Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
После процесса руководство религиозной группой Солтыса перешло к его сестре Анне и его последователю Антону Поточняку. Они создали легенду о последующем явлении «середнянской божьей матери с голубой лентой через плечо», заказали фальшивый фотомонтаж этого явления и, наконец, стали призывать своих последователей уничтожать документы, бросать работу на предприятиях, в колхозах и учреждениях, отзывать детей из школ, прекращать всякое общение с инакомыслящими и заниматься только «покутой» (покаянием) в ожидании светопреставления. Анна вручала «покутникам» мел, якобы освещенный Игнатом, чтобы те рисовали на дверях своих домов кресты. Эти знаки, дескать, спасут дом от гибели в день «страшного суда»…
Чего же добился Игнат Солтыс за двадцать лет своей деятельности? Он собирался воскресить мертвеца — возродить унию. А добился того, что бывшие священнослужители греко-католической церкви, оставшиеся верными ей, открещиваются сейчас от Игната Солтыса, от «середнянской божьей матери» и от «покутников», как черт от ладана.
Солтыс лелеял мечту о тысячах сторонников. А чего добился? В жалкой кучке сектантов-покутников Львовщины абсолютное большинство составляют малограмотные люди преклонного возраста, обманутые подлыми ловцами душ. Характерный факт: даже в самом селе Среднем Игнат Солтыс не нашел ни одного последователя из числа колхозников, если не считать семьи его родного брата Петра.
Игната Солтыса проклинают во многих семьях, которым он принес только горе и лишения.
Читатель вправе спросить: а зачем, собственно, вы рассказываете о крахе Игната Солтыса? Какое общественное звучание имеют эти факты?..
Нас побудила к этому одна очень веская причина. В последние годы за границей в реакционных газетах и по радио мы все чаще встречаем выступления недобитых гитлеровских приспешников — всех этих бандеровцев, мельниковцев, подручных Шептицкого, Слепого, Лятышевского. Они усиленно стараются убедить своих новых хозяев, что «уния — это национальная религия украинского народа», что трудящиеся Украины только о том и думают, как бы вернуться в лоно греко-католической церкви.
Это пишется ими издалека за тридевять земель. А вот Игнат Солтыс проводил эту антинародную политику много лет, действуя непосредственно на земле Западной Украины. И что же? Крах его дела — лучший ответ всем заокеанским вралям в поповских рясах. Простые люди нашего края весьма красноречиво дали понять, что уния для них — ненавистный труп, над которым висит «проклятие многих поколений украинского народа».
ГОРАЙКО ВСТРЕЧАЕТСЯ С МАКАРЕНКО
В своих очерках и рассказах я уже не раз вспоминал моего большого друга Петра Горайко. Он много повидал на своем веку, я никогда не терял с ним связи, и мне ли не знать его биографию, как собственную?
…Живописные украинские пейзажи. Степь, распаханные полосы жирного чернозема, изумрудные луга. По берегам рек — вербы и тополя, а дальше густой манящий лес.
Вьются дороги, обсаженные деревьями, путник всегда может отдохнуть под тенью листвы.
Въедешь в село — вокруг зелень. Сады, черемуха, акация и сирень, а среди них белеют хаты.
Люблю я родной край, его приветливых и трудолюбивых людей.
Вот и село Каплуновка, которое, по преданию, основал казак Ахтырского полка Каплун. Недалеко отсюда, еще на моей памяти, проходил Чумацкий шлях на Харьков и далее в Крым. Выйдешь за село, пройдешь километров пять и увидишь курганы — казацкие могилы. Взберешься на курган в ясный солнечный день — и далеко-далеко на горизонте увидишь темную полоску леса. Это правый берег Ворсклы…
Здесь родился Петр Горайко, здесь прошли его детство и юность.
В Каплуновке же Петр вступил в комсомол…
Заканчивалась гражданская война. Еще по селам раздавались выстрелы в окна активистов. Комсомольцы были в первых рядах борьбы с бандитизмом. Стойко защищал Петр в те неспокойные времена Советскую власть.
Проходила юность… Школа, техникум, а с 1930 года — Харьковский юридический институт.
Всего о нем не расскажешь, но вот о том, как в дни молодости он работал в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних, мне бы очень хотелось поведать читателю.
Горайко попал туда вскоре после окончания института. В Наркомате внутренних дел Украины при направлении на работу его предупредили, что в колонии, куда он едет в качестве заместителя начальника, недавно была «волынка», но, что означает это слово, — не объяснили.
Сказали только: будут трудности, не робейте…
Бывший замок графа Понятовского, где помещалась колония, был расположен в старинном красивом парке. В главном корпусе проживало более пятисот воспитанников, бывших беспризорных, и ребят, осужденных за различные преступления.
Когда Горайко подходил к зданию, он заметил, что почти все окна лишены стекол, а в рамы вместо них впихнуты обыкновенные подушки.
— Удивительно, — подумал Горайко.
— Вы смотрите на наши подушки? Не удивляйтесь. Это во время «волынки» стекла повыбивали из-за неправильных действий начальника караула, — объяснил Горайко кто-то из воспитателей.
Начальник колонии Николай Михайлович и Горайко начали обход колонии.
В комнатах было холодно и неуютно. Группами возле печек сидели колонисты в черных бушлатах и шапках-ушанках. Кровати были не убраны. Все разбросано, все в беспорядке.
Когда они входили в комнаты, что-то исчезало в рукавах бушлатов воспитанников.
— В карты играете? — напустился на них начальник, — а ну-ка отдавайте, да побыстрей!
Никто не пошевелился. Все сосредоточенно и угрюмо молчали.
— Я хочу познакомить вас с моим новым заместителем, — сказал Николай Михайлович.
Опять никакой реакции. Парни даже не привстали.
От посещения главного корпуса колонии у Горайко осталось тяжелое впечатление.
Вернувшись в свою комнату, серьезно задумался над тем, что увидел. Сумеет ли он здесь работать? Справится ли? Может быть, надо немедленно, не откладывая этого ни на один день, уезжать отсюда. И в то же время: «В панику бросился, товарищ Горайко, сам сюда напросился, а теперь собираешься дезертировать. Хорош…».
Так боролись в нем два чувства, два желания: остаться и уехать. Нет нужды говорить, что взяло верх первое.
Не стану больше углубляться в психологические переживания моего друга. Скажу только, что он быстро освоился с новым для него делом, с новой, не совсем обычной обстановкой и вскоре жизнь вошла в свою колею. Он и здесь отдавал себя целиком работе. Конечно, бывали и ошибки, но он не прекращал попыток увлечь за собой разношерстную и норовистую массу воспитанников.
Многое уже было достигнуто. Здание колонии привели в порядок. Укрепилась дисциплина. Был создан совет колонии, что оказалось нелегким делом: уж больно сильны были еще «идеи» уголовщины с ее псевдоромантической подкладкой. Работа шла напряженно, но поскольку результаты уже вырисовывались, это воодушевляло Горайко. Коллектив стал организованнее, сплоченнее, почти все работали на производстве и учились в школе.
Из этой поры Горайко запомнился один эпизод, о котором много лет спустя он мне рассказывал, сохранив, однако, в памяти все детали эксперимента, грозившего закончиться печально для всей карьеры моего друга на воспитательском поприще.
Приближались первомайские праздники.
Недалеко от местечка, где находилась колония, километрах в трех-четырех, в лесу было несколько красивых прудов. Вокруг живописный лес. Горайко решил привести сюда человек двести воспитанников и провести с ними весь день в лесу. Идея, предложенная совету колонистов, очень понравилась всем и была встречена с большим энтузиазмом.
Первого мая, после того, как колония под звуки бравурного марша с развернутыми знаменами прошла по местечку, Горайко отобрал около двухсот колонистов и пошел с ними в лес. Веселые игры, катанье на лодках сразу захватили воспитанников. Когда же перевалило за полдень, Горайко заметил какое-то беспокойство среди колонистов. Он сразу понял, что кто-то сбежал, но не подал вида, что заметил это.
