Мертвые, вставайте! - Варгас Фред (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
– Ты сбрил бороду? – спросил Марк. – Бросил наконец доисторическую эпоху?
– Не бросил, – сказал Матиас.
– И где ты ее изучаешь?
– В голове.
Марк кивнул. Ему сказали правду, Матиас по уши в дерьме.
– Что у тебя с руками?
Матиас покосился на свои черные ногти.
– Работал механиком в гараже. Выгнали. Сказали, что я ничего не смыслю в моторах. Я за неделю уделал целых три. Сложная штука эти моторы. Особенно когда ломаются.
– А теперь?
– Торгую всякой ерундой – плакатами на станции Шатле.
– Доходное место?
– Нет. Ну а ты?
– Я на нуле. Работал негром в издательстве.
– Средние века?
– Любовные романы в восемьдесят страниц. Мужчина вероломен, но опытен, женщина блистательна, но невинна. Потом они любят друг друга как безумные – скучища смертная. О том, как они расстаются, ничего не известно.
– Ясно… – сказал Матиас. – Ушел?
– Выгнали. Я изменял кое-какие фразы в гранках. От досады и раздражения. Они заметили… Ты женат? Подружка? Дети есть?
– Пусто, – сказал Матиас.
Они помолчали и посмотрели друг на друга.
– Сколько же нам лет? – спросил Матиас.
– Около тридцати пяти. Обычно это возраст мужчины.
– Да, говорят. Ты все еще влюблен в эти чертовы Средние века?
Марк кивнул.
– Все-таки досадно, – сказал Матиас. – Тут ты всегда был неразумным.
– Не надо об этом, Матиас, теперь не время. Где ты живешь?
– Снимаю комнату, из которой должен убраться через десять дней. Уже не могу с этими плакатами позволить себе двадцать квадратных метров. Качусь, так сказать, по наклонной плоскости.
Матиас стиснул руки.
– Сейчас я покажу тебе одну лачугу, – сказал Марк. – Если договоримся, вместе мы, возможно, преодолеем те тридцать тысяч лет, которые нас разделяют.
– И выберемся из дерьма?
– Понятия не имею. Ты идешь?
Матиас, равнодушный и даже скорее враждебный ко всему, что происходило позднее чем за десять тысяч лет до Рождества Христова, всегда делал непостижимое исключение для этого тощего медиевиста, вечно в черном и с серебряным поясом. По правде говоря, эту свою дружескую слабость он считал проявлением дурного вкуса. Но привязанность к Марку и уважение к его гибкому и отточенному уму вынуждали его мириться с возмутительным пристрастием друга к столь упадническим временам в человеческой истории. Несмотря на этот шокирующий недостаток, он был склонен доверять Марку и даже частенько позволял себе идти на поводу его нелепых фантазий разорившегося вельможи. Даже сегодня, когда было ясно, что обнищавший феодал напрочь выбит из седла и вынужден взять в руки страннический посох, словом, пребывает в таком же дерьме, как он сам, что, впрочем, доставляло ему удовольствие, – даже таким Марк не утратил своего захудалого изящества и победительного величия. Да, в глубине глаз скопилось немного горечи, а еще печаль от ударов и потрясений, без которых он, конечно, предпочел бы обойтись, – все это есть. Но осталось его обаяние, следы мечтаний: свои собственные Матиас порастерял в поездах метро на станции Шатле.
Да, похоже, Марк и не думал изменять своему Средневековью. Но все же Матиас пойдет с ним к лачуге, о которой тот рассказывал ему по пути. Свои объяснения он подкреплял, вертя в сером воздухе унизанными перстнями пальцами. Итак, полуразвалившаяся лачуга в пять этажей, считая чердак, и сад. Это Матиаса не пугало. Попытаться вместе набрать нужную сумму. Разжечь огонь в очаге. Поселить там старикана, крестного Марка. Что еще за старикан крестный? Ему некуда больше идти – либо сюда, либо в дом престарелых. Ах так, ну и ладно. Матиасу было плевать. Очертания станции Шатле постепенно заволакивались дымкой. Он шел по улицам вслед за Марком, удовлетворенный тем, что тот в дерьме, удовлетворенный прискорбной никчемностью безработного медиевиста, мишурным блеском его наряда, лачугой, где они, конечно, промерзнут до костей, ведь еще только март. Он был настолько удовлетворен, что, очутившись на одной из безвестных парижских улочек перед разбитой решеткой, за которой в высокой траве виднелась лачуга, оказался не способен объективно оценить обветшалость этого надела. Все вместе показалось ему самим совершенством. Он повернулся к Марку и пожал ему руку. Заметано. Вот только его заработков мелочного торговца не хватит. Марк, прислонившись к решетке, согласился. Оба вновь посерьезнели. Повисло долгое молчание. Они искали. Еще одного психа по уши в дерьме. Наконец Матиас назвал имя: Люсьен Девернуа. Марк воскликнул:
– Шутишь, Матиас! Девернуа? Ты что, забыл, чем занимается этот тип? Забыл, кто он?
– Да, – вздохнул Матиас. – Историк Первой мировой. Четырнадцатый – восемнадцатый годы.
– Ну вот! Сам видишь, ты дал маху… Знаю, мы на мели и не время цепляться к мелочам. Но все же у нас есть немного прошлого, чтобы мечтать о будущем. А что ты предлагаешь? Первую мировую? Историка Нового времени? А что потом? Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– Да, – сказал Матиас, – но ведь парень далеко не дурак.
– Вроде бы нет. Тем не менее. И думать о нем нельзя. Всему есть предел, Матиас.
– Мне это так же неприятно, как тебе. Хотя по мне, что Средние века, что Новое время – почти одно и то же.
– Ты бы выбирал выражения.
– Да. Но я так понял, что Девернуа перебивается на крошечной зарплате и сидит в дерьме.
Марк прищурился.
– В дерьме? – переспросил он.
– Именно. Оставил преподавание в общей средней школе в Hop-Па-де-Кале. Жалкие полставки в частном христианском коллеже в Париже. Тоска, разочарование, писанина и одиночество.
– Выходит, он и впрямь в дерьме… Что же ты сразу не сказал?
Марк замер на несколько секунд. Он быстро размышлял.
– Раз так, это все меняет! – заговорил он. – Двигай, Матиас! Первая мировая, не Первая мировая – закроем на все глаза, будем мужественны и стойки. Постарайся разыскать его и убедить. Встречаемся здесь в семь часов, я приду вместе с владельцем. Сегодня вечером нужно все уладить. Шевелись, крутись и будь убедителен. Когда трое вляпались в дерьмо, им по силам и полная катастрофа.
Они махнули друг другу рукой и разошлись – Марк бегом, Матиас шагом.
4
Это был их первый вечер в лачуге на улице Шаль. Появился историк Первой мировой, на бегу пожал руки, облетел четырехэтажный дом и снова исчез. Первые мгновения облегчения после того, как договор о найме был подписан, прошли, и Марк почувствовал, что в нем поднимают голову былые страхи. Появление беспокойного историка Нового времени, с его мертвенно-бледным лицом, без конца падающей на глаза прядью темных волос, тесным галстуком, серым пиджаком и стоптанными, но английскими ботинками, внушало ему смутные опасения. Этот тип, не говоря уже о его катастрофическом увлечении Первой мировой, был непостижим в своих переходах от жесткости к гибкости, от шумливости к степенности, от жизнерадостной иронии к подчеркнутому цинизму; казалось, он бросался от одной крайности к другой, ненадолго впадая то в ярость, то в благодушие. Он внушает тревогу. Невозможно предвидеть, чем это может обернуться. Жить с историком современности в галстуке было в новинку. Марк взглянул на Матиаса, который расхаживал по пустой комнате с озабоченной физиономией.
– Ты легко его уговорил?
– В два счета. Он встал, подтянул узел галстука, положил руку мне на плечо и сказал: «Окопное братство нерушимо. Я твой». Несколько театрально. По дороге спросил меня, чем мы занимаемся, что поделываем. Я кое-что рассказал о доисторической эпохе, афишах, Средних веках, любовных романах и моторах. Он скорчил мину, возможно, из-за Средних веков. Но тут же спохватился, пробормотал что-то насчет смешения социальных слоев в окопах или что-то в этом роде, вот и все.
– А теперь он исчез.
– Он оставил свою сумку. Это неплохой знак.
Затем специалист по Первой мировой появился вновь, неся на плече ящик с дровами. Марк и не думал, что он такой силач. По крайней мере это могло пригодиться.
