Второе признание (сборник) - Стаут Рекс (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
– Да, это я. – Молодой человек чуть поклонился. – А могу я спросить… Боже, да ведь вы Ниро Вульф! Вы же Ниро Вульф, да?
– Да, – скромно признался мой босс. – Вы позволите войти, мистер Красицкий? Мне бы хотелось кое о чем с вами поговорить. Я написал вам письмо, но не получил ответа. Вчера я попытался дозвониться, но…
– Все в порядке, – перебил блондин Вульфа, – я уже принял решение!
– Да ну? И какое же именно?
– Я согласен! Я как раз написал вам письмо.
– И когда вы сможете приехать?
– Когда скажете. Хоть завтра. У меня очень толковый помощник, который займет здесь мое место.
Вместо того чтобы запрыгать от радости, Вульф поджал губы и втянул носом воздух. Мгновение спустя он произнес:
– Черт побери! Да позволите вы мне, наконец, войти? Я хочу сесть.
Глава вторая
Реакция Вульфа была вполне естественной. Да, совершенно верно, он только что услышал прекрасную новость, но одновременно с этим понял, что если бы остался дома, то с тем же успехом узнал бы обо всем завтра утром, получив почту. Понятно, что после такого удара ему захотелось сесть. Вульф просто ненавидит выходить из дома и потому крайне редко показывает нос на улицу. Он предпочел бы оказаться в одной комнате с тремя-четырьмя врагами, нежели целый час трястись в автомобиле по ухабам.
Увы, в данном случае у него не осталось иного выхода. Обстоятельства, как говорится, приперли его к стенке. Дело в том, что в старом особняке из бурого песчаника на Тридцать пятой улице живут четыре человека. Во-первых, сам Вульф. Во-вторых – я, Арчи Гудвин. Мне приходится помогать Вульфу не только в детективных расследованиях, но буквально во всем, вплоть до того, что я иной раз исполняю обязанности привратника. В-третьих, Фриц Бреннер, наш повар, дворецкий и камердинер. И наконец, Теодор Хорстман – хранитель и защитник десятков тысяч орхидей, что произрастают в расположенной на крыше оранжерее. Именно у этого четвертого обитателя дома и случилась неприятность, в результате чего теперь нас осталось только трое. Из Иллинойса пришло известие, что мать Теодора тяжело больна, так что он должен немедленно приехать. Теодор укатил на первом же поезде. И если раньше, до отъезда садовника, Вульф проводил в оранжерее по четыре часа в день, наслаждаясь отдыхом, но при этом делая вид, что работает там не покладая рук, то теперь ему и впрямь приходилось там пахать до седьмого пота. Мы с Фрицем помогали чем могли, но какие из нас садоводы? Поняв, что толку от нас мало, Вульф немедленно принялся подыскивать Теодору замену, рассылая повсюду объявления об открывшейся вакансии. Особенно бурную деятельность он развил после того, как получил от Теодора весточку. Тот извещал, что не знает, когда вернется: может быть, через неделю, а может – и через полгода. Объявления Вульфа не остались без ответа, но все соискатели вызывали у него серьезные сомнения. Он никак не мог решиться доверить им редчайшие экземпляры орхидей, среди которых было немало гибридов. При этом Вульфу уже доводилось слышать об Эндрю Красицком, которому удалось скрестить два редких вида орхидей. Когда же он узнал от Льюиса Хьюита, что Красицкий проработал у того три года и прекрасно себя зарекомендовал, Вульф принял решение. Задавшись целью во что бы то ни стало заполучить замечательного садовника, Вульф сперва написал ему, но не получил ответа. Попытался дозвониться – опять неудача. Затем предпринял еще одну попытку связаться с Красицким по телефону, но результат оказался аналогичным. Оставался, как вы понимаете, один-единственный выход. Вот почему тем промозглым декабрьским утром Вульф, дойдя до отчаяния, раздраженным тоном приказал мне идти в гараж и готовить машину. Когда я подкатил к крыльцу дома, он, преисполненный мрачной решимости, уже стоял на тротуаре в шляпе, пальто и с тростью. Умри, но своего добейся! Генри Стэнли, отправившийся в африканские джунгли на поиски Ливингстона, и в подметки не годился Вульфу, принявшему решение поехать в Уэстчестер за Красицким.
И вот те на! Красицкий заявляет, что уже написал ответ с обещанием приехать! Его слова оказались для бедняги страшным разочарованием.
– Я хочу сесть, – твердым голосом повторил Вульф.
Однако сесть ему так и не пришлось. Разумеется, Красицкий ответил, пожалуйста, мол, заходите и чувствуйте себя как дома, но упомянул при этом, что ему придется нас ненадолго оставить, поскольку он как раз сейчас собирался идти в оранжерею. Услышав это, я предложил Вульфу вернуться домой и заняться делом. У нас ведь как-никак своя оранжерея имеется. Тут Вульф вспомнил о моем существовании, представил меня Красицкому, и мы обменялись рукопожатием. После чего наш новый знакомый сказал, что у него зацвел фаленопсис, и поинтересовался, не хотим ли мы на него взглянуть.
– Какой вид? – ревниво спросил Вульф. – У меня их восемь.
– Очень редкий! – В голосе Красицкого слышались нотки снобизма. Я и не думал, что он присущ садовникам. – Фаленопсис Сандера. Целых девятнадцать побегов.
– Святые небеса, – с завистью промолвил Вульф, – я желаю на них взглянуть.
Таким образом, мы так и не сели отдохнуть. В машину мы тоже не вернулись. Впрочем, какая разница – в любом случае Красицкий бы с нами прямо сейчас не поехал. Садовник повел нас по уже знакомой дорожке в обратном направлении. Приблизившись к усадьбе и пристройкам, мы свернули влево, на тропинку, огибавшую кусты и живые бордюры из многолетних растений. Они сейчас стояли абсолютно нагие, без листвы, но при этом все равно были аккуратно подстрижены. По пути мы встретили какого-то парнишку в радужной рубашке, который подкладывал торф под кустарник.
– С тебя причитается, Энди! – крикнул он. – Как видишь, снега пока нет!
– Обратись к моему адвокату, Гас, – осклабился Красицкий.
Подъезжая к поместью, мы не увидели оранжерею, да и не могли ее увидеть. Как оказалось, она располагалась с противоположной, южной стороны. Даже в промозглый декабрьский день оранжерея эта производила сильное впечатление: сама усадьба на ее фоне выглядела несколько бледно. Мощный фундамент под стать самому особняку, куполообразная стеклянная крыша – оранжерея была высокой, просторной и красивой. С одной стороны к ней примыкал крытый шифером одноэтажный домик. Как раз к нему и шла тропинка, по которой нас вел Красицкий. Всю стену дома опутывал плющ, а дубовая дверь была отделана железом. На ней красовалась здоровенная табличка. Заключенная в рамочку надпись была выполнена красной краской, буквами, такими большими, что можно было прочесть и за двадцать шагов:
– Не слишком-то любезное приветствие, – пробормотал я себе под нос.
А Вульф, склонив голову, посмотрел на табличку и спросил:
– Цианистый газ?
Красицкий, сняв табличку, вставил ключ в замочную скважину и покачал головой:
– Цефоген. Ничего страшного, все в порядке, мы проветривали несколько часов. Надпись на табличке излишне образна, даже поэтична, но она уже была, когда я устроился на работу. Насколько я понимаю, ее сделала сама миссис Питкирн.
Оказавшись внутри оранжереи, я первым делом тщательно принюхался. Цефоген – средство для окуривания, которое использовал в своей оранжерее и Вульф, поэтому я знал, сколь смертельно опасен данный препарат. Однако я ощутил лишь едва заметный запах этого фумиганта, и потому с чистым сердцем продолжил дышать и дальше. Внутри домика располагались кладовка и подсобка. Вульф тут же принялся осматриваться.
– Вы уж простите, – вежливо, но при этом торопливо промолвил Эндрю, – но после окуривания я по утрам всегда запаздываю…
Вульф, сама любезность, проследовал за садовником в оранжерею. Я поплелся вслед за ними.
– Здесь располагается холодная комната, – пояснил Красицкий, – потом идет теплица, а за ней – третье помещение, со средним температурным режимом. Оно примыкает к оранжерее. Мне надо перекрыть вентиляцию и включить кое-какую автоматику.
