Убийства на улице Морг. Сапфировый крест (сборник) - Честертон Гилберт Кийт (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
Охваченный некоторым любопытством, Фламбо вежливо согласился и пошел следом за стариком, который церемонно провел гостей в длинный светлый зал. Ничего особенного в нем не было, разве что необычное чередование множества длинных низких окон и продолговатых низких зеркал между ними, что как бы наполняло это место светом и придавало ему ощущение легкости. Пребывание здесь чем-то напоминало обед на природе. В одном углу на стене серела большая фотография очень молодого юноши в форме, во втором висел тусклый набросок красным мелом, изображавший двух длинноволосых мальчиков. Когда Фламбо поинтересовался, не сам ли принц изображен на фотографии, дворецкий коротко ответил, что нет, это младший брат его высочества, капитан Стефан Сарадин. После этого старик неожиданно замолчал, словно воды в рот набрал, и на дальнейшие вопросы не отвечал.
После того как завтрак завершился превосходным кофе и ликерами, гостей провели по саду, библиотеке и представили экономке, смуглой красивой женщине, которая держалась царственно и мрачно, как какая-нибудь повелительница подземного царства. Похоже, она и дворецкий были последними из иностранного сопровождения принца, остальные слуги в доме были набраны в Норфолке из местных жителей самой экономкой. Эту даму звали миссис Энтони, но разговаривала она с легким итальянским акцентом, и у Фламбо не возникло сомнения, что Энтони – это норфолкский вариант какой-то более романской фамилии. Мистер Пол, дворецкий, тоже производил впечатление иностранца, но речь его и манеры были такими же английскими, как у всех самых вышколенных слуг.
Каким бы необычным и красивым ни было это место, в его яркости чувствовалась какая-то странная грусть. Часы тянулись здесь, как дни. Длинные комнаты с множеством окон были полны света, но свет этот казался мертвым, а случайные звуки – разговор за стеной, звон тарелок или шаги слуг – не могли отвлечь от постоянного тоскливого журчания воды в реке, которое слышалось со всех сторон.
– Недобрым был тот поворот, и недоброе это место, – сказал отец Браун, выглядывая в окно на серо-зеленые заросли осоки и серебряную гладь реки. – Но ничего, иногда и в недобром месте можно принести добро.
Маленький отец Браун, хоть и был обычно немногословен, странным образом умел притягивать к себе людей и за несколько бесконечно долгих часов ожидания, сам того не осознавая, глубже проник в секреты Рид Хауса, чем его профессиональный друг. Священник обладал даром, сохраняя дружелюбное молчание, вызывать окружающих на разговор и, едва ли проронив хоть пару слов, сумел узнать у своих новых знакомых все, что они могли рассказать. Мрачный дворецкий, правда, был от природы человеком необщительным. Он был беззаветно, почти по-собачьи предан своему хозяину, с которым, по его словам, «очень плохо обошлись». Главным обидчиком, похоже, был брат его высочества, от одного имени которого губы старика поджимались, а похожий на клюв попугая нос презрительно морщился. Судя по словам дворецкого, капитан Стефан был никчемным бездельником, который вытянул из своего великодушного брата сотни тысяч и вынудил его покинуть свет и жить затворником в этой глуши. Больше дворецкий Пол ничего не сообщил, но и этого хватило, чтобы понять, насколько безгранична его преданность хозяину.
Экономка-итальянка оказалась несколько разговорчивее, наверное, из-за того что, как посчитал отец Браун, была менее довольна жизнью. О хозяине своем она говорила тоном язвительным, но и не лишенным некоторой боязни. Фламбо со своим другом стоял в зеркальном зале и рассматривал красный набросок двух мальчиков, когда туда по какому-то делу быстро вошла экономка. Особенностью этого светлого помещения являлось то, что любой, кто входил сюда, сразу же отражался в четырех или пяти зеркалах, поэтому отец Браун, произносивший какое-то критическое замечание по поводу отношений, связывающих принца с братом, на полуслове замолчал, но Фламбо, который наклонился и рассматривал эскиз вблизи, громко произнес:
– Похоже, это братья Сарадины. Оба выглядят так невинно. Трудно даже определить, кто из них хороший брат, а кто плохой.
Потом, заметив присутствие экономки, заговорил о каких-то мелочах и ретировался в сад. Но отец Браун продолжал всматриваться в сделанный красным мелом эскиз, миссис Энтони же продолжала всматриваться в отца Брауна.
Большие, трагические карие глаза экономки приглушенно поблескивали на оливковом лице, выражая то опасливое любопытство, которое можно заметить во взгляде человека, пытающегося разгадать незнакомца. То ли сутана священника и его вероисповедание затронули какие-то далекие южные воспоминания об исповеди, то ли ей вдруг подумалось, что ему известно больше, чем ей казалось раньше, но неожиданно тихим голосом заговорщика она сказала ему:
– Кое в чем ваш друг прав. Он говорит, что трудно понять, кто из братьев хороший, а кто плохой. Ох, как это сложно, ужасно сложно выбрать хорошего.
– Я вас не понимаю, – произнес отец Браун и начал отодвигаться.
Женщина шагнула к нему, брови ее грозно насупились, теперь она смотрела исподлобья, словно бык, опустивший рога.
– А хорошего и нету, – прошипела она. – Да, капитан поступал плохо, когда брал эти деньги, но, я думаю, принц, давая их, поступал не намного лучше. Не только у капитана есть грехи.
Лицо отвернувшегося клирика озарилось, губы его уже сложились, чтобы произнести слово «шантаж», но в этот миг женщина резко повернула в сторону сделавшееся белее снега лицо и чуть не упала, потому что дверь в зал беззвучно отворилась и в проеме, словно призрак, возник Пол. Из-за странной особенности зеркальных стен показалось, что сразу пять бледных Полов одновременно вошли через пять дверей.
– Его высочество прибыли, – произнес он.
Тотчас за первым залитым солнцем окном, словно актер по освещенной сцене, прошел человек. Через секунду он прошел за вторым окном, и многочисленные зеркала повторили орлиный профиль и движение быстро шагающего мужчины. Держался он прямо и уверенно, но волосы у него были совершенно седые, а лицо имело странный желтоватый оттенок, напоминающий слоновую кость. Такой короткий с горбинкой римский нос, какой был у мужчины, обычно сочетается с вытянутыми худыми щеками и острым подбородком, но у него эти части лица были прикрыты усами и эспаньолкой. При этом усы были намного темнее бородки, что придавало ему слегка театральный вид, и одет он был столь же ярко: белый цилиндр, в петлице – цветок орхидеи, желтый жилет и желтые перчатки, которыми он на ходу помахивал и похлопывал о раскрытую ладонь. Когда он подошел к парадной двери, чопорный Пол открыл ее и вновь прибывший бодро произнес:
– Как видишь, я приехал.
Суровый Пол строго поклонился и ответил что-то неразборчивым голосом. Несколько минут они о чем-то тихо разговаривали. Потом дворецкий провозгласил: «Все в вашем распоряжении», – и размахивающий перчатками принц Сарадин радостно вошел в зал, чтобы приветствовать гостей, которые снова стали свидетелями необычайного зеркального эффекта: в комнате появилось сразу пять принцев.
Принц поставил белый цилиндр на стол, бросил на него желтые перчатки и радушно протянул руку.
– Ужасно рад видеть вас у себя, мистер Фламбо, – сказал он. – Весьма о вас наслышан. Надеюсь, вы не сочтете это замечание неосмотрительным?
– Что вы! – рассмеялся Фламбо. – Я не настолько тонкокожее существо. Люди редко когда добиваются известности благодаря одной лишь добродетели.
Принц бросил на него быстрый настороженный взгляд, очевидно желая удостовериться, что подобный ответ не является камнем в его огород, но потом тоже рассмеялся и предложил всем, в том числе и себе, кресла.
– Знаете, а мне здесь нравится, – заметил он между прочим. – Разве что, боюсь, на острове почти нечем заняться, но рыбалка тут отменная.
Какое-то странное чувство преследовало священника, который смотрел на принца внимательно и чуть исподлобья, как ребенок. Что-то такое, чего он пока не понимал. Отец Браун обвел взглядом седые тщательно завитые волосы, изжелта-бледное лицо и худую фатоватую фигуру. Ничего необычного в них не было, разве что просматривалась некоторая нарочитость, как у человека, освещенного светом рампы. Интерес непонятным образом заключался в чем-то другом, в самом контуре лица, возможно. Брауна мучила мысль, что оно было ему смутно знакомо. Этот человек выглядел, как переодетый старый знакомый. Но потом неожиданно он подумал про зеркала и списал разыгравшееся воображение на какой-нибудь психологический эффект, вызываемый умножением человеческих масок.
