Дурной глаз - Буало-Нарсежак Пьер Том (мир книг .TXT) 📗

Кто-то повернул на аллею. Реми пошел назад. Это очевидно, что никто ему не скажет правду. Раймонда?.. Она у них служит только пять лет. Клементина?.. Всегда сварливая, недоверчивая, до предела обидчивая, усматривающая насмешку или скрытый намек в самых безобидных словах… Дядя?… Да он просто посмеется над ним. Мама теперь не идет в расчет в этом доме. Ее уже давно забыли. Реми подумал об отце, который постоянно ходил с убитым видом. Что ему сказать? Что у него спросить? Действительно ли он любил маму? Вопрос показался Реми ужасным. И однако… Разве мог этот холодный, педантичный, замкнутый человек кого-либо любить? Он не часто упоминал об умершей. Однако, когда это случалось, он говорил: «Твоя бедная мать», и никогда: «Женевьева». Но в его голосе при этом всегда появлялся какой-то оттенок печали. Реми остановился. Была ли это на самом деле печаль? В любом случае, не безразличие. Скорее сожаление, что мама умерла прежде, чем они смогли уладить какой-то серьезный спорный вопрос… А Адриен слишком хорошо вышколен… Этот поостережется обсуждать дела своих хозяев. Все очень просто. Реми снова оказался в одиночестве. Во второй раз он стал сиротой. «Это мое призвание, — с горечью сказал он себе. — Сиротство — это специально для меня. Это мне отлично подходит. И я великолепно с этим справляюсь». Он почувствовал, как его переполняет гнев ко всем людям, которые по-настоящему живут нормальной, счастливой жизнью. Опустив глаза, он увидел свой букет, который он забыл положить на могилу. Реми его швырнул на ступеньки какого-то претенциозного подобия греческого храма с начертанной золотыми буквами надписью:

У Реми появилось желание, чтобы его букет превратился в бомбу, чтобы все кладбище с его крестами, его гробами, его костями, его регистрационными книгами, его тишиной и покоем взлетело в воздух. Держа руку на груди и чувствуя, что ему становится трудно дышать, он пошел прочь. Когда он подошел к выходу, сторож отдал ему честь. Два пальца к козырьку. Возможно, с небольшой долей иронии, но теперь весь мир смотрел на Реми с иронией. Он узнал улицу, по которой недавно поднималось такси. Улица Рокетт. Это было написано на табличке. Она спускалась вниз, туда, где в голубой дымке двигались люди, шумели машины, где пульсировала жизнь, и Реми еще раз остановился. В глубине маленького кафе беседовали два служащих похоронного бюро. Он вошел туда, положил руки на стойку.

— Коньяк!

Никто не удивился, и он почувствовал от этого смутное облегчение. Попивая белое вино, служащие говорили о приближающейся забастовке. Коньяк был неважный, он обжигал горло, и Реми вспомнил историю одного калифа, который ночью уходил из своего дворца и с наслаждением инкогнито наведывался в грязные притоны и злачные места. Неужели и он вынужден убегать из дома по ночам, чтобы ходить на кладбище? Гнев снова ударил ему в голову. Он швырнул на стойку банкноту, и не допив коньяк, снова оказался на улице с одним и тем же вопросом в голове: "Что я делал в момент смерти мамы? " Какой-то тупик. В то время он был болен. Ему сказали, что мама путешествует, потом ему сообщили, что она умерла и больше не вернется, но ничего страшного, умирать не больно… Это просто долгий сон. Все люди должны умереть, даже дети; ведь когда они вырастают, они становятся старыми, такими же старыми как бабушка. Бабушка тоже ушла из жизни несколькими днями раньше мамочки. Теперь они вместе на небесах, и оттуда они наблюдают за маленьким Реми. Но, утешая Реми, Клементина почему-то плакала. Она его пугала. Разве может он забыть, что на протяжении долгого времени он часто внезапно просыпался по ночам и в ужасе вскакивал на постели, так как ему чудилось, будто он слышит в комнате мамины шаги? Чуть позже Клементина ему объяснила, что мама умерла в результате ужасного приступа аппендицита… Только Мильзандье был прав. Мама не виновата в том, что он оказался калекой. Что же тогда?.. Кто в этом виноват?.. Какая-то наследственная болезнь? Но в этой семейке все были такие здоровяки… А с маминой стороны? В действительности именно в этом вопросе он был намного меньше информирован… Он ничего не знал о своих родственниках по материнской линии… Более того, даже о маме он ничего не знал… абсолютно ничего!

Реми продвигался по узкому, заставленному лотками тротуару. Да, он решительно не любит эти народные кварталы, где из каждой подворотни тебе бьет в нос пресный запах нищеты. Почему?.. Почему он заболел? Если это не произошло в результате потрясения от утраты близкого человека, то в результате чего?.. Отец всегда ему говорил: « Мой бедный Реми, ты рассуждаешь, как ребенок!» Ну вот, теперь он рассуждает, как взрослый. Этот паралич не случился сам по себе, беспричинно. Симуляция? Слишком просто. Здесь было что-то другое. Но что?.. Он отогнал какую-то приблудную собаку, которая начала обнюхивать его ноги. Очевидно, что маму должны были похоронить где-то в другом месте, а не на Пер-Ляшез. Но почему, раз у Окто был там семейный склеп? Может быть, потому что мама пожелала лежать в той же могиле, где однажды к ней присоединится ее муж. В этом нет ничего невозможного…

— Пшел!

Собака отбежала в сторону, но Реми почувствовал, что через мгновение она снова начала преследовать его по пятам. Он постарался подавить в себе ярость. Смешно расстраиваться из-за пустяков! Согласен, болезнь сделала его раздражительным, но разве его не уверяли в том, что он вылечится?.. Итак, маму похоронили в другом месте. И, чтобы не углубляться в ненужные и болезненные детали, они продолжали говорить Реми о Пер-Ляшез. Вот настоящее объяснение. Реми сжал кулаки, начал искать глазами какую-нибудь палку, чтобы покончить с этой проклятой собакой. Гневно сверкнув глазами, он резко обернулся. Собака прыгнула в сторону, на шоссе, и у нее уже не было времени вскочить обратно на тротуар. Реми услышал, как завизжали тормоза. Машина мягко два раза качнулась, потом снова набрала скорость.

— Так ей и надо, — сказал какой-то голос.

Сразу же вокруг собралась толпа, все склонили головы, разглядывая мертвую собаку. Реми облокотился о стойку двери. Он хотел посмотреть, но что-то ему сдавило горло, как слишком туго завязанный галстук. И, как в тот момент, когда он впервые встал, начали дрожать ноги. Легкое головокружение сделало голову пустой, и у него была только одна мысль: вернуться. Вернуться! Снова оказаться за запертой решеткой в тихом, спокойном доме… Он сделал несколько шагов, и ему показалось, что он шагает по вате.

— Такси!

— Вам плохо? — спросил шофер.

— Пустяки, легкое недомогание.

Ветер, врывавшийся в окошко, трепал прядь его светлых волос. Тошнота прошла. С полуоткрытым ртом и руками, безвольно опущенными на сидение, он некоторое время оставался в полной прострации… Пропавшая могила… Раздавленная собака… Не отдавая толком себе отчет в том, что происходит, он смутно угадывал какую-то скрытую связь между эти событиями. Он не должен был выходить… Спиртное жгло ему горло. Он медленно расстегнул воротник рубашки. Воздух посвежел, и он почувствовал, что они выехали к Сене. Да, деревня пойдет ему на пользу. Нужно туда ехать как можно быстрее, и стараться поменьше думать до отъезда. Он приподнялся на локте, и увидел, как перед его глазами проносится незнакомый город. Он видел фланеров перед лотками букинистов, парочки влюбленных, молодых людей его возраста, споривших на террасах кафе, весь этот запретный для него мир, который ускользал от него, как греза, и какой-то голос все шептал: "Так ему и надо. Так ему и надо. " Он вытер о брюки свои влажные ладони. Что он себе вообразил? И только потому, что собака… Такси затормозило, и услышав характерный звук визжащих по щебню шин, он побледнел и нагнулся, чтобы посмотреть… За чугунной решеткой молчаливый и углубленный в себя стоял его дом. Он приехал.