Этрусское зеркало - Солнцева Наталья (книга жизни .TXT) 📗
– В какую деревню? – оживился сыщик.
– В Ключи. Мы там раньше жили, опосля уж в Лозу подалися... А Таля дом покидать пожалела, вернулася, да и померла там одна-то. В ейном доме теперя Савва заправляеть... матери нету, ему и бог дал – то бабу приведеть туда, то пьеть в одиночку, то картинки срамные малюеть... полуголых всяких... Тьфу! Я и городским тем-то, какие его спрашивали, про Ключи рассказала. Они на машине были, поехали... а нашли Савву аль нет... не знаю. Съезди и ты, милок. Талин дом стоить на отшибе, почти у самого леса, а во дворе колодезь с пятухом. Его Савва ишшо мальцом вырезал, прибил и раскрасил.
– А как туда добраться, в Ключи? Автобус ходит?
– Ходить, только редко. Пяшком дойдешь, ты молодой, прыткий, – улыбнулась старуха, показав несколько уцелевших зубов.
Смирнов поблагодарил ее и зашагал по укатанной телегами мокрой грунтовке. Она тянулась вдоль пруда, заросшего ольхой и камышом. По дороге сыщик размышлял. «Люди из города, о которых говорила старуха Лосева, видимо, Шумский и Ляпин, приезжавшие в Лозу на поиски Рогожина. Ездили они в Ключи или поленились? Скорее всего, ездили. Им было необходимо найти художника как можно скорее. Значит, Рогожина в Ключах не оказалось. Время поджимало, до открытия выставки оставался один день, и Чернов решил обратиться ко мне. Я приехал, не нашел Савву по указанному адресу, не застал участкового милиционера, расспросил бабку-соседку и людей, проживающих рядом с домом Рогожина, ничего от них не добился и вернулся в Москву. Если бы я вчера пришел к Лосевым и узнал про Ключи, удалось бы мне найти художника?»
Интуиция подсказывала ему, что нет, а разум твердил обратное. Приди он к Лосевым вчера...
– Нечего сожалеть о прошлогоднем снеге! – сердито проворчал Всеслав, уступая дорогу резво бегущей лошадке.
Лошадка везла большую телегу, на которой сидел молодой парень в кепке. Он оглянулся на Смирнова, весело улыбнулся и остановил лошадь.
– Подвезти? – спросил. – Я в Ключи еду, к тетке, кабанчика резать. Если по пути, садись.
Смирнов без лишних разговоров забрался на телегу и уселся, свесив ноги. Как давно он не ездил на телеге? Наверное, лет семь или восемь. Стук колес по деревенской дороге, запах сена, лошадиного пота, ремней, говорок парня, который сетовал на дождь и на скуку, убаюкивали Всеслава. Иногда колеса попадали в полные жидкой грязи колеи и хлюпали, чавкали. Наверное, он задремал.
– Эй, тебе куда? – спросил парень, оглядываясь. – Приехали.
Сыщик открыл глаза и увидел глухую деревеньку Ключи – потемневшие деревянные домики, окруженные садами и огородами. Пахло навозом, дорожной грязью. Где-то брехали собаки, у заборов копошились куры. Он поблагодарил парня кивком головы и слез с телеги, разминая затекшее тело.
«Немой, что ли? – удивился про себя парень, трогая. – Молчить и молчить, будто воды в рот набрал».
Смирнов молчал намеренно. В его планы не входило докладывать всем и каждому, кто он и зачем приехал. Отчего-то стало тревожно...
Заросшая бурьяном улочка была пустынна, много домов выглядели заброшенными – ставни и двери заколочены, заборы покосились. Улочка привела его на окраину деревни, к лесу. Дом, доставшийся Рогожину по наследству от матери, действительно стоял особняком, в отдалении, почти на краю дубовой рощи. Забор местами развалился, двор зарос рябинами, высокой травой.
Вокруг стояла та безмятежная, благостная тишина природы, которой никогда не бывает в городе. Слабо шумели огромные, омытые ливнем груши-дички, закрывающие дом от любопытных глаз, жужжали насекомые, влажно пахло разнотравьем и дубовыми листьями. Среди кустов шиповника, усыпанного мелкими красными плодами, виднелся колодец; черную крышу над ним украшал облезлый деревянный петух. Едва заметная тропинка вела к крыльцу дома, двери и ставни были закрыты.
Смирнов внимательно осмотрелся, прислушался и двинулся вперед. Ступеньки крыльца почти сгнили, и подниматься по ним надо было осторожно. Всеслав потянул дверь, она с тихим скрипом отворилась...
Глава 8
Ева так и заснула, не дождавшись Славки. Утром ее разбудил мелодичный звон будильника. Было слышно, как в ванной шумит вода, значит, знаменитый сыщик уже проснулся и принимает душ.
Она отложила тетрадь Алисы, над которой уснула, накинула на себя шелковый халат и отправилась в кухню. Чайник закипал, на столе стояла тарелка с ее любимыми пирожными, пахло свежесмолотым кофе. Интересно, когда Смирнов успел купить пирожные? Она вчера уснула после двенадцати, а его все еще не было.
Ева сварила кофе и разлила его по чашкам, когда в проеме двери показался улыбающийся Всеслав.
– Ты нашел Рогожина? – спросила она.
– Почти... Давай завтракать, а то я опаздываю.
– Ну, вот, – огорчилась Ева. – Я тебя вчера ждала, ждала, хотела обо всем расспросить...
– Потом. Зато у меня приятная новость. – Смирнов подошел и обнял ее сзади, прижался губами к затылку. – Ты едешь в Серпухов.
– Вместе с тобой? – обрадовалась Ева.
– Одна.
– Как? – Она сердито нахмурилась и выскользнула из его рук. – Почему?
– Ты же сама предлагала!
– Да, но... Тебе нужна моя помощь?
– Очень нужна, – спрятал улыбку Всеслав. – Ты даже не представляешь, как ты меня выручишь. Видишь ли, дело Рогожина оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Придется мне сегодня усиленно поработать в этом направлении. А поиски Алисы Данилиной скорее развлечение... Думаю, если серпуховский адрес из ее записной книжки именно Глеба Конарева, то она, вероятно, там. Поговоришь с ней по душам, как женщина с женщиной, убедишь ее вернуться домой или хотя бы позвонить матери и брату, которые с ума сходят от беспокойства. Если девочка хотела их наказать, то уже добилась своего, и можно дать им поблажку. И все в таком духе... У тебя это получится лучше и мягче, чем у меня. Только вообрази себе – является частный детектив, нанятый братом, который выследил беглецов и теперь намерен доставить Алису домой чуть ли не под арестом. Куда это годится? У Данилиных отношения между собой и так натянуты – дальше некуда.
– Ты прав, – согласилась Ева. – Мое появление не произведет столько шума и возмущения, как твое. И мне будет интересно. Читая записки Алисы, я начинаю проникаться ее внутренним миром: он удивительно напряжен, запутан и противоречив. Хочется посмотреть, какова же эта девушка в жизни, как она выглядит. Фотографии – лишь бледные тени, они не передают в полной мере ее облик.
– Почему? – вскинул брови сыщик. – По-моему, как раз наоборот. Снимок выхватывает и подмечает то, что в обычной жизни ускользает от внимания.
Ева упрямо качнула головой.
– Фотографии – это всего лишь застывший, мертвый слепок жизни, тогда как сама жизнь – вечно изменяющаяся истина.
– Ты училась в школе Сократа, – делая серьезное лицо, сказал Всеслав. – Или Платона. Изменяющаяся истина! Неплохо придумано, дорогая Ева. Головоломка для философов еще та!
Он не выдержал и засмеялся. Ева надулась.
– Конечно! – с вызовом заявила она. – В казарме этому не научишься. Поэтому все бывшие военные такие нечувствительные к юмору и философии. Они мыслят прямолинейно. Их рассуждения движутся в строго заданном направлении, как трамваи по рельсам.
Это был камешек в огород господина Смирнова, который воспитывался сначала в Суворовском училище, затем в десантном, а потом вдоволь навоевался на Кавказе. Война вырабатывает специфический юмор и специфическую философию, которые рождаются в огне и крови, а не в интеллектуальных диспутах.
– Не буду спорить, – улыбнулся Всеслав, целуя ее руку. – В устах очаровательной женщины это звучит как комплимент.
– Ты не расскажешь мне о Рогожине? – смягчилась Ева. – Куда он подевался и почему не пришел на собственную авторскую выставку?
– У него весьма уважительная причина, поверь мне. В двух словах не объяснить. Вечером, за ужином, я обязательно посвящу тебя во все леденящие кровь подробности, – понизил голос Смирнов. – А сейчас я должен бежать. Надеюсь, поездка в Серпухов развлечет тебя.
