Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна (библиотека книг .TXT) 📗
– Странно, что мне надо это объяснять вам, – Зверева поджала накрашенные губы. – Впрочем, мы однажды много лет назад уже обсуждали эту тему с Руди, и он, мудрый человек, сказал мне…
– С кем, с кем? – переспросил Кравченко.
– С Рудольфом Нуриевым. И он сказал мне: «Тебя, Марина, не поймут так же, как сейчас не понимают меня». О, он хотел вернуться домой, особенно в последнее время, когда уже болел, умирал. Но с ним обошлись как с… А я-то знала, как ему хочется. Ах, да что говорить! Но у меня никогда не было таких проблем, я никогда не считалась невозвращенкой. Мне повезло: они всегда смотрели сквозь пальцы на мои зарубежные контракты и на мое замужество. Естественно, я даже тогда продолжала отчислять деньги со своих гонораров – это, видимо, всех и успокаивало.
– А вы меняли гражданство? – поинтересовался Мещерский.
– Сначала это было невозможно. А теперь я по-прежнему гражданка своей страны, а также Италии и Швейцарии.
– О двойном гражданстве слыхал: РФ тире Израиль, а вот о тройном… Надо будет своему работодателю намекнуть, когда немного оклемается. Может, и мне паспорт с изнанкой купит на всякий пожарный, – хмыкнул Кравченко.
Мещерский украдкой наступил ему на ботинок: «Не до пошлого зубоскальства тут. Заглохни».
– Я вернулась, Вадим, потому что мне очень захотелось, – продолжала Зверева. – Надоело все как-то там. И потом, Андрей мечтал, чтобы о нем услышали и заговорили здесь, дома, в России. И я тоже этого желала, потому что русский певец, обладавший таким божественным даром и таким уникальным голосом, каким обладал Андрей, должен был прогреметь здесь. Прогреметь! И я бы сделала все, чтобы помочь ему стать звездой прежде всего русской оперы. Оплатила бы все – постановку, режиссера, художника, наняла бы оркестр, я бы… – Она сжала рукой горло, словно колье душило ее.
Наступила долгая, тягостная пауза. Нарушить ее отважился Кравченко:
– Мы, Марина Ивановна, останемся с вами здесь, не волнуйтесь. Или поедем туда, куда вы захотите переехать.
– Я никуда отсюда не уеду до тех пор, пока мне не назовут имя того, кто это сделал с Андреем!
– Ясно. Тем лучше.
– Отсюда вообще никто не уедет, – глаза Зверевой сверкнули. – Не посмеют. Все останутся здесь со мной.
– Тем лучше, – снова повторил Кравченко. – А теперь, поскольку мы друг друга хорошо поняли, решим вопрос о деньгах.
– Вадим! – Мещерский негодующе всплеснул руками.
– Решим денежный вопрос, – упрямо гнул свое Кравченко. – И вопросы обо всем другом оснащении и обеспечении тоже. Нам с Сергеем, возможно, потребуется машина.
– Ради бога! Агахан отдаст вам ключи. В гараже за домом его машина, мой «Феррари» и еще там другие… «Жигули» можете брать когда захотите, в любое время.
– Андрей Шипов сам водил «Феррари»?
– И он и я. Но у меня что-то зрение стало сдавать. Обычно меня возит Агахан.
– А «Жигули», очевидно, принадлежат Егору?
– Нет, это машина Димы. Можете пользоваться ею, он не будет препятствовать.
– А у Георгия, Егора, значит, машины нет?
– Мы купили ему спортивный автомобиль, но он остался в Италии, там авария небольшая произошла. Ничего серьезного, мальчик не пострадал. Надо будет тут купить ему что-нибудь.
– Ясно, – Кравченко кивнул. – Значит, с деньгами поступим так: на текущие расходы и оплату поступающей информации – на все это пусть ваш секретарь составит калькуляцию.
– Но откуда же Агахан может знать, сколько денег вам потребуется?
– Пусть не скупится, – Кравченко широко улыбнулся. – О нашем гонораре поговорим тогда, когда у нас будут конкретные результаты. И поверьте, Марина Ивановна, мы бы с удовольствием и дальше чувствовали себя вашими гостями, но… частный сыск имеет свои законы. Это удовольствие не из дешевых.
– Хорошо, хорошо! Я заплачу сколько скажете. А вы прежде искали преступников? – осведомилась она.
– В роли семейных детективов никогда.
– А кем вы вообще работаете?
– Телохранителем. Чугунов Василий Васильевич, слышали про такого? Это мой босс.
– Чудовище. Я его по телевизору видела.
– Что поделаешь. Иных клиентов пока фортуна мне не подбрасывала.
– У Генриха, естественно, была охрана, но я как-то к ней мало имела отношения. В Швейцарии это вообще излишняя роскошь. Меня саму тоже охраняли, когда я пела на зарубежной сцене, – это входило в контракт. Но мне казалось, что все это чисто условно: декорации для престижа театра.
– Напрасно вам так казалось. С такой звездой, как вы, доверят работать не всякому телохранителю, а только профессионалу высочайшего класса.
– Ну, не знаю. – Она нахмурилась. – Это все очень утомительно, и я всегда обходилась без этой чепухи. Думаю, и в будущем обойдусь. Мне никогда прежде не приходило в голову опасаться за свою жизнь. – И при этих словах она неожиданно осеклась и умолкла.
– Умер ваш муж, Марина Ивановна. – Кравченко скорбно покачал головой. – Это пока все, что нам известно.
Глаза Зверевой подернулись влагой.
– Так я могу на вас надеяться? – спросила она.
– Конечно. А напоследок хотелось бы попросить вас об одном личном одолжении.
– О каком?
Кравченко склонился и по примеру приятеля поцеловал женщине руку.
– Если возникнет необходимость, мы будем приходить к вам и задавать вопросы. А вы будете стараться на них ответить. Если же вопрос вам покажется слишком личным, глупым, назойливым или бестактным, вы нам все выскажете на этот счет, но потом все равно попытаетесь ответить. Договорились?
– Договорились. Только я не привыкла откровенничать о своих делах с кем бы то ни было.
– Об этом я догадался. И учту. И последнее, – Кравченко встал. – Почему позавчера вы пытались отказаться от того письма? Почему утверждали, что все написанное в нем – глупость? Еще счастье какое-то упомянули, помнится…
Мещерский дернул его за рукав: «Довольно, хватит, ты же с женщиной, болван, разговариваешь. С жен-щи-ной. И какой!»
– Когда мы приехали сюда, в этот дом, я сначала беспокоилась, но все оказалось так чудесно! – Зверева сплела пальцы. – Я тут и думать о своих страхах забыла. И к тому же мне было совестно признаться в таком постыдном малодушии. Кому понравится воскрешать в памяти навсегда вычеркнутый из жизни кошмар? Вы приехали, я была вам очень благодарна, и мне хотелось, чтобы вы просто пожили тут у меня, потому что вы очень хорошие, добрые, отзывчивые и великодушные молодые люди. У вас, Вадим, взгляд открытый, и смеетесь вы заразительно. И даже когда так сурово и испытующе, совершенно по-взрослому на меня смотрите, как сейчас, например, все равно я чувствую, как вы чудесно молоды, как победительно, покоряюще молоды. И я… я невольно вспоминаю себя в ваши годы. А теперь вот буду вспоминать Андрея. Вас удивило, что я говорила о счастье. Господи, какие восхитительные, наполненные счастьем мгновения мы пережили здесь с ним. И я словно чувствовала: так не хотелось, чтобы их хоть что-то омрачило, даже воспоминание о кошмаре. Хотя бы даже призрак, напоминающий о нем. И ваш искренний порыв – приезд сюда, предложение помощи – все это казалось таким лишним тогда. Не обижайтесь на меня, умоляю.
– Вы любили Андрея? – тихо спросил Мещерский.
– Любила. И только сейчас понялакак.
– А он вас? – это спросил Кравченко.
Но ему она не ответила. В дверь властно постучали. Затем, не дождавшись ответа, вплыла Майя Тихоновна. Голова ее была обвязана влажным полотенцем.
– Мариночка, девочка моя золотая, ласточка, я не могла больше ждать, – прогудела она. – У меня сердце просто на куски рвется. Ну что мне сделать, чтобы помочь тебе?
– Майя, Майечка, его нет с нами!
Приятели на цыпочках покинули террасу, где, несмотря на ослепительное солнце за окном, снова хлестал ливень безутешных слез.
Подруги, обнявшись, проливали их на грудь друг другу. И это было зрелищем отнюдь не для посторонних глаз.
