Согнутая петля - Карр Джон Диксон (читаемые книги читать .txt) 📗
Истец слегка пошевелился в кресле. Казалось, он был погружен в свои сладкие воспоминания; все остальные ждали продолжения. Обходительный мистер Уэлкин, который, похоже, хотел вставить какое-то замечание или предположение, быстро оглядел лица собравшихся и промолчал.
— Самое странное, — продолжал рассказчик, разглядывая ногти, — было то, что этот мальчик завидовал мне. Его имя, нечто непроизносимое, превратилось в Патрика Гора, потому что ему нравилось, как это звучит. Он не любил цирковую жизнь. Он терпеть не мог переезды, шум и беспорядок. Он ненавидел кочевую жизнь, шатры цирков и толкотню в бесплатной столовой. Не знаю, где он этому научился, но он был сдержанным, хладнокровным, воспитанным парнем. В первую нашу встречу мы схватились друг с другом и дрались до тех пор, пока половина пассажиров четвертого класса не кинулась нас разнимать. Боюсь, я был настолько разъярен, что мне хотелось пойти на него со складным ножом. Он лишь кивнул мне и удалился; он до сих пор стоит у меня перед глазами. Я обращаюсь к вам, мой друг! — Он взглянул на Фарнли.
— Это не может быть правдой! — воскликнул вдруг Фарнли, проведя рукой по лбу. — Я в это не верю. Это кошмар. Вы серьезно предлагаете…
— Да, — решительно прервал его истец. — Мы часто мечтали о том, как было бы славно, если бы можно было поменяться ролями. Он стал бы Джоном Фарнли, а я — Патриком Гором. Разумеется, мечтать об этом можно было только в самых дерзких снах. Вы говорили, что это невозможно, хотя, глядя на вас тогда, можно было подумать, что вы с удовольствием убили бы меня, чтобы добиться этого. Я не сказал, что вы действительно замышляли нечто подобное; итак, я дал вам полную информацию о себе. Я обычно говорил вам: «Если встретишь мою тетушку такую-то или мою кузину такую-то, скажи им то-то и то-то» — и выражал это в словах, которые мне неприятно вспоминать, потому что моему тогдашнему поведению нет оправдания. Я считал и продолжаю считать вас ограниченным человеком. Я также показывал вам мой дневник. Я всегда вел дневник по той простой причине, что на всей земле не было человека, с которым я мог бы поговорить. Я и сейчас веду дневник. — Здесь истец почти капризно поднял глаза. — Ты вспоминаешь меня, Патрик? Ты помнишь ночь, когда «Титаник» пошел ко дну?
Наступила пауза.
На лице Фарнли отразился не гнев, а, скорее, замешательство.
— Повторяю, — произнес он, — вы сошли с ума.
— Сейчас я вам расскажу в точности, что я делал, когда мы столкнулись с этим проклятым айсбергом. Я был в каюте, где мы жили с бедным стариной Марри, а он играл в бридж в курительной комнате. В одном из пиджаков Марри держал фляжку с бренди, и я потихоньку прикладывался к ней, потому что в баре меня бы не обслужили. Когда произошло столкновение, я почти не ощутил удара. Хотел бы я знать, кто из пассажиров почувствовал его? Удар был очень слабым, лишь на столе пролилось немного воды, а потом заглохли двигатели. Впервые я узнал о случившемся по голосам, которые становились все громче и ближе. Потом мимо нашей каюты с криком пробежала какая-то женщина, закутанная в голубое стеганое одеяло.
Истец впервые смутился.
— Я больше не буду вдаваться в подробности этой трагедии, — сказал он, разведя руками. — Скажу только — да простит меня Бог — я скорее радовался этому, но ведь я был всего лишь мальчишкой! Я нисколько не был напуган. Скорее слегка опьянен. В моей жизни случилось нечто неординарное, нарушившее привычный ритм, то, чего я всегда ждал. Я был настолько возбужден, что согласился поменяться ролями с Патриком Гором. Решение пришло ко мне внезапно, хотя сейчас я задаю себе вопрос: а не думал ли он об этом еще во время нашего знакомства? Я встретился с Гором, встретился с вами, — подчеркнул истец, твердо глядя в лицо сэра Джона, — на палубе "В". Все ваши вещи были в маленьком соломенном бауле. Вы довольно хладнокровно сообщили мне, что судно идет ко дну, и идет быстро, и сказали, что если я хочу меняться ролями, то это удобнее всего сделать в суматохе; возможно, один из нас останется в живых. Я спросил: «А как же Марри?» И здесь вы солгали, заявив, что Марри упал за борт и утонул. А мне так хотелось стать великим цирковым артистом! И мы обменялись одеждой, кольцами, бумагами, всем! Вы взяли даже мой дневник!
Фарнли молчал.
— Потом вы действовали очень обдуманно, — продолжил истец, не меняя тона. — Мы решили захватить шлюпку. Вы подождали, когда я повернусь к вам спиной, вытащили деревянный молоток, который стащили у стюарда, и трижды ударили им меня по затылку.
Фарнли хранил молчание. Молли вскочила с кресла, но по знаку мужа опустилась обратно.
— Поймите, — настаивал истец, проведя рукой по столу, словно смахнув пыль, — я здесь не для того, чтобы выдвигать против вас обвинения. Прошло двадцать пять лет. Вы тогда были мальчиком. Хотелось бы мне знать, что за человек из вас получился? Тогда меня считали негодяем. Возможно, вы презирали меня и думали, что у вас есть оправдание. Но вам было нечего бояться: я все равно выдал бы себя за вас! И все же, хоть я и был паршивой овцой в своей семье, негодяем я не был! Сейчас вам все станет ясно. По счастливому — я настаиваю на этом — стечению обстоятельств, меня нашли раненого, но живого и поместили на последнюю из уцелевших шлюпок. Поначалу списки погибших были неточными. Америка большая страна, и мне удалось некоторое время оставаться в тени. Имена Джона Фарнли и Патрика Гора появились в списках погибших. Я думал, что вы мертвы, а вы думали, что погиб я. Когда мистер Борис Елдрич, хозяин цирка, который никогда меня не видел, по вещам и бумагам признал во мне Патрика Гора, я был счастлив. Я думал, что, если мне не понравится здешняя жизнь, я всегда смогу объявиться под своим настоящим именем и дома со мной обойдутся лучше, чем прежде, зная, что я воскрес из мертвых! Эта перспектива успокаивала меня. У меня был козырь!
— И что же, — поинтересовалась Молли, — вы стали цирковым велосипедистом?
Истец отвернулся. В его темно-серых глазах появились озорные огоньки, и он стал похож на хитрого маленького мальчишку. Он поднял руку и почесал редеющую макушку.
— Нет. Нет, хотя в цирке я получил свой первый сенсационный успех, я стал кое-кем другим. Пока я предпочитаю не говорить, кем именно. Во-первых, это строжайшая тайна, во-вторых, не хочу утомлять вас подробностями моей последующей жизни. Поверьте мне, я всегда мечтал вернуться домой и потрясти всех блеянием паршивой овцы из могилы! Потому что я преуспевал, клянусь всеми пророками, я преуспевал и знал, что моему братцу Дадли это доставит немало неприятных минут! Но мне не довелось насладиться этим лакомством! Я даже посетил Англию, не испытав особого трепета, потому что не подозревал, что «Джон Фарнли» жив! Я считал его погибшим и не подозревал, что все это время он процветал в Колорадо. Поэтому вы поймете мое удивление, когда, месяцев шесть назад, я случайно увидел в иллюстрированном журнале портрет сэра Джона с леди Фарнли. Мне стало известно, что брат Дадли умер, объевшись миногами. Его «младший брат» стал наследником. Я решил, что это, наверное, какая-то досадная ошибка журналиста. Но, наведя справки, я докопался до правды; в конце концов, знаете, наследник ведь я. Человек еще молодой, еще полный сил, но не мстительный. Такие дела бывают очень туманными. Выросло поколение; есть тысяча хороших воспоминаний между мной и маленьким подонком, который получил титул и наследство с помощью моряцкого молотка и который, я слышал, стал здесь полезным гражданином. Все здесь выглядит так же; но мои глаза все видят по-другому. У себя дома я чувствую себя странно, словно не в своей тарелке. Я не уверен, что из меня получится хороший покровитель местного крикет-клуба или бойскаутов. Но я, как вы уже заметили, имею слабость к произнесению речей и смею сказать, что преуспеваю в этом. Итак, Патрик Гор, вы слышали мое предложение. Оно достаточно великодушно. Если же вы решите передать дело в суд, я сдеру с вас шкуру, предупреждаю вас. А пока, господа, я готов отвечать на вопросы любого, кто когда-либо меня знал. Мне и самому есть о чем спросить, и я брошу вызов Гору.
