Флердоранж – аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна (бесплатные версии книг .txt) 📗
На Мячикове было мешковатое, измызганное пальто на синтепоне. Тощие ноги болтались как прутики в мятых штанинах брюк, ступни утопали в кроссовках без шнурков. Пальто при резких движениях спереди расходилось, и видна была впалая грудь, поросшая рыжеватыми волосками.
– Чего от милиции бегал, прятался? – прямо спросил Никита.
– Мы от ментяры не бегаем, мы ни от кого никогда не бегаем. Это нам ни от кого ни сна ни покоя нет, каждая гнида большого начальника из себя корчит, репьем цепляется!
– Не бегал, значит, кого-то в кустах поджидал, а? Было?
– Ничего мы не знаем, никого мы не поджидали, сил наших больше нет, понятно? Что когда кому мы сделали дурного? Осуждены ни за что были, по злобе людской, срок тянули, прокурорам, правозащитникам письма с зоны пачками слали. И хоть бы одна собака, один мутант гнойный снизошел, разобрался!
И Колосов наконец вспомнил, кого до боли напоминает ему Мячиков. Казалось, вот-вот он щелкнет зубами, облизнется и загнусит, заноет: «Прелес-с-с-сть, моя прел-л-лес-с-сть!» – и тогда последние сомнения в сходстве отпадут.
– Баб не пугал бы по закоулкам, не обнажался бы публично, жил бы себе и жил, – сказал Никита. – Тебя ж не мы, дорогой, тебя население местное невзлюбило. Народ.
– Бабам верить последнее дело, а тем более в суд их свидетельствовать тащить, – шипел Мячиков злобно. – Оклеветали тогда нас. Хищницы ненасытные, садистки! Сами-то уж забыли небось, когда им их мужья-алкаши последний раз и…
– Но-но, потише, не выражаться в стенах госучреждения, – Колосов погрозил пальцем. – Меня твои прошлые художества не интересуют. Кайф словил и хрен с тобой – дело прошлое. И задержали мы тебя не за это, не обольщайся.
Мячиков наморщил лоб, пытливо изучая Колосова.
– А за что же нас задержали? – прогнусил он. – За что?
– А чего это ты все время о себе во множественном числе говоришь?
– А чего мне каждая гнида тыкает?!
– Ага, мне, это уже лучше. – Никита кивнул. – Уже прогресс. А ты не догадываешься?
– Мы не догадываемся. Привычки такой не имеем догадки строить.
– И о том, что в четверг отца Дмитрия вашего убили, – тоже не знаешь?
Мячиков подскочил. Полы его пальто разошлись. Под пальто действительно было голое тощее тело. Мешковатые брюки на животе были схвачены старым ремнем. Ширинка не застегивалась. Зияла.
– На кого ты похож, – укоризненно сказал Никита. – Тоже мне – король стриптиза. Чучело.
Мячиков на этот раз на обидное сравнение не отреагировал.
– Отца Дмитрия убили? – воскликнул он тонким голосом. – Кто?!
– Кто… Не ты ли, Кирилл Федулович?
Мячиков издал странный горловой звук, словно подавился хлебной коркой. Согнулся, закрыл руками лицо. Колосов невозмутимо следил за этими метаморфозами.
– Святой был… бессребреник, святой, – Мячикова, судя по голосу, душили рыдания.
– Ну ладно, хватит… Хватит придуриваться, я сказал! – прикрикнул Никита.
Мячиков вскинул голову. Взор его снова сверкал гневом и ненавистью, но в тусклых красных глазках не было ни слезинки.
– Тихо, тихо, не ори только, – Никита опередил его яростную отповедь. – Значит, не в курсах ты про убийство, так я понял? И сам, конечно, не убивал, так?
– Да вы что, совсем уже? – Мячиков стукнул себя кулаком в грудь. – Ну нате, возьмите нас, посадите опять, хошь расстреляйте!
– Про четверг расскажи всю правду, Кирилл Федулыч. Очень прошу. Всю правду. Что делал, где был, когда настоятеля в последний раз видел. Ведь ты его видел в четверг?
– Видел, врать не стану, к чему нам врать? Видели мы его. Утром, – Мячиков уже непритворно всхлипнул. – Мы работать пришли. А они еще там раньше были – отец Дмитрий и Захаров, церковь отпирали.
– А что у вас за спор вышел с отцом Дмитрием? По какому вопросу характерами не сошлись?
– Мы работу не закончили, бочки не докрасили, нездоровилось нам. А он нам велел сделать.
– И не только о бочках речь шла. Еще об отлучках твоих.
– А мы не на цепи сидим прикованные, чтобы всем и каждому о своих отлучках отчитываться!
– Вот-вот, ты, наверное, так и отцу святому баки заколачивал, дерзил. Он тебя уму-разуму учил, просвещал, а ты его послал.
– Я его не посылал, – Мячиков снова сказал о себе «я». – Он мне работу дал – спасибо. Я эту работу сделал, он мне жить позволил при церкви, в сараюшке, так я сторожем был верней собаки. Я ему благодарный был. За все благодарный. За все его благодеяния.
– Был благодарный, а слов его не слушал.
– Вот где нам ваши нравоучения, – Мячиков двумя тощими пальцами как вилкой ткнул себя в горло, – миску супа не нальют просто так, от души, от сердца, а все с проповедью. Благодетели! А нам проповедей не надо, даже от святых не надо. Мы своим умом как-нибудь дотумкаем, что к чему.
– Ну и как же вы расстались в тот день, в каких отношениях?
– Он нас выгнал – отец Дмитрий. Мы ушли.
– Куда ж ты ушел?
– На кудыкину гору.
– В разнос, что ли, полный? – спросил Никита. – Ты пьешь?
– Грамма не употребляем отравы.
– Во сколько вы расстались?
– У нас циферблатов нету, – Мячиков вытянул вперед руки так, что задрались рукава пальто. – Из принципа не носим.
– И что ты делал все эти дни? Где бродил?
– Не ваше дело, – буркнул Мячиков. – Ничего плохого мы не делали.
– А тот день, четверг, как ты провел?
– Никак.
– Вечером где находился?
– Дождь шел, лило как из ведра, мы спали. Когда сыро – мы не выходим. Нам здоровье, в тюрьме подорванное, не позволяет.
– Где спал-то?
– Дома. У нас дом, между прочим, собственный имеется. Мы не какие-то там бомжары, у нас и прописка, и паспорт законный, недавно обмененный.
Колосов хотел обыскать его лично, осмотреть одежду – нет ли пятен крови, но тут за дверью послышался шум. По коридору загромыхали чьи-то шаги. В «предбанник» влетел взволнованный Кулешов.
– Что? – спросил его Колосов. – Ну? Что?
– Только что звонили. Труп, Никита Михалыч. Женщина убита по дороге на станцию!
Глава 12
ПЕРЕГОВОРЫ
Мещерский привез Катю из Лесного, проводил до лифта и отчалил, предоставив ей самой объясняться с «драгоценным В.А.». Катя опять проигнорировала звонок и открыла дверь квартиры своим ключом – и здесь темно как в погребе. Свет в прихожей демонстративно погашен. А в комнате работает телевизор – солнце полуночников.
«Драгоценного» она обнаружила на полу, восседавшего на сброшенных с дивана подушках, вперившего взгляд в экран. При появлении Кати ни один мускул не дрогнул на его лице – гордый профиль был точно изваян в граните. Рядом с креслом на полу несла лукавую горькую вахту полупустая бутылка армянского коньяка. А вокруг на ковре были разбросаны фотографии.
Катя нагнулась, собрала их. Это все были снимки разных лет: черно-белые и цветные. И на всех была она – маленькая, большая, ясельного возраста, школьного, после выпускного вечера, после сдачи госэкзаменов в университете, в летнем сарафане, в купальнике, в милицейском мундире, в шортах, в вечернем платье, с «драгоценным» и без него.
Он пошевелился, поднял взор – в глазах сплошное коньячное араратское море, захлестнувшее берега. Катя опустилась на пол рядом с ним, прижалась щекой к его плечу.
– Ну хочешь, совсем больше никуда не поеду, – сказала она тихо.
Он молчал.
– Из дома ни ногой, хочешь?
Он молчал.
– И зачем мне все это? Толку никакого.
Он молчал.
– И правда, кому какое дело, кто убил того священника, – Катя вздохнула. – Как ты говоришь? Ну убили и убили. И земля пухом. Верно?
Он упорно не раскрывал рта.
– Смотри какие мы с тобой на этом фото. Особенно ты, – Катя взяла свадебную фотографию. Плотнее прижалась щекой к плечу «драгоценного». – Ты тут такой мужественный. Сильный…
– Не подлизывайся ко мне.
– Я не подлизываюсь, – Катя старалась изо всех сил. – И вообще, если подумать хорошенько, ты абсолютно прав. Ты всегда оказываешься прав. А у меня просто такой характер дурацкий. Ты же знаешь – я с детства ненормальная. Если что-то меня зацепит, я теряю покой, до тех пор, пока…
