Первое дело Мегрэ - Сименон Жорж (е книги txt) 📗
Не сказала она и о том, что дверь молочной снабжена была не звонком или колокольчиком, а каким-то хитрым аппаратом из металлических трубок, который всякий раз — стоило открыть дверь — издавал протяжно-унылый перезвон. Мегрэ узнал об этом только сейчас, когда днем остался дома.
— Сколько? Тридцать восемь и пять?
— Сейчас у тебя тридцать восемь и восемь…
— А вечером будет тридцать девять.
Мегрэ был в ярости. Он злился всякий раз, когда болел, и сейчас мрачно посматривал на госпожу Мегрэ: ведь она ни за что не выйдет из комнаты, а ему так хотелось бы выкурить трубочку.
Дождь все лил и лил, мелкий, моросящий дождь, что тихо и тоскливо стучит в окошко, создавая впечатление, будто живешь в каком-то аквариуме. Лампочка без абажура, висящая на длинном шнуре, заливала комнату ярким светом. И нетрудно было представить себе бесконечные пустынные улицы, освещенные окна домов, людей, метавшихся из угла в угол, словно рыбки в аквариумах.
— Ты сейчас выпьешь еще чашку отвара… Это, вероятно, была уже десятая, считая с полудня. Теперь ему снова нужно было хорошенько пропотеть, чтобы простыни превратились чуть ли не в компресс. Он подхватил грипп в то холодное утро, когда ждал Жюстена у школы, а может — тогда, когда блуждал по улицам. Вернувшись в десятом часу в свой кабинет и машинально помешивая угли в камине, он почувствовал озноб. Затем бросило в жар. Брови покалывало. Поглядев на себя в огрызок зеркала, висевший в туалете, он увидел перед собой большие блестящие глаза.
Да и трубка не имела обычного вкуса, а это было плохим признаком.
— Скажите, Бессон, вы могли бы продолжить следствие по делу певчего, если я случайно не приду после полудня?
И Бессон, воображающий, что он хитрее других, ответил:
— Неужели, шеф, вы думаете, что можно всерьез говорить о каком-то деле певчего? Да хороший следователь давным-давно поставил бы на нем точку!
— И тем не менее вы будете наблюдать за улицей Святой Катерины. Поручите это своим агентам, ну хотя бы Валлену…
— На тот случай, если труп вдруг объявится прямо перед домом судьи?
Мегрэ чувствовал себя скверно, спорить не стал и с трудом отдал последние распоряжения.
— Составьте для меня список обитателей этой улицы. Это нетрудно сделать… улица не длинная.
— Допрашивать опять мальчишку?
— Нет…
…И вот сейчас его снова окатила горячая волна. Он чувствовал, как по телу бегут капли пота; есть не хотелось, клонило ко сну, но заснуть мешал бесконечный раздражающий перезвон медных трубок в молочной.
Он был в отчаянии: разве можно сейчас болеть! Раздражало и то, что госпожа Мегрэ неотступно стерегла его, не разрешая выкурить трубку. Хоть бы на минутку сходила в аптеку за лекарствами! Но она, конечно, уже запаслась всем необходимым.
Да, он был в отчаянии и все же иногда, закрывая глаза, чуть ли не с наслаждением испытывал какую-то необычную легкость и, забывая о грузе лет, предавался давним ощущениям, пережитым когда-то в детстве.
И будто вновь видел юного Жюстена, его бледное, но решительное лицо. Все возникающие перед ним образы — расплывчатые и нечеткие — не были связаны с повседневными делами и, однако, чем-то настойчиво напоминали о настоящем. Странно, но он мог бы, например, описать почти в точности комнату Жюстена, хотя никогда ее и не видел, — железную кровать, будильник на ночном столике. Вот мальчик протягивает руку, бесшумно одевается… Все его движения отработаны до автоматизма…
А вот и первый удар колокола — значит, уже без четверти шесть… Нужно вставать… А вот и далекий звон из больничной церкви… Внизу, у лестницы, мальчик натягивает башмаки, приотворяет дверь, и в лицо бьет холодное дыхание утреннего города.
— Знаешь, мадам Мегрэ, он никогда не читал детективных романов.
В шутку они как-то — уже давно — стали называть друг друга по фамилии — Мегрэ и мадам Мегрэ, привыкли к этому и, пожалуй, даже забыли, что у них, как у всех, есть имена.
— И газет не читает.
— Право, лучше бы ты заснул… Он уныло взглянул на трубку, лежащую на черном мраморном камине, и закрыл глаза.
— Я долго расспрашивал о нем его мать… Она весьма достойная женщина, но уж слишком волновалась…
— Спи.
Ненадолго он умолкал. Дыхание становилось ровнее. Можно было подумать, что наконец он заснул.
— Она утверждала, что он ни разу не видел мертвеца… Детей обычно избавляют от подобных зрелищ.
— Да какое это имеет значение?
— А он ведь мне говорил, что труп был длинный-предлинный и, казалось, занимал весь тротуар… Всегда создается такое впечатление, когда видишь мертвеца, лежащего на земле… Всякий раз мертвец кажется выше, длиннее, чем живой… Понимаешь?
— Ну что ты беспокоишься! Бессон сам расследует это дело.
— Бессон не верит.
— Во что не верит?
— Что был мертвец…
— Хочешь, я потушу лампу?
Он воспротивился. Тогда она встала на стул и заслонила лампочку вощаной бумагой, чтобы свет не бил в глаза.
— Постарайся заснуть хоть на часок, а потом выпьешь еще чашку отвара. Ты плохо пропотел…
— Право, если б я сделал хоть маленькую затяжку…
— Да ты с ума сошел!
Она вышла на кухню — приготовить отвар из овощей, Слышно было, как она шлепает по кухне в мягких комнатных туфлях. А ему почему-то все время мерещилась улица Святой Катерины, ровные ряды фонарей.
— Судья утверждает, что якобы ничего не слышал…
— Что ты говоришь?
— Бьюсь об заклад, что они ненавидят друг друга… Из кухни раздался голос госпожи Мегрэ:
— О ком ты говоришь? Ты же видишь, я занята…
— О судье и мальчишке-певчем… Они никогда не разговаривали, но я готов поклясться, что они ненавидят друг друга. Знаешь, старики — особенно одинокие — превращаются в детей… Жюстен каждое утро проходил мимо него, и каждое утро старый судья сидел у окна. Он похож на сову…
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. В проеме двери показалась госпожа Мегрэ с дымящейся разливательной ложкой в руке.
— Постарайся вникнуть в мои слова… Судья говорит, будто ничего не слышал, и я не могу, разумеется, заподозрить его во лжи — это слишком серьезно…
— Ну хорошо, хорошо. Постарайся не думать больше об этом.
— …но утверждать не решился, слышал он шаги Жюстена вчера утром или нет.
— Может, он опять заснул…
— Пет. Лгать он не смеет, но нарочно не дает точного ответа. А жилец из сорок второго дома, ухаживающий за больной женой, услышал, как по улице бежали.
Мысль его, подхлестанная лихорадке, настойчиво и услужливо напоминала об этой детали.
— Куда же делся труп? — резонно возразила госпожа Мегрэ. — Больше не думай о мальчишке. Ведь Бессон знает свое дело — ты и сам не раз говорил об этом…
Не зная, что ей ответить, он закутался в одеяло, пытаясь заснуть, но стоило ему смежить веки, как перед ним тотчас же встало лицо маленького певчего, его худые ноги в черных носках.
— Тут что-то не так…
— Что ты говоришь? Что не так? Тебе плохо? Хочешь, я позову доктора?
Да нет, он думал все о том же, упорно возвращаясь к прежнему.
И снова он стоял у порога школы, и снова переходил площадь Конгресса…
— Вот здесь что-то неладно…
Прежде всего, судья ничего не слышал. И обвинить его в лжесвидетельстве можно лишь в том случае, если будет твердая уверенность, что кто-то действительно дрался под самыми его окнами, что какой-то человек действительно пробежал по направлению к казарме, тогда как мальчик бросился в противоположную сторону.
— Скажи-ка, мадам Мегрэ…
— Ну что?
— А что, если они оба побежали в одном и том же направлении?
Госпожа Мегрэ только вздыхала и снова бралась за шитье, слушая, словно по обязанности, монолог, прерываемый хриплым дыханием.
— Прежде всего, это логичнее…
— Что — логичнее?
— Что оба побежали в одном и том же направлении. Но тогда они должны были бежать отнюдь не к казармам… Выходит, мальчик преследовал убийцу? Нет. Скорее всего, убийца преследовал мальчика. Ради чего? Ведь он же не убил его. Ну хотя бы чтобы заставить его замолчать… Все равно мальчик проговорился… Или помешать ему что-то рассказать, передать какие-то подробности… Послушай, мадам Мегрэ…
