Мегрэ в школе - Сименон Жорж (читаем книги бесплатно TXT) 📗

Глава 3

Опять Шевассу

Распахнутая дверь мэрии выходила прямо в коридор с белыми, свежевыкрашенными маслом стенами, на которых были приколоты кнопками разные административные объявления. Некоторые из них — например, объявление о срочном заседании муниципального совета — были написаны от руки круглым почерком. Возможно, писал их сам учитель. Серый пол, выложенный плитками, такая же серая деревянная мебель… Дверь направо вела, очевидно, в зал заседаний, где стояли бюст Марианны [1] и флаг, а полуоткрытая дверь налево — в канцелярию. В пустой комнате стоял запах выкуренных сигар.

Лейтенант Даньелу, превративший в последние дни канцелярию в свой главный штаб, еще не приходил.

На другом конце коридора, как раз напротив входной двери, была раскрыта настежь двустворчатая дверь, ведущая во двор, в самой середине которого росла липа. Там же, во дворе, приютилось низкое здание школы; в трех его окнах виднелись лица мальчишек и девчонок, а позади них — новый учитель, которого комиссар Мегрэ уже видел в гостинице.

Всюду царила тишина, и лишь из кузницы доносились частые удары молота о наковальню. В глубине двора виднелись дощатые изгороди, зеленеющие сады с распускающейся сиренью, белые и желтые домики, раскрытые всюду окна…

Мегрэ свернул налево и направился к дому учителя Гастена. Когда он поднял руку и хотел уже постучать в дверь, она неожиданно отворилась, и Мегрэ очутился на пороге кухни. Там, склонившись над тетрадью, сидел за столом, покрытым клеенкой, мальчуган в очках.

Оказалось, что дверь ему отворила мадам Гастен. Она увидела в окно, как он остановился во дворе, посмотрел по сторонам и медленно направился к ним.

— Я еще вчера узнала о вашем приезде, — сказала она, отступая в сторону, чтобы пропустить его. — Входите, господин комиссар. Если бы вы только знали, как я вам рада! — Она вытерла мокрые руки о передник и обратилась к сыну, который так и не поднял головы и вроде бы не замечал посетителя: — Жан-Поль, почему ты не поздоровался с господином комиссаром?

— Здравствуйте.

— Поднимись в свою комнату.

Кухня была очень маленькая, и, несмотря на раннее утро, в ней было необыкновенно чисто и уютно.

Юный Гастен молча взял книгу и, пройдя по коридору, стал подниматься по лестнице.

— Проходите сюда, господин комиссар.

Они прошли через коридор в комнату, служившую гостиной, которой, видимо, никогда не пользовались.

У стены стояло пианино, круглый дубовый стол, кресла с кружевными салфеточками под голову, на стенах висели фотографии, и всюду были расставлены разные безделушки.

— Садитесь, пожалуйста.

В доме было четыре комнаты, но все такие маленькие, что Мегрэ сразу же почувствовал себя огромным, нескладным, и, может, поэтому ему показалось, что он попал внезапно в нереальный мир.

Ему говорили, что мадам Гастен похожа на мужа, но он никогда бы не подумал, что настолько. Их действительно можно было принять за брата и сестру. Такие же жидкие, неопределенного цвета волосы, какое-то вытянутое вперед лицо, светлые близорукие глаза… И ребенок, в свою очередь, был некоей искаженной копией собственных родителей.

Интересно знать, что он там, наверху, делает: подслушивает их разговор или опять уткнулся в тетрадь? Ему было тринадцать лет, а выглядел он маленьким старичком или, точнее, человеком вне возраста.

— Я запретила ему идти сегодня в школу, — объяснила мадам Гастен, закрывая дверь. — Мне кажется, что так будет лучше. Вы же знаете, как жестоки бывают дети…

Если бы Мегрэ поднялся, то наверняка бы заполнил всю комнату, поэтому он неподвижно сидел в кресле, жестом пригласив собеседницу последовать его примеру: слишком уж было утомительно смотреть на нее снизу вверх.

Угадать ее возраст было почти невозможно. Точь-в-точь как у сына. Мегрэ знал, что ей не больше тридцати четырех лет, но ему редко приходилось видеть женщину, настолько лишенную всякой женственности. Под платьем какого-то унылого цвета угадывалось тощее, изможденное, чуть сгорбившееся тело. Кожа у нее в деревне не загорела, а приобрела сероватый оттенок. Даже голос был какой-то устало-погасший.

Она попыталась улыбнуться, робко протянула руку и, взяв Мегрэ за плечо, еле слышно произнесла:

— Я так вам благодарна, что вы ему поверили!

Он не мог ей признаться, что и сам еще не знает, почему он вдруг решил поехать сюда: может, в этом повинно весеннее солнце над Парижем, а может, воспоминание об устрицах и белом вине…

— Если бы вы только знали, господин комиссар, как я себя упрекаю! Ведь это я виновата во всем, что здесь произошло. Я испортила жизнь и ему, и нашему сыну… Я стараюсь искупить свою вину. Я ведь очень сильная…

Он испытывал примерно такое же чувство неловкости, как если бы пришел невзначай в дом, где лежал покойник, и не знал бы, что сказать. Он попал в особую среду, в своего рода одинокий особняк, вокруг которого кипели и клокотали деревенские страсти.

Все трое — Гастен, его жена и их сын — настолько отличались от всех прочих обитателей, что комиссар хорошо понимал, почему здешние крестьяне не доверяют им.

— Я не знаю, чем все кончится, — продолжала она, вздохнув, — но я не могу поверить в то, что суд может приговорить невиновного. Это такой необыкновенный человек! Вы видели его, однако вы его не знаете… Скажите, как он чувствовал себя вчера вечером?

— Хорошо. И очень спокойно.

— Правда, что ему надели наручники на перроне?

— Нет. Он сам пошел за двумя полицейскими.

— И много было там народу?

— Все прошло тихо и незаметно.

— Как вы думаете, может, ему что-то нужно? У него ведь слабое здоровье. Он не из крепышей…

Она не плакала. Она, наверно, столько пролила в жизни слез, что больше их и не осталось. У окна, как раз над ее головой, висела фотография молодой девушки, почти толстушки, и Мегрэ не мог оторвать от нее глаз, спрашивая себя: неужели она и в самом деле была когда-то такой — со смеющимися глазами и с ямочками на щеках?..

— Да, — вздохнула она, — тогда я была молода…

Рядом с этой фотографией висела другая — фотография Гастена. Он почти не изменился, с той только разницей, что тогда он носил довольно длинные волосы, как у художников, и, конечно, писал стихи.

— Вам уже рассказали? — пробормотала она, бросив настороженный взгляд на дверь.

И он почувствовал, что именно об этом она и хотела рассказать, что именно об этом она и думала с тех пор, как он приехал, что именно это и было для нее самым важным.

— Вы говорите о том, что произошло в Курбевуа?

— Да, о Шарле…

Спохватившись, она покраснела, как будто произнесла запретное имя.

— Шевассу?

Она утвердительно кивнула.

— Я все еще спрашиваю себя, как это могло случиться. Я столько выстрадала, господин комиссар!.. И я хотела бы, чтобы мне объяснили! Видите ли, я не плохая женщина. Я познакомилась с Жозефом, когда мне было пятнадцать лет, и сразу же поняла, что выйду за него замуж. Мы вместе готовили нашу будущую жизнь. Мы оба решили, что будем учить детей.

— Эту мысль подал вам он?

— Думаю, что да. Он умнее меня. Это человек с головой. Но он очень скромен, и люди не всегда это понимают. Мы получили наши дипломы в один и тот же год и поженились; с помощью влиятельной кузины мы оба получили назначение в Курбевуа.

— Вы полагаете, что все это имеет отношение к тому, что здесь произошло во вторник?

Она взглянула на него с удивлением. Ему не следовало было прерывать ее, так как она могла растеряться и стать в тупик.

— Во всем виновата я… — Нахмурившись, она постаралась пояснить свои слова: — Если бы не случилось того, что было в Курбевуа, мы не приехали бы сюда. Там Жозеф пользовался общим уважением, ибо городские жители куда более современны, нежели здешние. Он преуспевал там. У него было будущее.

— А вы?

— Я тоже. Он помогал мне, давал советы. А потом наступил день, когда я будто сошла с ума. Я и теперь себя спрашиваю: что же тогда со мной случилось? Ведь я не хотела этого, боролась с собой. Даже дала себе клятву, что никогда не позволю поступить так… А когда приходил Шарль… — Она снова покраснела, будто боясь, что рассказ ее неприятен Мегрэ. — Простите меня…