Золотая паутина - Барабашов Валерий Михайлович (библиотека электронных книг .txt) 📗
Гонтарь зевнул, болезненно поморщился. Черт, как он перенервничал в Придонском аэропорту в последние эти часы, как болит голова! И ужасно хочется спать. Еще бы! Пятый час утра, все нормальные люди досматривают в это время сны… Интересно, что сейчас, сию минуту, делает Марина? Не иначе как к ней уже пришли, допрашивают «товарищи» Русанова, что-нибудь ищут у него в доме. Ищите, ищейки, ищите! Только и найдете что голые стены да кое-что из рухляди, которую они с Мариной не успели продать. Дачу жаль — не было уже времени найти покупателя…
Надо, пожалуй, еще коньяку принять, он притупляет боль в голове и несколько бодрит. Олегу, пожалуй, не надо больше, он что-то скуксился, а Боб — ничего, этот бодр.
— Олежек! — окликнул он Фриновского. — Побегай-ка по салону. Да пойди умойся.
Тот понял, кивнул. Вернулся из туалета с мокрой головой, посвежевший.
— Кофе бы сейчас! — громко, перекрывая гул самолета, сказал он. — И еще бы стюардеску. Ту, беленькую, что Михал Борисыч выпроводил в Придонске. Задок ее до сих пор перед глазами. М-м-м!…
— Будет тебе и беленькая, и черненькая, и в полоску, — криво улыбнулся Гонтарь. — Погоди, дай только из Союза вырваться. — Он усиленно массировал мощный свой череп руками — боль заметно отступала. Но стало заметно давить на уши — самолет пошел уже на снижение, «покатился с горки», как говорят пилоты.
Прошли томительные четверть часа, наполненные гулом двигателей, потряхиванием самолета, молчанием Потом самолет развернулся, и прямо по курсу Гонтарь увидел две яркие строчки огней посадочной полосы. Лайнер быстро снижался, помчалась уже под кабиной серая, освещенная прожекторами бетонка, а в окне сбоку, на здании аэровокзала, отчетливо пылали красные буквы: «АДЛЕР».
В Адлере шел дождь. В распахнутую настежь дверь дохнуло сыростью и холодом, самолет в считанные минуты выстыл, и Русанов под неусыпным оком Басалаева оделся. Пробудились от холода дети, завозились, заплакали, затеребили родителей, и те как могли успокаивали их, просили потерпеть.
Их самолет поставили на дальнюю отстойную площадку. Это хорошо. Как бы ни разворачивались события, посторонних людей поблизости не должно быть да и другой техники тоже. Спасти бы и тех, что в салоне, выпустить их из салона, а уж с Гонтарем и его группой можно было бы поговорить и по-другому.
Из кабины, по рации, шли какие-то долгие переговоры с аэропортовским начальством. Виктор Иванович, сидящий по-прежнему в хвосте самолета, не мог, разумеется, слышать, о чем именно говорил Гонтарь, все так же угрожая «устроить в самолете мясорубку», если срочно не будет выдан экипаж, летающий за рубеж, и не пополнены баки с горючим. Но было ясно, что Гонтарю твердо предложили выпустить пассажиров в обмен на экипаж и горючее, в противном случае…
— А я тебе еще раз говорю! — кричал на весь самолет Гонтарь. — Или вы сейчас же начнете заливать керосин, или мы начнем тут Варфоломсеву ночь! Ты понял, диспетчер?
Русанов понимал, что «диспетчер» (это, скорее всего, кто-то из чекистов тянет время намеренно: или ждут из Москвы спецназ, или что-то не получается с экипажем.
Наконец было решено, что аэропорт зальет керосин, но при условии, что Гонтарь выпустит половину заложниц, прежде всего с детьми.
— Хрен с тобой! — Гонтарь в сердцах швырнул наушники. Сказал Фриновскому: — Олежек, отсчитай баб двадцать, пусть катятся со своими щепками!
Женщины, с бледпыми лицами, всхлипывая, торопливо покидали самолет. Прижимали к себе детей, почти бегом спускались по трапу — к спасительной бетонке, к поджидавшему их поодаль автобусу.
Потом начались «торги» за экипаж. «Диспетчер» снова выдвинул условие: отпустить всех оставшихся женщин и подполковника госбезопасности. Он, дескать, вам больше не нужен — самолет до Адлера вы получили, Гонтарь, получите теперь экипаж и до Анкары.
— Русанов полетит с нами! — снова повысил голос Гонтарь. — И не морочьте мне голову!
— У вас же будет заложником экипаж! Что еще надо? И самолет мы вам отдаем, — упорствовал «диспетчер». — Керосин полностью залили. Надо поступать по-джентльменски, Гонтарь! Порядочные люди от бизнеса так себя не ведут.
— Послушай ты, дипломат! — ярился у рации Гонтарь. — Ты экипаж приготовил или нет?
— Экипаж готов. Но послушайте, Гонтарь. Будьте человеком, в конце концов. Зачем вам женщины? Угон с пассажирами — не в вашу пользу, уверяю вас. Я бывал в Турции, куда вы намерены лететь, там свои, строгие принципы. Общественность Анкары вас не поймет и не поддержит. К женщинам там относятся с большим уважением, всякое насилие над ними строго карается не только по турецким законам, но еще и по Корану. Вы образованный человек и должны знать об этом.
— Да отдай ты этих баб, Михаил Борисович! — не выдержал Басалаев — он стоял с автоматом на груди у самой двери, а Фриновский в общих чертах пересказывал ему содержание переговоров. — Мы из-за них теряем время. Лететь надо!
— Ладно, диспетчер! — крикнул в кабине Гонтарь. — Пять женщин за одного члена экипажа. Давай сюда своих летунов, времени больше нету. Сейчас менять будем.
Процедуру со сменой экипажа контролировал Гонтарь. Он вызвал командира корабля, отсчитал женщин, велел им всем спускаться по трапу.
Виктор Иванович сидел на своем месте, смотрел в иллюминатор. Уже рассвело; хмурый, дождливый день висел над аэропортовскими горами и самолетом, видно было еще довольно плохо, но все же можно рассмотреть лица людей, вышедших уже из самолета со слезами на глазах.
Вошел новый командир корабля, пилот-зарубежник, в сердце Виктора Ивановича тревожно и в то же время радостно екнуло — Кубасов! В полной летной форме, с портфелем в руках, который Гонтарь уже здесь, в самолете, осмотрел. А Кубасов незаметно подмигнул Русанову — все, мол, в порядке, Виктор Иванович, потерпите.
Потом процедура повторилась — вошел «второй пилот», Валера Коняхин, так же красноречиво и спокойно глянул на Русанова, пошел в кабину.
Следом за ним вошли «бортинженер» Гладышев и, наконец, «штурман» Попов.
Наступал самый ответственный момент операции. Как поведет себя Гонтарь? Что предпримет в следующую минуту? А что станут делать его безоружные парни, если у кого-нибудь из шайки угонщиков возникнет хотя бы малейшее подозрение?… Нет-нет, ничего плохого не должно случиться… Пошли последние секунды.
— Русанов! — окликнул Гонтарь. — На выход. С вещами. Делать вам в Турции нечего. И лишний груз. Боюсь, керосина не хватит.
У дверей люка стояли двое — Гонтарь и Басалаев. Дула автоматов смотрят Виктору Ивановичу прямо в грудь. И следят за каждым его шагом, за каждым движением.
Нужно всего несколько секунд, чтобы выиграть время, овладеть инициативой. Нужен маневр, внезапное и синхронное нападение на всех троих. Иначе — смерть, ненужная и почти бесполезная. Пощады никому из чекистов не будет, это Виктор Иванович прекрасно понимал. Ему, Русанову, нужно взять на себя Басалаева — этот самый подготовленный, самый опасный, его нужно нейтрализовать, вывести из строя в первую очередь…
«Не спеши, Витя, — говорил себе Русанов. — Но иди так быстро, иди помедленнее, думай. Салон самолета короткий, до выхода осталось каких-то пять-шесть метров, это девять-десять шагов, не больше. У двери — два вооруженных бандита, а «экипаж» закупорен в кабине третьим. При малейшем просчете будет открыт огонь. Нельзя его допустить, нельзя!»
— Черт, шапку забыл! — громко сказал Русапов и пошел назад, спиной чувствуя взгляды Басалаева и Гонтаря. Для них он — кость в горле, но они, кажется, в последнюю минуту смирились с затянувшимся пребыванием его на борту самолета. Пусть забирает свою шапку и убирается восвояси.
Еще несколько шагов по салону до лежащей в кресле, намеренно оставленной шапки. Теперь все тот же путь назад, к двери. Еще несколько секунд на размышление «командиру корабля», Кубасову. Думай, капитан! Нужна коррекция ситуации, инициатива! Нужна немедленная перестановка фигур на этой смертельно опасной шахматной доске! Нужен мгновенный и бесстрашный ход!
