Запятнанный ангел - Пентикост Хью (книги без регистрации полные версии .txt) 📗

— Вы увидите указатели, — сказал мне Трэш, — но не пытайтесь проехать туда в вашем «ягуаре». Придется пройти пару сотен ярдов пешком от стоянки у подножия холма.

Я поехал. Мне не хотелось останавливаться у дома Гарриет, чтобы не терять светлое время. Проезжая мимо, я увидел, что инвалидная коляска исчезла. Эда увезли в дом — тупо смотреть на стены, подумал я.

Наконец я увидел указатели и проехал еще несколько сот ярдов до пустой стоянки. Вечер был ясный, луна уже виднелась на все еще голубом небе. Широкая тропа, поднимавшаяся к театру, была вырублена в густом лесу, среди сосен, вязов и буков. Здесь уже темнело. Я попытался представить пять тысяч людей в маскарадных костюмах и масках, бродивших здесь в ночь фестиваля. Должно быть, на это стоило посмотреть.

Я держу себя в хорошей форме, и все же я запыхался, пока добрался до вершины холма. Там ряды деревянных скамеек спускались амфитеатром к сцене. Сцена была большой, со звуковым отражателем позади нее, который выглядел в лунном свете как чудовищная устричная раковина. Над участками слева и справа от сцены виднелись навесы. По моим прикидкам, здесь могли разместиться тысячи две человек. Я присел на одну из скамеек наверху и зажег сигарету. В ту ночь двадцать один год назад амфитеатр, наверное, был битком набит людьми в маскарадных костюмах. Я представил, как они сидели тут, смотрели на Джона Уилларда, выходящего на сцену, и аплодировали ему. Вот он садится к фортепьяно и ждет, когда наступит тишина. Потом он начинает играть — и вдруг раздается резкий звук выстрела. Уиллард падает вперед на клавиши, обрывая музыку фальшивым аккордом. Две тысячи людей кричат в истерике, в костюмах и масках, а кровь Уилларда хлещет на фортепьяно и сцену.

Возможно, мое воображение чересчур разыгралось. Я даже слышал музыку.

И тогда волосы у меня встали дыбом. Я действительно слышал музыку! Это была соната Бетховена — «Аппассионата». Она доносилась с пустой сцены. Я немедленно вернулся на землю. Звук казался немного жестяным, и я понял, что это звучит в динамиках старая поцарапанная пластинка.

Я поднялся, чувствуя легкий озноб, и пошел к сцене, переступая с одной скамейки на другую. По мере того как я приближался к сцене, музыка становилась все громче, дефекты на заезженной пластинке — все слышнее. Перескакивая со скамейки на скамейку, я пытался разглядеть человека, поставившего пластинку. Никого. Ни единого звука не слышалось, кроме пластинки и моих шагов. Когда я оказался внизу, пластинка кончилась. Очевидно, выключить ее было некому, а автоматически проигрыватель не отключался. Из динамиков, которые теперь можно было увидеть на огромной раковине, доносилось щелканье иглы.

Я сделал еще несколько шагов к сцене.

Щелк-щелк-щелк.

Весь подобравшись, я прошел по сцене за кулисы. Там, под навесом, было темно, как в яме.

— Кто тут есть? — окликнул я.

Ничего, кроме щелчков иглы.

Я двинулся вперед и споткнулся о смотанный электрический кабель, лежавший на полу. Выпрямившись, я достал из кармана зажигалку и, щелкнув, поднял слабенький огонек над головой. Он почти не давал света, но я смог разглядеть большой звуковой пульт и проигрыватель. Пламя погасло. Я на ощупь подобрался к пульту и снова щелкнул зажигалкой. Света было достаточно, чтобы снять иглу с пластинки, но, чтобы найти выключатель и остановить проигрыватель, пришлось повозиться. Я взял пластинку и поднес зажигалку поближе к ней. Это была старая пластинка на семьдесят восемь оборотов. Во рту у меня вдруг пересохло, когда я прочитал надпись на этикетке:

Значит, я слушал Джона Уилларда. Почему-то я знал точно, что это именно та музыка, которую он играл в ту ночь, когда его убили.

Теперь, когда проигрыватель остановился, было совсем тихо. Вдали жалобно вздыхала какая-то ночная птица. Позади раковины густой лес. Кто бы ни поставил эту пластинку, будь он хоть в десяти ярдах отсюда, разглядеть его не удастся.

Зажав пластинку под мышкой, я вышел из-за кулис на сцену. Сумерки быстро сгущались, огромный звуковой пульт отбрасывал тень в лунном свете. Без всякой на то причины я вдруг подумал, что представляю собой великолепную мишень, стоя здесь, посреди сцены. Мне безумно хотелось убраться отсюда, и убраться как можно быстрее. Как там говорила Гарриет: «Кто-то следит за происходящим в полной готовности».

Я заставил себя неторопливо сойти со сцены и стал подниматься по скамейкам амфитеатра. Богом клянусь, кто-то следил за мной.

Я немного успокоился, только когда добрался до верха и стал спускаться вниз по тропинке к своему «ягуару». В лесу было уже почти совсем темно, и я больше не чувствовал себя такой соблазнительной мишенью. Мои спина и грудь были влажными от пота. Я представлял, как там кто-то смеется до тошноты над мрачной гнусностью собственной шутки, и тихонько проклинал мисс Сотби из почтового отделения за то, что она раструбила о моем приезде заранее. Кто-то уже приготовился поиграть со мной.

Сквозь густую поросль молодых кленов с рано пожелтевшими листьями я заметил свой «ягуар» и наконец-то ощутил себя в безопасности. Но, подойдя ближе, я начал чертыхаться. С моей стороны обе шины были спущены. Приблизившись еще на несколько шагов, я обнаружил, что они не только спущены: они были разрезаны на ленточки чем-то острым, вроде ножа. Красная кожаная обивка тоже была разодрана и изрезана.

Кровь застучала у меня в висках. Это уже не шутка. Похоже на поступок каких-нибудь вандалов-подростков, бессмысленный, разрушительный.

Ну, сегодня вечером на машине мне отсюда не уехать. Я неторопливо поднял верх, закрыл окна и запер дверцы. До дома Гарриет было чуть больше мили, до «Вилки и Ножа» — все четыре.

Я дошел до Колони-роуд и почти напротив дороги, ведущей к театру, заметил яркие огоньки дома, в северном крыле которого виднелось огромное окно студии. Я прошел по мягкому ковру из сосновых иголок к парадному входу и постучал.

— Войдите!

Это был женский голос. Молодой голос.

Я открыл дверь. Комната за дверью представляла собой большую студию с холстами, сложенными у стены, мольбертом и столиком у окна, где валялись краски и кисти. На кушетке напротив двери сидела, подогнув под себя ноги, девушка с волосами огненного цвета и читала книгу. На ней была простая голубая рубашка, забрызганная краской, и тесные голубые джинсы. Выглядела она весьма привлекательно. Девушка кинула на меня вопросительный взгляд и вдруг спрыгнула с кушетки, словно ее укололи булавкой.

— Так это вы! — выпалила она гневно.

— Прошу прощения? — озадаченно спросил я.

— Это вы взяли мою пластинку. Кто вы такой и зачем вам понадобилось рыться в моих вещах, когда меня не было дома?

— Давайте начнем сначала, — сказал я, тоже слегка раскипятившись. — Я не копался в ваших вещах, а если это пластинка ваша, у меня есть к вам несколько вопросов.

— Кто вы такой? — спросила она все еще сердито.

— Меня зовут Дэвид Геррик. Я зашел узнать, нельзя ли от вас позвонить. Кто-то разломал мою машину, пока я был в театре на холме. Я хочу дозвониться в гараж и вызвать механика.

— Вы тот человек, которого вызвала Гарриет Брок?

— Вы это узнали из первых рук, от мисс Сотби, или до вас дошли слухи?

— А что случилось с вашей машиной? — осведомилась она.

— Кто-то разрезал шины и обивку. Я не предполагал, что в Нью-Маверике водятся несовершеннолетние преступники.

— Откуда у вас моя пластинка, если вы не взяли ее здесь?

До сих пор ни она, ни я не ответили ни на один вопрос. Я решил, что сделаю это первым.

— Кто-то поставил ее на проигрыватель в театре. Кто бы это ни был, он ушел, оставив ее там, и она крутилась и крутилась. Мне стало интересно, и я пошел посмотреть. Но сейчас единственное, что меня интересует, — спасти то, что осталось от моей машины.

Лицо девушки побледнело.