В тихом омуте... - Платова Виктория (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗

Тем лучше. Даже если бы телеграммы не было, я все равно уехала бы.

Серьге эта идея не понравилась, и он предложил встречный вариант – пусть братнина семья поживет у меня на проспекте Мира, а мы уж тут с тобой как-нибудь, и портрет до писать надо…

Я представила себе цыганский табор в полупустых комнатах квартиры Грека, кибитки среди музыкального центра и микроволновки, следы от костра на паркете в кухне.

– Нет, Серьга. Я, пожалуй, к себе вернусь. И ты приезжай, если хочешь.

Серьга промычал нечто невразумительное, в его суженных глазах уже разгорался чадящий огонь предчувствия брата и обязательной ритуальной драки: Москва для Серьги всегда оставалась зоной, где его периодически навещали заскорузлые родственники с воли марийских лесов: обязательное копченное на открытом огне сало и запотевшая бутыль самогона в фанерной коробке для передач…

Вечером я уже была у себя на проспекте Мира. Ниточка, которой, как рождественский подарок, была перевязана дверь, оставалась нетронутой, значит, меня не беспокоили. Теперь можно перевести дух и подумать о том, что делать теперь, после смерти Туманова. Я так и не стала официально его девушкой, но кое-какие связи в клубе завела. Так что мои визиты туда будут выглядеть вполне невинно. Да и Серьга там завсегдатай, можно постираться на фоне доморощенной корриды, пока не появится Александр Анатольевич. Проследить его казалось мне делом несложным – узнать адрес, потом телефон – и начать игру с ним. Он, безусловно, куда более опасен, чем Туманов, но ничего другого мне не остается…

Думать об этом я долго не могла – перед глазами стоял аккуратный затылок и ложбинка на шее. Вряд ли я рассмотрела бы ее пристальнее, даже если бы лежала в постели с Даном. “В постели с Даном”, неплохое название для рекламы наволочек.

Я запомнила его телефон – воровато вытащила тисненную золотом визитку из пальто Серьги и запомнила телефон. Три первые цифры никаких исторических аналогий не вызывали, оставшиеся я запомнила по технологии Сирина. Больше всего я боялась забыть эти цифры, повторяла и повторяла их про себя до умопомрачения.

Дан. ДАНИИЛ СИКОРА. Концерн “Фаэна”, президент.

Какая странная фамилия, не определить корней – она может быть и сакурой, и секирой, нежно коснуться лица розовыми лепестками и снести голову с плеч.

Я записала телефон сразу же, как только приехала домой, хотя прекрасно знала, что никогда не воспользуюсь им… Здравствуйте, Дан, это Ева… Да нет, не та, с которой вы познакомились в прошлом году в Мариенбаде, не та, которая не отвечала на украденные поцелуи, не та, которая виновна в гибели богов, не надо смеяться, мне Просто всегда нравились европейские фильмы, а вам?.. Приятельница Сергея, художника; кладбище, снег, щепка, которой вы чистите ботинки.

Надо с этим завязывать.

Следующим вечером я позвонила Серьге – в конце концов, это вполне естественно: позвонить, поинтересоваться, когда он приедет дописывать портрет и можно ли воспользоваться глиняными тарелками, которые он привез для реквизита, а потом, в самом конце разговора, спросить – продал ли он картины Дану, в этом нет ничего предосудительного.

Просьба приехать дописывать портрет сильно озадачила Серьгу. Во всяком случае, он надолго замолчал.

– Ну что? – Мне не понравилось его молчание. – Может быть, заедешь ко мне завтра?

– Ты знаешь, я его продал.

– Что продал?

– Да твой портрет.

– Как продал? Он же не дописан. – Портрет действительно был не дописан, только лицо и руки жили на нем самостоятельной жизнью, линия плеча провалена, а глиняные тарелки и маленькая кофейная мельница были только обозначены.

– Сам знаю.

– И кому?

– Дану.

Я опешила, я чуть не выронила трубку.

– Кому?

– Вчерашнему деятелю на джипе, который так тебе понравился. А что было делать? Эта сволочь меня деньжищами искусила, а ты знаешь мои финансовые проблемы. Я говорил, что задний план не уложен, а задний план всегда подчеркивает то, что не уместилось в глазах… Но он и слушать ничего не хотел… Купил, и все.

– И все?

– Ну не все, – промычал Серьга. – Еще спросил твой адрес. Пришлось покаяться и сказать, что ты не моя сожительница.

– Серьга!

– А что? Мое самолюбие может и пострадать за две штуки баксов.

– Какие две штуки?

– Да выложил он две штуки за твой портрет. Ты бы за две штуки еще не то сделала, знаю я вас, баб, чего только в женских туалетах не понаписано…

– Так он тебя купил? – рассмеялась я.

– Нет, – радостно откликнулся Серьга, – это тебя он купил. За две тысячи долларов. Я сопротивлялся, я же не сутенер какой-нибудь… Хотел ему вместо тебя шедевр свой подарить – “Явление духа Тамерлана узбекам, роющим арык” [13] , он ни в какую. Но ты не переживай, я еще один нарисую, не простой, а золотой, краше прежнего…

– Зачем ему мой портрет для офиса? – спросила я непослушными губами.

– Да нет, он для офиса другие взял – “Душу быка” [14] и “Воркующего рыцаря” [15] . Ну, ты же их знаешь…

Я знала. Это были совершенно восхитительные картины, в них не было ничего общего с тем Серьгой, который квасил водку и сидел за самым плохим столиком в “Апартадо”. Видимо, он совсем недавно открыл в себе и для себя эту живописную манеру остро переживающих, влюбленных в эфемерные фактуры мазков – она не успела приесться ему самому и стать штампом. Обе картины были изощренной ловушкой, стоило только потерять осторожность и углубиться в них: одни живописные образы сталкивались с другими только для того, чтобы родить новые; как на палимпсестах, проступали все новые и новые детали, не замеченные ранее; на картины можно было смотреть бесконечно – как на огонь или спящего младенца, которого любишь… С ними не страшно было бы стареть в одиноком неприкаянном доме. Дан выбрал именно те вещи, которые нравились мне, это ничего не значило. Просто он мог думать так же, как и я. Просто он мог думать так же, как и я, и во всем остальном…

Я перестала думать обо всем – и только теперь поняла, какое же это счастье перестать думать, просто лежать, вытянувшись в чужой квартире, на чужой кровати: никаких воспоминаний, никакой вины, никакого прошлого, никакого будущего… А потом я сбежала от Дана в сон, и он оставил меня наедине с собой, он был деликатным человеком.