Золотая паутина - Барабашов Валерий Михайлович (библиотека электронных книг .txt) 📗
— Все же не делайте из этого трагедии, Виктор Иванович. — Генерал, наверное, понимал ход мыслей Русанова. — С сыном, конечно, надо поговорить, но спокойно, нормально. Парень он взрослый, должен понять, что к чему.
Генерал поднялся, не сводя с Русанова успокаивающего, дружеского взгляда, и у того малость отлегло от сердца.
Они вернулись к столу; Иван Александрович, ответив на пару телефонных звонков, спросил Русанова о делах, о новостях с «Электрона», но ничего существенного пока не было. Виктор Иванович, спросив разрешения, ушел, прихватив фотографию. Тут же отправился вниз, в цокольное помещение здания, где располагалась фотолаборатория управления; спросил у старшего лейтенанта Баранова, выглянувшего из затемненной проявочной кабинки, есть ли еще у него кадры с Русановым-младшим.
Баранов внимательно глянул в расстроенное лицо Виктора Ивановича, пригласил войти в лабораторию. Стал успокаивать:
— Да не волнуйтесь вы, товарищ подполковник. Ну пришли «афганцы», ну постояли на площади. Никто из них участия в беспорядках не принимал, я это видел, снимал же шпану всякую… Вон они, голубчики.
Баранов, высокий и оттого сутуловатый, с рыжей щеточкой усов на улыбчивом тонком лице, стал показывать плавающие в закрепителе фотографии «бунтовщиков». Знакомых лиц среди них не было, но Русанов все же попросил сделать ему по экземпляру с каждого кадра — на всякий случай, может пригодятся.
Разговор их с Сергеем, увы, получился совсем не таким, каким хотелось бы Виктору Ивановичу. Он думал, что они спокойно сядут на диван, поговорят обо всем, сын выслушает, поймет отца, возможно, извинится и заверит: мол, па, не волнуйся, такого больше не повторится. Русанов-старший п настроил себя соответственно на деловой и спокойный разговор, весь долгий вечер берег в себе это настроение, ждал: вот-вот откроется дверь, и сын войдет, пора уже, одиннадцать. Но прошел еще час, а Сергея не было, и Виктор Иванович стал закипать. Они с Зоей давно уже поужинали, поговорили о предстоящем ее отпуске (путевка на руках, первого августа нужно выезжать поездом до Краснодара, а там маршрутным автобусом до санатория, на берег моря), посмотрели программу «Время», кинофильм, рекламу, футбольное обозрение… Сына все не было. Виктора Ивановича это стало раздражать, он нервно курил, расхаживал по квартире.
— Он обычно в одиннадцать приходит, — недоумевала Зоя, поглядывая на часы. Она сама уже, что называется, клевала носом, собиралась завтра встать пораньше, какая-то проверка у них в поликлинике, но ложиться, не дождавшись сына, не могла. Фотография взволновала и ее; правда, она не стала комментировать сам факт участия Сергея в митинге, а лишь покачала головой, и в глазах ее мелькнуло недоумение. Действительно, зачем ему это нужно? Их жизнь в последний год наладилась — сын и студентом стал, и здоровье — тьфу-тьфу! — почти восстановилось. Учись, сынуля, получай образование, становись инженером — все условия для этого родителями созданы. Так нет же! Встречи с парнями-«афганцами», какие-то бесконечные телефонные звонки и разговоры, теперь вот этот митинг и эта фотография. Мало ей было забот, когда Сергей, привезенный отцом из ташкентского госпиталя, едва-едва разгибал правую руку, как бы снова стал малышом, беспомощным и капризным, но слушался ее, мать, и врача, и все у них быстро наладилось.
С выздоровлением Сергея пришли новые заботы: сын вспомнил о своем мотоцикле, купленном еще в школьные годы. «Яву» извлекли из отцовского гаража, где она пылилась несколько лет, пока Сергей был в армии и болел, теперь вот, летом, катался на ней днями, часто и в вечернее время, и у нее изболелась душа — сколько несчастных случаев с этими мотоциклистами!… Продать бы «Яву»: у них же есть машина, катайся, и отец особенно не возражает. Но сын жил уже и своей жизнью, не обо всем знали они с Виктором Ивановичем, не во все Сергей посвящал даже ее, мать. Жаль. Она хотела прежних, доверительных и откровенных отношений, но… Но одно Зоя знала твердо: Сергей встречается со Светланой — девушкой, с которой он дружил до армии, писал ей… Может, и сегодня он с ней где-нибудь катается, а ведь уже ночь, темень…
Наконец щелкнул дверной замок, появился сын — оживленный, с радостным блеском в глазах. Попахивало от него табаком, но и улицей, свежей ночной прохладой, чем-то еще, похожим на тонкие женские духи. С ненужным усердием Сергей вытер сухие ноги о циновку в прихожей, спросил мать, вышедшую его встретить:
— Вы разве не спите? А я не стал звонить, думал, вы…
— Думать нужно, это правильно, — Виктор Иванович тоже вышел в прихожую, и по тону, каким были сказаны эти слова, по выражению лица Сергей понял, что отец не в духе, что предстоит, наверное, не очень приятный разговор.
— Где ты был сегодня, сынок? Откуда пришел сейчас?
Виктор Иванович, одетый в спортивное легкое трико, в домашних тапочках, задавал вопросы жестко, может быть чересчур жестко, и Зоя, незаметно для сына, дернула его за рукав: поспокойнее, Витя, пожалуйста, в таком тоне ты ничего путного не добьешься. Русанов-старший и сам понимал, что, наверно, не стоит именно сейчас, в такое позднее время, за полночь, заводить серьезный разговор, но слишком сильно жгло его чувство стыда и обиды за сына, слишком неприятные минуты пережил он сегодня в кабинете генерала. Черт возьми, Сергей ведь не ребенок, должен понимать, что происходит в стране и в каком ведомстве работает его отец! Что бы там ни писали в иной прессе о чекистах, он отдает своей работе душу и сердце, совесть его чиста, ибо почти двадцать лет он, Русанов, отдал именно укреплению государственной безопасности страны, ее оборонной мощи. На счету отдела контрразведки, который он возглавляет,— крупные профессиональные победы, которыми можно гордиться. Но не будешь же сейчас, в эту полночь, на кухне, перечислять жене и сыну: пойманы с поличным два иностранных атташе, задержан иностранный «студент»-словесник, проходящий в Придонском университете разговорную практику и занимающийся в городе сбором разведывательной информации, также с поличным взят инженер одного из заводов, купленный в заграничной командировке, агентами ЦРУ… И это только за последние четыре с половиной года!…
— Я был сегодня на митинге, — так же четко, понимая родительское недовольство, отвечал Сергей.— Думаю, что меня фотографировали и твои сотрудники, па. Хотя там были и из газет, этих парней я знаю. Вечером мы гуляли со Светланой. Имею право. Прошу прощения, что нарушил ваш отдых.
— Насчет нашего сотрудника ты прав, — не стал лукавить Виктор Иванович, пропуская сына на кухню.
Сергей вымыл руки, сел за стол. А Русанов-старший сходил в комнату, принес фотографии, разложил их перед Сергеем.
— Памятные снимки, ничего не скажешь. Для отца-чекиста. Как считаешь, сынок? И кстати: кто это?— он показал на мужчину в берете.
Сергей спокойно смотрел на фотографию.
— Кто этот мужик, па, я не знаю. Подошел, спросил. Рассказал, что у него сын погиб в Афгане. Потом отошел. Больше я его не видел. А что касается транспаранта…— Сергей поднял на отца глаза.— Ты считаешь, что я должен был на нем написать другой текст? «Горжусь выполненным интернациональным долгом»? — например, или: «Спасибо партии, что остался жив»? Так, да? Или вот он, Костя Куликов.— он вилкой показал на парня, у которого из-под куртки торчал полосатый треугольник тельняшки.— У него левой руки нет, почти по локоть… Он что должен говорить? У кого спрашивать? И почему это, тоже кстати, ваш сотрудник не снял нас с другого ракурса, чтобы был виден Костин пустой рукав? Ты ему в следующий раз скажи.
— Сережа, сынок, ты спокойней, пожалуйста! — ласково попросила Зоя, стоявшая у плиты со скорбным и утомленным лицом.— Речь идет о тебе и твоем отце. Ты же должен как-то понимать… Ну, папа работает в такой организации, а ты с лозунгами ходишь по городу… Зачем тебе это нужно, сыпок? Для тебя все беды позади, учись, становись специалистом. Впереди — тяжкие времена, у нас все в поликлинике об этом говорят.
