Четвертая Скрепа (СИ) - Семеринов Иван (читать книги .TXT) 📗
Хронология событий была простой — Вера поехала к Захару по его приглашению на День Рождения. В результате что-то пошло не так, скорее всего она напилась и заснула, а когда проснулась, то никого из гостей уже не было… Вернее нет, даже так, он её напоил. Она стала собираться, но он её не отпустил. Произошла ссора, и мы имеем, что имеем. В любом случае ответы на все вопросы может дать только малолетний душегуб. Чем бы дите не тешилось. Говорухин потихоньку набросал начала статьи на своем ноутбуке, телефон он заблаговременно выключил, из рабочих чатиков удалился. По его замыслу получалась некая трагедия об этом поколении вперемешку с освещением беспредела властьимущих. Концовку он пока не продумал, но она определенно придет. Нужно еще глубже погрузиться в вопрос.
Из комнаты деда донесся хриплый стон, перебивший шум телевизора. Заслышав это, Говорухин вошел в дедовы покои. Из темного угла различилось что-то аля: «На, взгляни!»
Алексей посмотрел на экран телевизора. Там ведущий ток-шоу в черном костюме вынес в студию ведро с надписью: «Г**но» и поставил его рядом с гостем программы, а затем уверенно и дерзко сказал: «Вот надо всей страной нам, для вашего либерального брата скинуться на эти ведра! Да чтоб потом Родину не обсирали!»
Говорухин закатил глаза и устало улыбнулся
— Это всё?
— Ну ты посмотри! Посмотри! По телевизору дурного не скажут! Правда глаза колет, дерьмоед! — под дедом заскрипел диван.
В это время ведущий обещал накормить сторону «против» дерьмом и призывал к тому, чтобы «всех этих петрушечников, демократов заставили хлебнуть фекалий по полной».
— Извини, мне надо делать свои либеральные дела: распинать младенцев, растлять детей, заражать женщин СПИДом и превращать молодых парней в гомосексуалистов, — сострил Говорухин. Он вздохнул и сжал за спиной кулак.
— На кого только страну-то оставляем?! Сделали её великой, да вы все обосретесь, гниды несчастные! — со стоном прохрипел старик, когда Алексей уже собирался покинуть комнату. Он встал в дверном проеме и сквозь зубы процедил: «Подгузник менять тебе я больше не собираюсь»
— Да как ты посмел, отрок сучий! Где уважение к старости! Говорил я твоей матери аборт делать, нагуляла дура, не послушалась! — диван заскрипел куда звонче, а речь деда была жесткой и отрывистой.
Говорухин оперся на дверной косяк, на рефлексе попытался размять переносицу, но вовремя отвел руку, затем в пару шагов оказался у дедовского дивана и уселся рядом. Он старика несло мочевиной и тем противным запахом, который можно встретить в общественном транспорте от пожилых людей. Говорухин взглянул на деда и поморщился — его лицо было покрыто морщинами и иссохшим, похожим на бересту — хоть сейчас бери чернила с пером и пиши прямо на нем, возражать никто не собирается.
— Мы — это то, какими вы нас сделали, Вы — это то, какими вас сделали, — Говорухин перешел на повышенные тона, — Посмотри вокруг себя — проебывать уже нечего. Всё вы уже проебали, и до вас уже всё проебали, сто лет назад с Распутиным, со знахарями и гадалками, обещавшими чудо — а сейчас просто делаете вид, что стадион, выеденный блохами и насекомыми — это «Глобус». А за ним всё — выжженное поле из страданий, детских слёз и нестерпимой боли. Погрязли в обмане, интригах, да нас такими же сделали. Везде подтырить, подпиздить, испортить, насрать — суки вы все, вот кто вы такие, и за новой вывеской вам не спрятаться. Хотя тут (Говорухин костяшками постучал по голове деда, тот пытался вывернуться, но у него не вышло) менять всё надо. А тут-то ничего и нет. Один сквозняк, даже памяти нет.
Алексей отвернулся от него. Телевизор издавал белые шумы, рядом раздавалось тяжелое стариковское дыхание.
— Лежи и доживай с этим, — спокойно кинул ему Говорухин.
Он вскочил с дивана и вышел из комнаты. На улице похолодало. Морозную дымку разрезал дождь. Рассвет нового дня надрывал упаковку пасмурного неба. Укутавшись в пальто, журналист ушел за придомовую территорию, куда-то туда, где был безжизненный пустырь, на котором задыхался неизвестный цветок. Ботинки вязли в грязи и мокрой глине, повязка и волосы вымокли, а капли дождя слезинками осели на одежде. Остановившись, Говорухин достал из-под пальто папку, взял её в одну руку, пока в другой держал зажигалку, пытаясь её поджечь. Бумаги вспыхнули быстро, тлея на легком ветру, разносивший пепел по пустырю. Когда жжение от огня стало нестерпимым, Говорухин бросил папку на земь. Она осела в грязи и глине. Пламя развеивалось маленьким победным стягом. Журналист смотрел на розовые тучи, думая о том, что очередная точка невозврата пройдена.
XIII
Зазвонил домофон. Говорухин подошел к двери и снял трубку:
— Доставка пиццы, — пробубнил чей-то голос, довольно глубокий и не сказать, что моложавый. Журналист щелкнул по кнопке, прозвучал глухой, даже затухающий сигнал о том, что дверь внизу открылась. Он вышел на площадку. Тягостно зашумел лифт, будто бы коробка с пепперони была неподъемной тяжестью. Створки отворились, и перед ним предстал молодой долговязый парень с непропорциональной головой и прыщавым лицом, в общем, студент.
— Пепперони, — сумму он называть не стал, но протянул чек. Говорухин пальцами взял его и достал из кармана деньги. Затем доставщик протянул ему коробку и проговорил: «Спасибо за заказ. Надеюсь вы воспользуетесь нашими услугами еще», будто бы зачитывая приговор капитализму, а затем по-заговорчески перешел на шепот:
— Извините, — Говорухин принял очень заинтересованный вид, — а вы слышали о расследовании Перевалова, посвященного одному самому высокому городскому чиновнику, — фамилию мэра он назвать не решился.
Говорухин нарочито громко со спокойствием ответил: «Про Долгорукова что ль? Да, дворцы у него прекрасные, спору нет, только без вкуса всё сделано, как будто бы сельский троешник дорвался до денег и своего понятия «шика», а почему вас это интересует?»
Доставщик пиццы немного опешил и повысил тон, хотя голос его оставался всё равно тихим:
— Сейчас подождите, у меня тут, — он стал копаться в сумке, свисавшей с его плеча, — эти как их там… я их несколько штук раздам для членов семьи, если у вас есть… брошурки, точно — произнес он, протягивая несколько листовок Говорухину. Тот кивком показал на то, что его руки заняты стывшей едой. Доставщик нервно рассмеялся и сказал, что подержит пиццу в руках, пока Говорухин будет их осматривать. Буквально через секунду у журналиста в руках оказались листовки. На них был распечатан мужчина лет сорока в темном пиджаке менеджера среднего класса и в героическом профиле позирует на фоне серых многоэтажек, рядом белым по оранжевому было написано: «ПЕРЕВАЛОВ. НАЧНИ ВЫБИРАТЬ!».
— Вообще, на вашем месте я бы вместо шепота разработал шифр. Говорят, что по всему городу, в подъездах и парках, расставили жучки, а вы тут с брошурками, за которые по головке не погладят. Может, они уже сейчас нас слушают? — Говорухин пытался сдержать смех и сохранить серьезное лицо, — записывают ваше имя в специальный блокнотик, чтобы потом на протестной акции задержать и вывезти в лесок. А поверьте мне, смотреть на темную еловую чащу из окон бобика — страшно. Сразу мурашки бегут, когда вспоминаю. А как же тогда быть? Вот у вас есть ответ?
— А как же тогда быть? — растерянно спросил студент, он сжался и казался уже меньшим, чем он был.
— А вот так, — журналист развел руками, — машину можете одолжить на денек?
XIV
Договорится с доставщиком после беседы оказалось достаточно легко. Сагитировал, получил энное количество наличности на карман — здорово проведенный день. Тем временем, Говорухин уплетал кусок остывшей пиццы, набирая номер Захара. Динамики телефона загудели. Под сердцем что-то ёкнуло, какое-то скомканное волнение, сжавшееся у основания реберной решетки. Из трубки раздался голос:
— Алло, — человек на другом конце говорил скучающе и выражал некую утомленность что ли.
