На рандеву с тенью - Степанова Татьяна Юрьевна (читаемые книги читать .txt) 📗
– А какие гарантии, что ты тиснешь положительную статью о нашем клубе с упоминанием моей фамилии? – В голосочке балетного создания тускло звякнул медный колокольчик.
«Зануда», – мысленно согласилась с Красновой Катя.
– Гарантии? Вот телефон редакции, главного редактора, ответсека. Обещаю тебе статью. – Катя усмехнулась: боже, как быстро в этом городке все переходят на «ты». – Похвалю тебя и твой танцкласс. Ну а если статья не выйдет, позвонишь редактору, закатишь скандал.
– А он меня пошлет куда подальше. Знаю я вас, журналюг. – Заварзина колебалась. Но, видимо, наладить контакты с прессой очень хотелось, тщеславие пересиливало. – Ну ладно, может, хоть в связи с Машкой Коровиной упомянешь наше заведеньице. Так что тебе о ней узнать нужно?
– Как долго Коровина у тебя занималась?
– С января по конец марта, а взяла полугодовой абонемент.
– А где она работала?
– В «Сосновом бору». Кем, не знаю, но получала неплохо, в долларах. Как валютная шлюха.
– То есть?
Заварзина прищурилась.
– Вот так сорвется с языка, а ты и напишешь потом с подлинными цитатами. А у нас городок с ноготок. Родственнички Машкины по судам затаскают. Ладно, это я так, к слову.
– Но в «Сосновом бору» свой фитнесс-центр.
– Персоналу соваться во все их развлекательные, оздоровительные заведения строго запрещено. К тому же у нас дешевле. И вообще, сдается мне, она нам и этих бабок не платила. Быковский ей за пять пальцев на ладони абонемент устроил.
– Кто такой Быковский?
– Наш администратор. Только о нем не смей! Иначе я места лишусь. – Балетное создание не на шутку встревожилось. Видно было, что в пылу женского задора она выболтала нечто такое, чего никак нельзя говорить, тем более журналисту.
– Хорошо, о нем не упомяну, – покладисто согласилась Катя. – Но если прояснишь, что между ними было.
– Что было? Спали они. Как же еще, если он ей абонемент оплатил?
– А со Славиным она… Знаешь Славина, то есть знала?
– Андрюшечку-кассира? В одной школе учились, – Заварзина усмехнулась. – Он в финансовом учился, в одной электричке в Москву четыре года мотались. А потом он в банк пролез. Устроили его ради мамочкиной памяти. Нет, Андрюшечку я тут ни разу с Буренкой Мэри не встречала. Бык был, что греха таить? Андрюшечки не было.
Катя опустила глаза. В тихом, нежном и певучем тоне Заварзиной змеилась такая ядовитая злоба, что Кате стало не по себе.
– А что, Коровина красивая была, да? – спросила она напрямик.
– Кто?!
– Буренка Мэри.
– Ноги из ушей. Стилизовалась вовсю под Мэрилин. Красилась нещадно.
– Ясно. О том, что с ней произошло, у тебя лично никаких соображений?
– Какие это могут быть у меня соображения?
– В вашей «Пчеле» наркоту достать можно?
– Она такая же моя, как и твоя… Все можно. Только плати Быку зеленые.
– То есть? Быковский же, ты говоришь, здешний администратор.
– И здешний, и тамошний… Он у нас на все руки бизнес крутит. Секция восточных единоборств здесь у нас, сауна-люкс, «Пчела» на Садовой, бар на шоссе у гольф-клуба.
– Может быть, они жили с ним вместе? Квартиру снимали?
– Нет, насколько я знаю, вместе они не жили. Коровина дома жила с матерью и Лялькой, сестрой. Могла по своему заработку себе отдельную снять – не снимала. Деньги копила в чулке: на квартиру собственную. Но в принципе тем, кто в «Бору» работает, зачем хатка? Трахаться и так каждую ночь тащат на пятизвездочном матрасе.
– А Вера Островских сюда вместе с ней не приходила?
Заварзина колюче усмехнулась:
– Ну, этой у нас делать просто нечего.
Тон был странным. Тогда Катя решила: Островских – дочь богатого владельца «Соснового бора» – вряд ли станет посетительницей какого-то второразрядного спортклуба, но…
– Как-нибудь адрес Коровиной узнать можно?
– У меня членская карточка ее, кажется, хранится, сейчас гляну… Карточки – это чтобы счет посылать, если клиентки что-то сверх абонемента возьмут.
– А что здесь сверх абонемента?
– Массаж, – весьма двусмысленно ответила Заварзина.
Потом Катя наблюдала, как она роется в столе в своей раздевалке.
– Вот, у меня тут записано: Садовая, 13, квартира 48. Только имей в виду, мать у нее того, вроде помешалась. С горя немножко крыша поехала. Полегче там с ней, а то знаю я вас, как фокстерьеры налетаете.
Катя смотрела на Заварзину. Кто бы говорил… Нет, все же, как Кравченко изрекает: чудные существа – бабы. Коровину готова с грязью смешать, а о ее матери печется…
Этот разговор оставил привкус ржавчины и пыли. Покинув стремглав стены «Звезды», Катя направилась к ближайшему ларьку «Мороженое», где купила две порции вишневого шербета. Заесть, к черту, эту зануду!
Поглощая мороженое, она уходила все дальше и дальше от стадиона и думала о том, как это Варька Краснова сумела вынести такую особу целых три занятия и не сбежала куда глаза глядят с самого первого?
«Нет, странно все же, – размышляла она. – В чем причина такой ее злобы на Коровину? Ведь встречались они вроде бы лишь в клубе на занятиях. Их связывали чисто деловые отношения – тренер и клиентка. Откуда же такой яд? Нет, что-то тут не так».
Однако она и не подозревала, что впереди ее ожидает еще более странный разговор.
Дом, где проживала Коровина, оказался в самом конце Садовой улицы, в квартале от «Пчелы». Облупленная пятиэтажка из серого кирпича. Зеленые пластмассовые балконы, запах кошек на лестнице, полное отсутствие лифта и помятая железная дверь со сломанным кодовым замком.
На скамейке перед подъездом дежурил грустный алкоголик. Катя поинтересовалась, на каком этаже квартира 48. Алкоголик ответил – на последнем – и галантно предложил «сопроводить». Катя, к которой постепенно начинало возвращаться прежнее бодрое настроение, погрозила ему пальцем.
На пятом этаже было всего две двери и лестница на чердак. Из-за двери под номером 48 доносилась музыка: пел мужской церковный хор.
Катя позвонила. Тихо все, только хор грянул громче, словно прибавили звук в телевизоре или приемнике. Она снова настойчиво позвонила, постучала кулаком в дверь.
Шаги. Замерли, словно там, за дверью, кто-то застыл в нерешительности.
– Откройте, пожалуйста! – Катя снова нажала кнопку звонка.
– Кто там? Что вам нужно? – послышался испуганный женский голос.
– Я… – Катя чуть было не ляпнула про «корреспондентку», но вовремя спохватилась: – Я подруга Машина – Катя. Из Москвы приехала. Вы ее мама?
– Какая еще Катя? – Дверь все же приоткрылась на цепочку. Катю разглядывали. Протодиаконский бас выговаривал речитативом о покаянии и прощении грехов.
– Маша давно мне не звонила, а тут знакомые ребята сообщили: с ней несчастье, такой ужас. Я сразу приехала, хотела у вас узнать про все. – Катя говорила быстро, не давая женщине опомниться и захлопнуть дверь. – Я Катя. Неужели она вам обо мне не говорила? Мы познакомились в Москве год назад.
И тут произошло…
– Ну, конечно, Катенька! Проходите, я вспомнила… Она, дочечка моя… Конечно, говорила, я забыла, у меня с памятью что-то. Так вы к ней, к дочечке моей, приехали? А ее нет.
У Кати похолодело сердце. Такой реакции на свою ложь она не ожидала. Голос Коровиной-старшей дрожал. В крохотной прихожей было темно, она пока еще не видела ее лица. А пахло чем-то тяжелым, приторным. Катя только позже сообразила, что это ладан. Из комнаты лилось церковное пение.
– Проходите. – Женщина захлопнула дверь и подтолкнула Катю в комнату. В это время дверь другой комнаты открылась. На пороге стояла девочка лет двенадцати. Катя вспомнила: она уже видела эту девочку однажды. Та внимательно оглядела Катю, тяжело вздохнула, отступила в глубь комнаты и закрыла дверь.
– Извините, как ваше имя-отчество? – спросила Катя.
– Марина Брониславовна, – женщина обернулась. И Катя ее узнала. Та самая, что приезжала на джипе к спелеологам вместе с Островских и еще какой-то женщиной. Катя узнала и эти жидкие, крашенные перекисью волосы, изможденное лицо с запавшими заплаканными глазами.
