Петерс Латыш - Сименон Жорж (лучшие книги без регистрации txt) 📗

– Вы уже бывали в Норвегии?

– Никогда. Я, можно сказать, не покидала Нормандии: раза два-три, не больше, на несколько дней в Париж.

– Вместе с мужем?

– Это было наше свадебное путешествие.

– Ваш муж блондин, не так ли?

– Да. Почему вы об этом спрашиваете?

– Маленькие светлые усики, подстриженные вровень с губами?

– Да. Могу показать вам его портрет.

Г-жа Сванн открыла дверь и вышла. Мегрэ слышал, как она ходила в соседней комнате.

Не возвращалась она дольше, чем можно было ожидать.

А по всему дому слышалось хлопанье дверей, какие-то непонятные хождения взад и вперед.

В конце концов она появилась; от былой уверенности не осталось и следа, она была несколько смущена.

– Извините меня, – проговорила она. – Я не смогла найти эту фотографию. Когда в доме дети, всегда такой беспорядок…

– Еще один вопрос… Многим ли вы давали эту вашу фотографию?

Мегрэ протянул ей снимок, который взял у фотографа.

Г-жа Сванн залилась румянцем и пробормотала:

– Я не понимаю…

– У вашего мужа она, конечно, есть?

– Да, я была его невестой, когда…

– Может ли этот снимок быть у кого-нибудь еще?

Она чуть не плакала. Дрожащие губы выдавали смятение.

– Ни у кого…

– Благодарю вас, сударыня.

Когда Мегрэ выходил, в прихожую выскользнула маленькая девочка. Ему не понадобилось даже всматриваться в ее лицо. Это был вылитый портрет Петерса Латыша.

– Ольга! – прикрикнула мать, подталкивая девочку к двери.

На улице комиссара снова ждал дождь с порывами ветра.

– До свидания, сударыня.

Еще мгновение комиссар видел ее в дверях, ему показалось, что эта молодая мать, которую он застал врасплох, когда она считала себя надежно защищенной стенами собственного дома, совершенно выбита из колеи.

И еще в ее глазах, когда она закрывала за ним дверь, он прочел что-то непонятное, неопределимое, похожее на страх.

Глава 5

Пьяный русский

Есть вещи, которыми не принято хвастаться, о которых если и говорят, то с улыбкой, и тем не менее они требуют определенного героизма.

Мегрэ не выспался. С половины шестого до восьми утра трясся в поезде, где гуляли сквозняки.

Уже в Ла Бресте он вымок. Теперь при каждом шаге его ботинки выплевывали грязную воду, котелок потерял форму, а на пальто и пиджаке не оставалось и сухой нитки.

Дождь вперемешку с ветром хлестал наотмашь. Улочка, вернее, просто идущая под уклон тропинка между садовыми оградами, была пустынна. По середине ее катился поток воды.

Некоторое время Мегрэ стоял неподвижно. Даже трубка в кармане и та промокла. Найти рядом с виллой укромное местечко было невозможно. Оставалось одно: поплотнее прижаться к ограде и ждать.

Редкие прохожие, заметив его, оборачивались. Может быть, ему придется простоять вот так не один час. Он ничем не мог доказать, что в доме находится мужчина. Да если и находится, зачем ему выходить?

Тем не менее Мегрэ, угрюмо набивая промокшую трубку, все плотнее прижимался к своему ненадежному укрытию.

Офицеру уголовной полиции здесь нечего делать; работа для начинающих, не больше; в возрасте тридцати двух – тридцати пяти лет он сотни раз выполнял такие задания.

Зажечь спичку оказалось чертовски трудно, спичечный коробок превратился в форменную тряпку. И кто знает, продолжал бы он тут стоять, не зажгись чудом спичка.

Со своего места комиссар видел только низкую ограду дома и калитку, выкрашенную зеленой краской. Ноги его путались в каких-то колючках. В шею дуло.

Фекан был где-то внизу, но города видно не было. До комиссара долетал только гул моря, изредка раздавался рев сирены, шум проезжающего автомобиля.

Он простоял на своем наблюдательном посту, наверное, с полчаса, когда заметил женщину, с виду похожую на кухарку, – она шла вверх по тропе, нагруженная тяжелой корзиной с провизией. Мегрэ она увидела, лишь поравнявшись с ним. Его громадная фигура, неподвижно застывшая у стены на продуваемой ветром улочке, настолько испугала ее, что она бросилась бежать.

По всей видимости, она работала на одной из вилл наверху. Через несколько минут из-за поворота вышел мужчина, посмотрел на Мегрэ издали, потом к нему подошла женщина, и они вместе вернулись к себе.

Положение становилось смешным. Мегрэ знал, что у него не больше десяти шансов из ста на успех этого длительного ожидания.

Тем не менее он не двинулся с места, и все из-за какого-то подсознательного упрямства, которое и предчувствием-то нельзя было назвать.

Скорее это была собственная теория – он никогда не пытался ее развить, но она существовала, невысказанная, у него в голове: он называл ее для себя «теорией трещины».

Каждый преступник, каждый злоумышленник – все же человек. А кроме того – и это главное, – игрок, противник, которого полиция старается найти и с которым, как правило, ведет борьбу.

Совершено убийство или какое-нибудь преступление.

Следствие начинается на основе более или менее объективных данных. Это задача с одним или множеством неизвестных – ее-то и должен решить разум.

Мегрэ действовал, как все. Как все, он использовал те необычные методы, которые были переданы в распоряжение полиции бертильонами, рейсами, локарами [6] и постепенно стали настоящей наукой.

Но комиссар подстерегал, искал, ждал именно трещину.

Иначе говоря, тот момент, когда за игроком встает человек.

В «Мажестике» он имел дело с игроком.

Здесь, он это предчувствовал, все обстояло по-другому.

Мирная, благоустроенная вилла выпадала из той атмосферы, в которой вел свою игру Петерс Латыш. Эта женщина, дети, которых Мегрэ видел и чьи голоса слышал, – все это принадлежало другой жизни, входило в другую нравственную систему.

Вот поэтому он и стоял одиноко на липком ветру, борясь с собственным отвратительным настроением, потому что больше всего на свете любил чугунную печку у себя в кабинете, где ждали его на столе кружки с пенистым пивом.

Когда Мегрэ решил занять свой наблюдательный пост на этой улочке, было половина одиннадцатого. В половине первого он услышал в саду скрип гравия под чьими-то ногами, увидел, как быстрым и точным движением была распахнута калитка и метрах в десяти от комиссара появился мужчина.

Скрыться было некуда. Поэтому комиссар неподвижно или скорее равнодушно застыл на месте, широко расставив ноги, облепленные промокшими брюками.

Мужчина, вышедший из калитки, поднял воротник дешевого макинтоша с поясом. На голове у него была старая кепка.

В таком виде он казался почти молодым. Засунув руки в карманы, вобрав голову в плечи и поеживаясь от резкой смены температуры, он начал спускаться по тропинке.

Пройти ему предстояло в каком-нибудь метре от комиссара. Именно в этот момент он замедлил шаг, вытащил из кармана папиросы и закурил.

Казалось, он делает это нарочно, чтобы полицейский мог внимательнее рассмотреть его лицо при свете зажженной спички.

Мегрэ пропустил мужчину вперед, затем, нахмурившись, двинулся следом. Трубка потухла. Весь его вид выражал недовольство и в то же время нетерпеливое желание понять.

Дело в том, что мужчина в макинтоше был похож на Латыша и все-таки им не был. Роста он был такого же – приблизительно метр шестьдесят восемь. Да и лет ему можно было дать столько же, хотя в таком виде, как сегодня, он выглядел скорее двадцатишестилетним парнем, чем человеком, которому перевалило за тридцать.

Имелись все основания считать его оригиналом того словесного портрета, который Мегрэ знал наизусть и который в отпечатанном виде лежал у него в кармане.

И все-таки это был другой человек! Выражение глаз, например, было более неопределенным, тоскливым. Они были светло-серые, как будто промытые дождем.

Маленьких светлых усиков, подстриженных щеточкой, тоже не оказалось. Но дело было не в этом.