Лунный камень - Коллинз Уильям Уилки (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗

Была минута, когда я думал, что на мои поцелуи отвечают, минута, когда мне показалось, будто и она также забыла все на свете. Но не успела эта мысль мелькнуть у меня в голове, как ее первый же сознательный поступок заставил меня почувствовать, что она все помнит. С криком, похожим на крик ужаса, и с такой силой, что я сомневаюсь, мог ли бы устоять я против нее, если бы попытался, она оттолкнула меня от себя. Я увидел в глазах ее беспощадный гнев, я увидел на устах ее безжалостное презрение. Она смотрела на меня гневным взглядом как на постороннего человека, оскорбившего ее.

— Трус! — сказала она. — Низкий, презренный, бездушный трус!

Таковы были ее первые слова. Она нашла самый непереносимый укор, какой только женщина может сделать мужчине, и бросила его мне.

— Я помню время, Рэчел, — ответил я, — когда вы могли более достойным образом сказать мне, что я оскорбил вас. Прошу вас простить меня.

Быть может, горечь, которую я чувствовал, сообщилась и моему голосу. При первых моих словах глаза ее, теперь смотревшие в сторону, снова нехотя обратились ко мне. Она ответила тихим голосом, с угрюмой сдержанностью, которая была для меня совершенно нова в ней.

— Может быть, я заслуживаю некоторого извинения, — сказала она. — После того, что вы сделали, мне кажется, это низкий поступок с вашей стороны — пробраться ко мне таким образом, как пробрались сегодня вы. Мне кажется, с вашей стороны малодушно рассчитывать на мою слабость к вам. Мне кажется, это низко, пользуясь неожиданностью, добиться от меня поцелуя. Но это лишь женская точка зрения. Мне следовало бы помнить, что вы не можете ее разделять. Я поступила бы лучше, если бы овладела собой и не сказала вам ничего.

Это извинение было тяжелее оскорбления. Самый ничтожный человек на свете почувствовал бы себя униженным.

— Если бы моя честь не была в ваших руках, — сказал я, — я оставил бы вас сию же минуту и никогда больше не увиделся бы с вами. Вы упомянули о том, что я сделал. Что же я сделал?

— Что? вы сделали? Вы задаете этот вопрос мне?

— Да.

— Я сохранила в тайне вашу гнусность, — ответила она, — и перенесла последствия своего молчания. Неужели я не имею права на то, чтобы вы избавили меня от оскорбительного вопроса о том, что? вы сделали? Неужели всякое чувство признательности умерло в вас? Вы были когда-то джентльменом. Вы были когда-то до?роги моей матери и еще дороже — мне…

Голос изменил ей. Она опустилась на стул, повернулась ко мне спиной и закрыла лицо руками.

Я выждал немного, прежде чем нашел в себе силы говорить дальше. В эту минуту молчания сам не знаю, что ранило меня больнее — оскорбление ли, нанесенное мне ее презрением, или ее гордая решимость, которая не допускала меня разделить ее горе.

— Если вы не заговорите первая, — начал я, — должен это сделать я. Я пришел сюда с намерением поговорить с вами о чем-то очень важном. Окажете ли вы мне самую обыкновенную справедливость и согласитесь ли выслушать меня?

Она не шевелилась и не отвечала. Я не спрашивал ее более, я не подвинулся ни на шаг к ее стулу. Проявляя такую же упорную гордость, как и она, я рассказал ей о своем открытии в Зыбучих песках и обо всем, что привело меня к нему. Рассказ, разумеется, занял порядочно времени. С начала до конца она не обернулась ко мне и не произнесла ни слова.

Я был сдержан. Вся моя будущность, по всей вероятности, зависела от того, чтоб я не потерял самообладания в эту минуту. Настало время проверить теорию мистера Бреффа. Охваченный острым желанием испытать ее, я обошел вокруг стула и стал так, чтобы оказаться лицом к лицу с Рэчел.

— Я должен задать вам один вопрос, — сказал я, — и это вынуждает меня вернуться к тяжелому предмету. Показала вам Розанна Спирман мою ночную рубашку? Да или нет?

Она вскочила на ноги и подошла ко мне вплотную. Глаза ее впились мне в лицо, словно желая прочесть там то, чего еще никогда не читали в нем.

— Вы сошли с ума! — воскликнула она.

Я все еще сдерживался. Я сказал спокойно:

— Рэчел, ответите ли вы на мой вопрос?

Она продолжала, не обращая на меня внимания:

— Не кроется ли тут какая-нибудь неизвестная мне цель? Какой-нибудь малодушный страх за будущее, который затрагивает и меня? Говорят, после смерти вашего отца вы разбогатели. Может быть, вы пришли сюда затем, чтобы возместить мне стоимость моего алмаза? И у вас еще осталось настолько совести, что вам стыдно? Не это ли объяснение вашей мнимой невиновности и вашей истории о Розанне Спирман? Не кроется ли стыд в глубине всей этой лжи?

Я перебил ее. Я не мог уже сдерживаться.

— Вы нанесли мне непростительное оскорбление! — вскричал я. — Вы подозреваете, что я украл ваш алмаз. Я имею право и хочу знать, по какой причине?

— Подозреваю? — воскликнула она, приходя в возбуждение, равное моему. — Негодяй! Я собственными глазами видела, как вы взяли алмаз!

Страшное объяснение, заключавшееся в этих словах, уничтожение всего, на что надеялся мистер Брефф, привело меня в оцепенение. При всей моей невиновности, я стоял перед ней молча. В ее глазах, в глазах всякого я должен был казаться человеком, потрясенным открытием его преступления.

Ее смутило зрелище моего унижения и своего торжества. Внезапное мое молчание как будто испугало ее.

— Я пощадила вас в то время, — сказала она, — я пощадила бы вас и теперь, если бы вы не вынудили меня заговорить.

Она отошла, собираясь выйти из комнаты, и поколебалась у дверей.

— Почему вы пришли сюда унижать себя? — спросила она. — Почему вы пришли сюда унижать меня?

Она сделала еще несколько шагов и опять остановилась.

— Ради бога, скажите что-нибудь! — воскликнула она в волнении. — Если осталась в вас хоть капля жалости, не допускайте меня унижать себя таким образом! Скажите что-нибудь — и заставьте меня уйти из комнаты!

Я подошел к ней, сам не зная, что делаю. Может быть, у меня была какая-нибудь смутная мысль удержать ее, пока она не сказала еще чего-нибудь. С той минуты, как я узнал, что свидетельство, на основании которого Рэчел обвинила меня, было свидетельством ее собственных глаз, ничто — даже убеждение в собственной невиновности — не было ясно в моих мыслях. Я взял ее за руку; я старался говорить с нею твердо и разумно, а мог только выговорить:

— Рэчел, вы когда-то любили меня!

Она задрожала и отвернулась от меня. Ее бессильная, дрожащая рука осталась в моей.

— Пустите мою руку, — произнесла она слабым голосом.

Мое прикосновение к руке ее произвело на нее такое же действие, как звук моего голоса, когда я вошел в комнату. После того, как она назвала меня трусом, после ее признания, поставившего на мне клеймо вора, я еще имел власть над нею, покуда рука ее лежала в моей руке!

Я тихо отвел ее на середину комнаты. Я посадил ее возле себя.

— Рэчел, — сказал я, — не могу объяснить противоречия в том, что сейчас вам скажу. Могу только сказать вам правду, как сказали ее вы. Вы видели, как я взял алмаз. Перед богом, который слышит нас, клянусь, что только сейчас впервые узнал, что я взял его! Вы все еще сомневаетесь во мне?

Она или не обратила внимания на мои слова, или не слыхала их.

— Пустите мою руку, — повторила она слабым голосом. Это было единственным ее ответом. Голова ее упала на мое плечо, а рука бессознательно сжала мою руку в ту минуту, когда она попросила меня выпустить ее.

Я удержался от повторения вопроса. Но на этом и кончилось мое терпение. Я понял, что снова смогу смотреть в глаза честным людям, только если заставлю Рэчел рассказать все подробно. Единственная надежда, остававшаяся у меня, состояла в том, что, может быть, Рэчел не обратила внимания на какое-нибудь звено в цепи — на какую-нибудь безделицу, которая, быть может, при внимательном исследовании могла послужить средством для доказательства моей невиновности. Признаюсь, я не выпускал ее руки. Признаюсь, я заговорил с нею со всей теплотой и доверием прошлых времен.