Цапля ловит рыбу - Словин Леонид Семенович (читать хорошую книгу .txt) 📗
Лицо парня сразу показалось Денисову знакомым, через секунду он уже знал:
«Атлет с фотографии „Цапля ловит рыбу“.
— Костычев, — представил его Ниязов. — Студент МВТУ имени Баумана… Сильвестров позвонил ему в пятницу. Передал через мать, что уезжает, но будет звонить…
Неулыбчивый «закрытый» Ниязов относился ко всему одинаково серьезно. Это сильно ему вредило.
«Нет избирательности. Приходится просчитывать все варианты. И сейчас тоже. Акцент сразу на всем…»
— Сильвестров позвонил?
— Нет. Костычев приезжает сюда уже второй вечер. Ждет звонка. У них так условлено.
— А ключ? — Денисов подвинул свободный табурет. Машину теперь все равно следовало ждать.
— Соседка открыла. Один ключ хозяин постоянно держит у соседей. Любой может войти в его отсутствие… — Ниязов вернулся к студенту. — Давно знаешь Сильвестрова?
— Еще со школы.
— Какой у него предмет?
— Историк, кандидат исторических наук.
— Преподавал?
— Вел курсы каратэ. Мы ходили с ребятами. Давно это было.
Ниязов продолжил расспросы. Отсутствие избирательности и здесь сослужило ему плохую службу. Разговор надолго ушел в сторону.
— Платные курсы?
— Да. Комплекс, построенный на учении античных медиков. О вреде перегрузок, мягкости, которая оказывает сопротивление грубой силе…
Костычев говорил охотно. Капюшон он так и не снял, Денисову был виден его профиль — детская складка губ, нос-закорючка и один крупный, как у скакуна, чистый глаз.
— Сен-сей, как мы его называем, говорил, что изучает с нами курс, основанный на гибкости: уйти, поставить блок…
— Сен-сей?
— Или наставник. Все равно.
— В соревнованиях участвовали?
— Нет. Нам, конечно, пацанам, хотелось, но сен-сей был против. И родители тоже. Занимались бесконтактным способом. Не соприкасаясь. Две трети времени отводилось физической подготовке. Разминке, согреванию, растяжке.
— А потом? Когда каратэ запретили?
— Стали приходить как друзья. Обычно тут собираются интересные люди, говорят о любопытных вещах. Я, например, впервые здесь узнал, что есть феномены, которым достаточно провести руками вдоль тела другого, чтобы узнать о его здоровье, поставить диагноз, а иногда и тут же исцелить. Я имею в виду экстрасенсов.
— Но Сильвестров много старше, — младший инспектор был традиционен.
— Эркабай еще старше!
— Эркабай Юнусов… — Ниязов кивнул. — Знакомы?
— Как-то сидим с ребятами, входит странный, с бусами на шее, в халате. Подошел. «Как зовут?» Поцеловал каждому руку. Потом пригласил к себе — в Каракалпакию.
— Ездил?
— Несколько раз. — Костычев окончательно разговорился. Ему и нечего было скрывать. — Живет с матерью, нигде ее не оставляет. В детстве над ним смеялись: «За мамину юбку держится…» В ауле у него домик. Со всех концов к нему едут. Спит на полу, одежду шьет сам. Никакой роскоши. Ему вообще ничего не надо.
— А деньги? На самолет, например…
— Любой даст. И Камал, и Сабир. А еще подаяния. Особенно на уразу. Каждый готов помочь.
Денисов взглянул на часы:
«Водитель едва ли еще подъехал к заправке…»
Он достал блокнот, перелистал записи.
Теперь, после звонка Жанзакова, большая часть заметок выглядела ненужной, другие — в особенности касающиеся смерти, самоубийств — по меньшей мере странными. Как эта:
«На первых ступенях культуры почти безоружный, встречающий смертельную опасность чуть ли не на каждом шагу, человек свыкся с идеей насильственной смерти, смотрел с большим хладнокровием, чем мы. Этим объясняется удивительное, даже презрительное отношение к смерти у дикарей…»
«Слишком многое я объяснял неустроенностью Жанзакова, — подумал он. — Но ведь не придумал же я! Ни раздвоенность, ни прилеты в Ухту, ни бездомность. Ни стремление к успеху любой ценой».
Денисов мельком просмотрел записи. Некоторые были существенными, другие потеряли актуальность, он прочитал их от конца к началу:
«…Мастера дзен пинают своих учеников. Они выбрасывают их из окон домов…»
«…Пройти путь испытаний. Смири гордость… ты сильный, а терпи, когда тебя бьет слабый. А ты — бей человека, который в десять, в сто раз сильней и крепче… Бей чемпиона каратэ…»
«…Во время сеанса Йонас говорил с ним. Камал сказал, что сам много болел, лечился у старцев, у буддийских монахов…»
Их было много — заметок, которые должны были напомнить о важном, объяснить.
«Долинин, диктор ЦТ. Собственная сильная биоэнергетика. Камал не смог помочь. Аристархов. Статья о Журавлевой…»
«В моей смерти прошу никого не винить…»
«…А гибель отношений — это грех, даже если ты жертва, а не палач. И добродетель тут не оправдание. Грэм Грин».
«…Когда-нибудь я только чуть-чуть двину пальцами, даже не вытягивая руку, и спичечный коробок упадет».
— Где здесь телефон? — Денисов поднялся.
Костычев показал на дверь.
Соседняя комната была почти пустой: книжная полка, циновки на полу, стереосистема. В углу несколько сальных мешков. Телефон. Повсюду преобладали оранжевые цвета.
Словно почувствовав его недоумение, Костычев крикнул из кухни:
— Это чтоб сидеть на полу. Полезнее. Постоянно фильтруется кровь, не бывает отложения солей. Поневоле несколько раз за день согнешься, разогнешься… А оранжевый цвет — как самый благоприятный. Фиолетовый, темно-синий вызывают заторможенность…
Денисов подсел к телефону. Угол был затянут паутиной — ее намеренно не убирали. Быстрый серый паук скользнул куда-то вбок: оказалось, Денисов все-таки задел нить.
«Слишком большая муха попалась…» — подумал оперуполномоченный.
Он набрал номер, назвал себя.
— Ты где? — спросил дежурный.
— Вместе с Ниязовым. Дежурный догадался:
— Водитель ужинает?
Да. Такая просьба: набери Сосногорск… — Он продиктовал номер Овчинниковой. — Позвони сюда. Соедини через пульт.
— Надеешься услышать? — дежурный усомнился.
— Попробую.
Он вернулся в кухню. Костычев объяснял Ниязову:
— Элементарно: все жирное, жареное идет прямо на сердце, в желудок. Всего трем моментам нужно уделять внимание: диафрагме, сердцу и перистальтике. — Общение с людьми старше его, интересующимися биоэнергетикой, диетологией, бог знает чем еще, не прошло для него бесследно.
— Сначала надо есть сахар и фрукты, — объяснял он Ниязову. — Потом овощи, жиры, белки. В последнюю очередь хлеб и картошку. Тогда каждый продукт поступает в то место, где ему положено быть…
Сосногорск не давали. Денисов сказал себе:
«Пока никаких гипотез…»
Новейшие рекомендации диетологов, о которых рассказывал Костычев, не вызывали особого интереса.
По Кодексу правил розыскников, которых он и его коллеги придерживались, говорить о правилах питания, болезнях считалось дурным тоном, так же, как при малейшем повышении температуры, например, брать больничный лист. За это их обвиняли в медицинском невежестве и отчасти справедливо: больные заражали здоровых.
«Правда, те, в свою очередь, тоже не уходили домой, продолжая работать. С другой стороны… — подумал Денисов, — какой процент из получивших бюллетень и не выходящих на работу действительно находится дома, выполняет предписания врачей?»
Мысли его были связаны с тем, о чем говорили Костычев и Ниязов, но текли параллельно, своим курсом, не сливаясь.
Прозвенел звонок.
— Это мне. — На проводе действительно был Сосногорск.
— Денисов, здравствуйте…
Слышимость через пульт оказалась и в самом деле отвратительной. Голос в трубке был едва различим.
— Новостей нет? — крикнул Денисов.
— Нет. Если несчастье, он тем более мне не позвонит… — Овчинникова что-то еще говорила, Денисов ни слова не разобрал. Потом связь и вовсе оборвалась. «Жанэаков мог звонить и не дозвониться…» Он вернулся на кухню. Костычев словно почувствовал немой вопрос к себе, обернулся. Он так и сидел, надвинув капюшон на лоб.
— Сильвестров уехал не один. Правда? С ним кто-то из твоих друзей?
