Эксперт, на выезд!.. - Нежин Виталий Григорьевич (версия книг TXT) 📗
— Ой!
Начальство, конечно, изумляется такому нахальству. Тогда следует вторая реплика:
— У меня пленка в проявителе. Важный материал.
После этого начальство машет на тебя рукой и отсылает подобру-поздорову.
Есть и еще некоторые придуманные Лелем приемы, которые мы храним в глубокой тайне.
Как бы там ни было, Гена Лель — одна из самых колоритных фигур в ОТО, и во многом его абсолютно бескорыстными заботами и хлопотами, проявленными во время поездок и походов, наши ребята ездят на происшествия с широкоформатным «Киевом-6», удивляя необычным фотоаппаратом поднаторевших фотолюбителей, печатают оперативные снимки на какой-то изысканной итальянской бумаге «Феррания» и многое другое.
Процент умельцев среди сотрудников кинофотоотделения значительно выше, чем по другим отделениям. То и дело они вытаскивают из своих необъятных карманов какие-то хитрые приборы и приспособления, все знают, все понимают, во всем разбираются, короче, являют собою рабочую аристократию нашего отдела.
И кроме всего прочего, наши фотографы (так мы их называем просто для удобства, так как фотографируем мы все и при каждом кабинете своя фотолаборатория) в свободную минуту никогда не отказываются от приятного разговора, и, наверное, поэтому в их комнатах всегда чуть-чуть шумнее и больше накурено, чем обычно…
Правда, иногда они с таинственным видом запирают двери, и тогда мы знаем — фотографы испытывают что-то новое.
Сотрясая дверь, рвется в коридор рев бензинового мотора — это значит, ребята раздобыли где-то киловаттную электростанцию, помещающуюся в небольшой чемодан. Добро, пригодится…
Распевает за дверью Николай Сличенко — фотографы исследуют новый магнитофон для оперативных надобностей. Что ж, вполне можно понять, почему ради первого испытания они записали на пленку рулады цыганского певца, а не сухую следовательскую скороговорку.
Бликуют из дверной щели ядовито-зеленые вспышки — значит, запустили-таки наконец этот капризный «Ксерокс» — аппарат для снятия копий. Слышатся восторженные возгласы наших коллег, которым еще неведомо их печальное будущее. Пройдет время, и их будут осаждать со всего управления просьбами, а то и категорическими приказаниями срочно размножить какой-нибудь документ или фотографию…
А пока у них чистая радость от того, что пошла на шестом этаже еще одна новая машина. И мы радуемся вместе с ними.
11
Звонок телефона.
— На выезд!
Смотрю на часы: начало шестого. Почти уверен, что выезжаем на квартирную кражу.
Все-таки есть какая-то закономерность. Начало шестого, люди возвращаются домой с работы. Значит, можно ждать сообщения о том, что обворована квартира. Если ограблен магазин — сообщают обычно утром, о хулиганстве или уличных грабежах — вечером. А ночь — ночь по-прежнему остается порой самых опасных преступлений…
Это не значит, конечно, что в сегодняшнее дежурство у меня будет полный набор по всем статьям Уголовного кодекса — в нашем городе, как и повсюду в стране, все реже и реже звонят милицейские телефоны и поднимаются по тревоге опергруппы. Но закономерность пока сохраняется.
…В машине подменили шофера, и — редкий случай — едем с сиреной, хотя, честно говоря, особой необходимости в этом нет. Однако водитель то и дело включает на приборной доске тумблер. Вспыхивает впереди желтый блик светофоров, регулировщики поднимают свои жезлы, отходят в сторону машины, освобождая дорогу…
Никодимов, сидя на переднем сиденье, пожимает плечами. Но в машине хозяин — водитель. Он за рулем, он же на связи.
Еще раз протяжно, в два колена, поет сирена.
— «Криминалка» только так и должна ездить, — убежденно говорит, козыряя необкатанным словцом, шофер и снова тянется к тумблеру.
А кто его знает, может, он и прав? С каждым годом в городе становится все больше и больше машин, а теперь, когда завод в Тольятти работает на полную мощность, движение в городе будет все замедляться и замедляться. Несмотря на одностороннее движение, эстакады и тоннели. Так что, наверное, все-таки пришла пора приучать пропускать вперед милицейскую машину. Иначе придется пересаживаться по примеру орудовцев на вертолеты…
Есть и еще одно соображение, личное… Мне кажется, что собранные воедино все наши атрибуты: современная техника, новая красивая форма, та же сирена, а переходя на личности, и обновившийся, помолодевший, ставший куда образованнее, чем прежде, личный состав милиции — все это должно в полный голос говорить о возросшей силе Закона. Одно наше присутствие на улице должно предупреждать тех, кто не хочет жить честно.
Рация издает пронзительный визг, и спокойный, чуть искаженный динамиком голос говорит:
— «Памир-2», я — «Памир». Вызываю на связь.
Водитель перегибается с переднего сиденья и берет телефонную трубку с клавишей «прием-передача».
— Я — «Памир-2». Прием.
— «Памир-2», я — «Памир». Уточняю номер квартиры. Квартира девять. Как поняли?
— Я — «Памир-2». Понял вас хорошо.
Мы уже въехали во двор, и машина идет вдоль длинного кирпичного дома. Первый подъезд.
— Давайте-ка я сперва один схожу, — говорит Никодимов. — Не нравится мне что-то это уточнение. Как бы не напутали.
Через пару минут он возвращается и берется за рацию.
— Так и есть. Ошибка. Только перепугал всех.
Это бывает. Человек, сообщающий нам по «02» о происшествии, может быть взволнован, напуган, выбит из колеи. Перепутанный адрес — дело обычное. «Памир» стеснительно сообщает:
— «Памир-2». Уточняю. Квартира 165. Как поняли? Прием.
— Прекрасно поняли вас, «Памир», — усмехается Никодимов и выходит из машины.
В тесноватой передней не протолкнешься. Нас трое, да из райотдела человека четыре, да хозяева квартиры. Муж, жена и дочь-подросток.
Хозяйка, рыхловатая женщина лет пятидесяти в пестреньком домашнем халате, расстроенно говорит следователю:
— Прихожу, а дверь не заперта. Я туда, сюда — мужа нет, а дочка еще из школы не пришла. Меня тут сразу как кольнуло что-то. Я первым делом в маленькую комнату — шкаф раскрыт, половина белья по полу разбросана. Я остальное переворошила — так и есть! Пакет с деньгами — триста рублей! Нету!
Муж, печально помаргивая, потирает влажные залысины:
— Это же надо! Полгода откладывали, хотели серебряную свадьбу с женой справить. И вот — справили…
— Я потом в большую комнату, — торопится женщина. — Сервант настежь, серебряных ложечек нет и колец тоже нет — вот здесь, в тумбочке, лежали. И сережки золотые, с камешками…
Никодимов вздыхает.
— Конечно, все трогали, передвигали?
— Да, трогала, передвигала! — чуть ли не радостно соглашается женщина. — А как же? Ведь такой разгром!
Ну что с ними поделать! Ведь не раз же, не два каждый человек слышал или читал: если что случилось — ничего не трогай, не передвигай, жди милицию!
Никодимов бросает на меня выразительный взгляд. Я лезу в свой чемодан, надеваю тонкие нитяные перчатки, чтобы ненароком не поставить свой отпечаток — в резиновых работать плохо, потеют руки, — и иду в маленькую комнату.
На кухне следователь, уже закончивший предварительный осмотр, пишет протокол, перечисляя похищенные вещи. Хозяйка разрывается между следователем и мной. То я слышу ее голос из кухни, то вот она уже здесь — протягивает руку к разбросанному белью.
— Здесь деньги были, в этом пакете. Видите, пустой…
— Да вы не трогайте ничего! Сейчас хоть не трогайте, — я должен сдерживаться, и я сдерживаюсь.
Конечно, вряд ли нужно знакомить широкую общественность с методикой осмотра места происшествия — ух ты, какая казенная фраза! — но ведь надо же иметь голову на плечах! Если я сейчас, после хозяйской уборки, найду здесь хоть что-нибудь, это будет редкой удачей! Так не мешай мне, хозяйка, хоть сейчас!
На поверхности шкафа ничего нет. Да и что могло быть, если из дверок торчат ключи, за которые очень легко можно открыть створки? Теперь одна надежда на пакет, в котором были деньги. Его-то уж разворачивали, это факт. Значит, надо его изъять, проработать нингидрином — это уже по нашей химической части, — там должны быть отпечатки пальцев. Я подзываю следователя из отделения и пинцетом поднимаю пакет.
