удар карьеру, от этого, видите ли, одни убытки в делах! Сейчас они трясутся от страха, потому что и их дети сидят в этом классе: там одни наследники хозяев города или наиболее состоятельных наших сограждан. Ну, может, кроме одного-двух. А перед ними — Плаггенмейер.
— Гм… Значит, предлагается такой заголовок: «Борьба в классе — классовая борьба в Брамме»?
Надо же как-то сохранять дистанцию. Корцелиус бросил на меня злобный взгляд.
— Я полагал, вы социалист?
— Безусловно. Но социалист ироничный.
— Какая к черту ирония, здесь все всерьез. Там сидят двадцать три юноши и девушки плюс один учитель плюс Плаггенмейер. И через какую-то секунду все они могут погибнуть. Боже мой!
Если уж атеисты начинают уповать на бога… Да, это ужасно, слов нет. Но мы оба не можем вмешаться, не в силах ничего изменить. Ни один из стоящих на земле не в состоянии ничего изменить, видя, как с неба на землю падает объятый огнем самолет. Ты можешь стоять безучастно, можешь содрогаться от страха, даже молиться или искать утешения в пустых, ничего не значащих словах. Но для тех, кто в самолете, в сущности, совершенно безразлично, что говорят или делают те, кто на земле.
Мне пришлось даже прикрикнуть на Корцелиуса, чтобы тот, чего доброго, не обалдел.
— А ну-ка расскажите мне по порядку, кто все эти люди!
И он сразу врубился, подавив свои эмоции: в конце концов, он репортер без всякого подмеса!
— Вон тот высокий, худощавый, который стоит у пожарной машины, это Гюнтер Бут…
— Бут, — повторил я. — Строительные конструкции и сборные дома, монтаж подземных и надземных коммуникаций, консервы, супермаркеты, бюро путешествий и мебельная фабрика. И рекламные щиты по всей автостраде: «Там, где Бут, там уют!»
— Вам уже все известно.
— Как же, прочел последние номера «Браммер тагеблатт».
— М-да, Бут, — это благодетель Брамме: капиталовложения, рабочие места.
Честно говоря, внешне он к себе располагает. Удлиненный череп — такими обычно изображают английских лордов, — впавшие щеки, узкие губы и ямочка на подбородке. Вьющиеся седые волосы, слегка поредевшие. Да, на расстоянии десяти метров он производит вполне приятное впечатление. Корцелиус возмущается его методами эксплуатации рабочих. Что ж, на сей раз враг отнюдь не напоминает привычные клише карикатуристов.
— А тот, что рядом с Бутом, это Ланкенау, — сказал Корцелиус, кивнув в сторону приземистого мужчины, несмотря на жару, нацепившего галстук и явившегося в строгом сером костюме. Прическа чиновника, золотые зубы, лицо хомячка, короткие ноги и огромных размеров живот, на котором как бы написано, сколько кружек пива этот человек выпивает каждую неделю в «партийных» пивных Брамме и других городков.
— Наш бургомистр, левый полусредний. Бодрячок. И всегда ушки на макушке. Далеко не так глуп, как кажется издали. Трюкач что надо. Вырос на пиве, как на дрожжах. На ножах с Бутом до такой степени, что в ближайшие десять лет их никому из седла не выбить. Отношения у них вроде как у Клея с Фрезером [13]: поливают друг друга грязью, дерутся чуть не до крови, но денежки делят по-честному.
Ланкенау, Ланкенау, вот еще одно имя, которое стоит запомнить.
— Господин, который как раз беседует с нашим почтенным бургомистром, он из уголовной полиции, Кемена, обер-комиссар Кемена. Человек неслыханных деловых качеств — ни об одном мало-мальски серьезном деле он и слыхом не слыхивал.
— Вот уж не подумал бы, вид у него почтенный. Типаж что надо. Густые седые волосы, загорелое лицо, волевой подбородок — хоть сейчас сажай его перед телекамерой.
— О чем и речь, — криво усмехнулся Корцелиус, — держу пари, на следующей неделе мы все его увидим в телепрограмме «Обер-комиссар Кемена, шериф-спаситель Брамме».
— Послушайте, перестаньте вы наконец изображать Брамме каким-то паноптикумом! Чего вам не хватает? Хорошо функционирующее городское хозяйство, городок на подъеме, расцветает, тут можно жить в свое удовольствие…
— Что и доказывает случай с Плаггенмейером!
— Это могло произойти везде!
— Тут вы правы…
Я указал на класс, где, судя по всему, первая критическая фаза осталась уже позади и всем удалось со своими нервами совладать. Стройная девушка, похожая на Джейн Фонду, с пышной гривой светло-золотистых волос, ниспадавших на нарядную лиловую кофточку, начала, судя по всему, о чем-то договариваться с Плаггенмейером.
— А это еще кто? — спросил я Корцелиуса.
— Гунхильд Гёльмиц. Гун — староста 13-го «А».
Неожиданно смутившись, Корцелиус уставился на серый гравий под ногами.
— Я собирался сегодня вечером съездить с ней в Бремен, в театр. Она подруга Коринны… Я должен что-то сделать для нее! Доктор, дружище, помоги мне!
— Вы никак влюблены?
— Не знаю, но если с ней что случится, я его убью! И Карпано с Блеквелем заодно, если…
— Ну так отправляйтесь к ней в класс!
Он непонимающе уставился на меня и вдруг резко качнулся вперед, словно бегун на восьмисотметровке, угадавший выстрел стартера. Может быть, он просто отвернулся от меня, чтобы я не понял по его виду, насколько он испуган собственным порывом, а может быть, он действительно решил через открытое окно впрыгнуть в класс, чтобы прийти на помощь Гунхильд; на всякий случай я крепко схватил его за руку.
— Вы в своем уме? Стоит вам впрыгнуть в окно, Плаггенмейер черт знает что натворит!
Корцелиус с облегчением перевел дыхание.
— А что у них там за учитель в классе? — быстро спросил я, чтобы помочь ему поскорее овладеть собой..
