Черная жемчужина императора - Солнцева Наталья (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Вот у Альбины родственница объявилась из глубинки, «лесная отшельница». Бывает же, что люди живут в глуши, в заброшенности! У них какое-то совершенно иное, отличное от городского, непонятное и убогое бытие. Чем оно наполнено? Молчанием небес, молчанием угрюмого, векового леса. Хотя… разве город не тот же лес, только каменный? По большому счету, человек везде одинок.
Нелегкие мысли особенно одолевали Лену ночами, когда она лежала без сна, пытаясь оправдать свои желания и поступки. У нее не было никого ближе и роднее Альбины: они такие одинаковые, словно сестры. Но для полноты жизни им обеим чего-то не хватает.
Присутствие непроявленного… Так можно назвать ощущение необъяснимой радости, когда для нее нет никакого видимого повода, или предчувствие беды, когда ничто, кажется, ее не предвещает.
Лика не хотела себе признаваться, что лишает ее покоя, – страшные мысли, которые она гнала от себя. Они начали одолевать ее еще в ресторане, когда мирное журчание фонтана отчего-то стало действовать на нервы, еда вдруг показалась безвкусной, а лицо Альбины вдруг стало враждебным. Она улыбалась, рассыпалась в любезностях, но нельзя было не почувствовать исходящую от нее острую неприязнь, граничащую с ненавистью.
«Почему она так смотрит на меня? – думала Лика. – Словно хочет выжечь на моем лице клеймо позора. Что я ей сделала? И зачем она пригласила меня сюда, в это красивое место, в общество этого мужчины, в которого она, по-видимому, влюблена?»
Лика мало общалась с людьми, но зато прочитала множество книг, – она предавалась чтению со страстью, заменяющей живые впечатления. Она оказалась способна слишком хорошо, достоверно воспроизводить в своем воображении все, что желал выразить автор. И теперь она с легкостью читала саму жизнь, – истинные эмоции Альбины, прикрытые фальшивой улыбкой, лежали как на ладони.
Но ни Альбина, ни ее спутник не волновали Лику в той степени, как волновала ее Стефи. Вернее, то, что может с ней произойти, пока они сидят в этом роскошном золотистом зале в огнях, беседуют, едят, пьют вино.
По дороге домой, в машине Ростовцева, беспокойство росло и стало совсем уж невыносимым, когда он вышел первым, галантно распахнул дверцу и, обдав ее запахом мужской парфюмерии и водки, подал руку – помог выйти. Ночной мрак ударил в лицо колючим снегом. Лика была так возбуждена, что не почувствовала холода.
– Я провожу нашу гостью до квартиры, – наклонился к Альбине Ростовцев. – Пару минут.
За эти несколько шагов до подъезда Лику скрутил приступ тошноты.
– Не надо, – попыталась отказаться она. – Идите к машине. Я сама.
Ростовцев будто не слышал, – открыл перед ней тяжелую дверь парадного, вошел следом. Их гулкие шаги в тишине отдавалась в висках Лики острой болью. Отдаленно, словно из мутной пелены, прозвучал голос Ростовцева. Кажется, он предложил воспользоваться лифтом.
Она, сжав зубы, покачала головой. Нет! Подумала: «Только бы не стошнило прямо здесь, на лестнице».
«Кто из нас пьян? – удивился Альберт Юрьевич, крепко беря ее под руку. – Дама явно перебрала в мое отсутствие».
Они поднимались по лестнице вверх, и странное ощущение дежавю не покидало Ростовцева. Когда он мог побывать здесь, в этом старом московском доме? Голова его слегка кружилась от выпитого в ресторане… и казалось, что он уже видел эту широкую пологую лестницу, какие теперь редкость, и эту прямую фигурку молодой женщины в темном пальто, с тающим на волосах снегом. Лика ступала чуть впереди, не оглядываясь. Что-то мистическое было в отзвуках их шагов, в молчании этого подъезда, истертости лестниц, дрожании желтого света на стенах…
– Ну, вот, моя дверь, – едва слышно произнесла Лика, отстраняясь от Ростовцева. – Благодарю вас. Можете идти.
Она отпускала его, как владычица отпускает своего верного слугу, когда в нем больше нет нужды. Ростовцев спрятал улыбку.
– Вы справитесь с замком?
Он смотрел, как Лика дрожащей рукой достает ключи, как по ее щекам расплывается бледность.
– Постараюсь, – полуобернулась она. – Да идите же!
Она не сразу открыла, но как только замок поддался, скользнула внутрь и захлопнула дверь у провожатого перед носом. Ростовцев недоуменно пожал плечами.
– Сделаем скидку на ее дикость, – пробормотал он, сбегая вниз.
Опять в памяти возник образ Юли. Что у них с Ликой общего? Пожалуй… некая изысканная тонкость в чертах, в жестах, в наклоне головы…
Альберт давно смирился с мыслью, что он отлюбил навсегда. Возможно, если бы жизнь Юли не оборвалась так трагически нелепо, так пошло и… непоправимо, он бы переболел и успокоился. На его сердце не кровоточила бы такая глубокая зарубка. Эта рана не убила его, но и жить в полную силу он не мог. Возможно, развиваясь, их с Юлей отношения достигли бы своего пика и пошли на убыль. Возможно, обожание сменилось бы разочарованием, а страсть – привычкой. Много разных возможностей отобрала у него судьба…
– Я уже никогда не узнаю этого, – прошептал Ростовцев.
Он вышел во двор, – фары «Мерседеса» освещали густое кружение снежинок.
– Гони! – усевшись рядом с Альбиной, приказал шоферу.
Уставился в окно, в мелькание снега и мутных огней. Его душа была еще скована зимним льдом, а на самом донышке ее, там, где все пребывало в мертвенном оцепенении, уже зарождалось дыхание весны… Словно испугавшись этого смутного, затаенного движения, он мысленно, как заклинание, повторял: «Я женюсь на Альбине. Женюсь на Альбине. Женюсь…»
Тем временем Лика, преодолевая приступ дурноты, стояла в красноватом сумраке прихожей. В глазах рябило, руки и ноги дрожали. Маленький светильник под потолком почти не рассеивал темноту.
– Что со мной? – одними губами вымолвила она.
Сердце часто, судорожно билось в груди, в висках. Ужас, невесть откуда взявшийся, покрывал тело мурашками озноба. Лика с трудом сделала глубокий вдох.
Несколько шагов отняли у нее последние силы, и когда ноги наткнулись на что-то мягкое, шелковистое, – сердце подпрыгнуло и остановилось. Еще не видя, Лика уже поняла: на полу лежит мертвое тело… Вместо крика из горла вырвался сдавленный хрип, ноги подкосились, и она мягко, легко осела, опустилась на пушистый бордовый ворс ковра…
Лика с детства отличалась необыкновенной чувствительностью. Накануне ненастья или беды ее настроение портилось, она ощущала то лихорадочное возбуждение, то головную боль и вялость. Однажды на хутор забрел медведь-шатун, – девочка вскочила посреди ночи, разбудила всех своим плачем. А когда десять лет назад заболела мать, Лика сразу поняла, что это конец – больше она не встанет.
Последний уход Аркадия в тайгу вызвал у нее тяжелую бессонницу. Приходилось заваривать целебные травы, пить, чтобы не сойти с ума. Откуда у нее появился этот страх перед безумием?
То ли годы, проведенные среди леса и его обитателей, обостряют чутье человека, то ли такова была природная склонность Лики, но она могла доверять своим предчувствиям. Они ее не обманули и в этот раз.
«Стефи! – молнией вспыхнула мысль. – Она мертва?»
Лика не хотела признаваться себе в том, что видят глаза. Мертвое лицо имеет особое выражение отрешенности, чуждости этому миру, ту твердость и окостенелость, которые ни с чем не спутаешь. Она помнила лицо покойной матери, сразу ставшее маской – застылой, незнакомой.
Как во сне, Лика склонилась над телом Стефании… оно лежало навзничь, неловко раскинув руки и ноги, – будто кто-то сильно, с размаху толкнул пожилую женщину назад, и она упала, ударилась головой об пол. На темном от синевы лице застыла гримаса ужаса и боли. Крови не было.
Обливаясь слезами, Лика набрала номер «Скорой помощи». Ей уже не раз приходилось это делать, – в последнее время у домработницы участились приступы гипертонии, сердце прихватывало. Наверное, Стефи хотела выбежать из квартиры, позвать на помощь соседку… не успела. «А ты сидела в ресторане, развлекалась, любезничала с чужим мужчиной! – корила себя Лика. – Бросила ее одну! Хотя… собирался прийти господин Смирнов. Может быть, из-за разговора с сыщиком Стефи так разволновалась, что ей стало плохо? А дома никого не оказалось. И она упала и лежала… совершенно одна, в полутемной прихожей, на полу! Господи! Какой ужас! Но почему у нее такое синее, перекошенное лицо?»
