Второй удар гонга. Врата судьбы - Кристи Агата (лучшие книги онлайн .txt) 📗
— А я думала, что он всегда назывался «Лавры»…
— Совсем нет. Мне кажется, что так его никогда раньше не называли. Здесь дома часто переименовывают. Знаете, людям нравится давать домам новые имена.
— Вы, по-видимому, правы, — задумчиво произнесла Таппенс. — Даже мы уже успели придумать парочку новых имен. Кстати, Беатрис говорила мне, что вы знали кого-то по имени Мэри Джордан, которая жила в нашем доме.
— Сама я ее не знала, но слышала о ней. Это было во время войны, но не последней. Во время той, давнишней, когда еще использовали цеппелины [35].
— Помню, я о них что-то слышала, — сказала Таппенс.
— В пятнадцатом-шестнадцатом году они висели над Лондоном.
— Я помню, как мы с моей старой тетушкой находились в одном из армейских магазинов, когда объявили воздушную тревогу.
— Они ведь прилетали обычно ночью, не так ли? По мне, так это, наверное, было довольно страшно.
— Я так не думаю, — ответила Таппенс. — Хотя люди обычно здорово волновались. Но это было не так страшно, как бомбардировщики во время последней войны, У меня всегда было ощущение, как будто они следят за мной. Словно крадутся за тобой по улице или что-то вроде этого.
— Вы, наверное, все время проводили в бомбоубежище? У меня есть подружка в Лондоне, так она все ночи проводила в метро. Станция, по-моему, называлась «Уоррен-стрит». Ведь у каждого была своя определенная станция.
— Меня в то время не было в Лондоне, — пояснила Таппенс. — Но не думаю, что мне понравилось бы проводить все ночи в метро.
— Знаете, эта моя подружка — ее зовут Дженни, — она просто обожала метро. Говорила, что это было просто здорово. Знаете, там за каждым было закреплено его постоянное место. И оно всегда ждало вас — там вы спали, туда приносили свои сэндвичи и другие вещи, и там же все вместе развлекались и разговаривали. И жизнь там не замирала ни на минуту. Просто здорово! И поезда ходили до самого утра. Она даже говорила, что, когда война закончилась и ей пришлось вернуться домой, все вокруг казалось ей невероятно скучным, вы меня понимаете?
— В любом случае, — Таппенс постаралась вернуться к теме разговора, — в то время, в четырнадцатом году, бомбардировщиков не было, а были только цеппелины.
Но цеппелины Гвенду явно не интересовали.
— Я спрашивала о девушке, которую звали Мэри Джордан, — напомнила ей Таппенс. — Беатрис говорила, что вы о ней что-то знаете.
— Не совсем так. Я слышала, как ее имя упоминалось пару раз, но это было очень давно. Она была немкой — одна из этих фройлен [36], как их тогда называли. Присматривала за детьми — вроде как няня. Жила где-то в Шотландии с семьей моряка — так, кажется. А потом переехала сюда. В семью… то ли Перкс, то ли Перкинс… Каждую неделю у нее был один выходной день, и она ехала в этот день в Лондон и отвозила туда вещи.
— Что за вещи? — заинтересовалась Таппенс.
— Не знаю, об этом никто не говорил. Ворованные, скорее всего.
— А ее что, поймали на воровстве?
— Нет. Не думаю. Ее начали было подозревать, но она заболела и умерла.
— А отчего она умерла? Она умерла прямо здесь или в больнице?
— Нет. Я не думаю, что в те времена здесь имелись больницы. Ведь тогда не было никакой программы медицинского обслуживания. Кто-то говорил, что все произошло из-за глупейшей ошибки поварихи. Она случайно принесла в дом листья наперстянки — перепутала их то ли со шпинатом, то ли с салатом… Хотя нет, кто-то говорил, что это был паслен. Все равно я в это ни на секунду не поверила. Понимаете, все слишком хорошо знают про этот смертельный паслен, да? И ведь там ягоды, а не листья. Так вот, как я понимаю, листья наперстянки принесли по ошибке. А наперстянка — это ведь дигоксо… или что-то похожее на дигит… В общем, в ней есть что-то очень опасное. Доктор приехал и сделал все, что смог, но, мне кажется, было уже слишком поздно.
— А в доме было много людей, когда это произошло?
— Ну да, мне кажется, вполне достаточно. Там ведь всегда жили какие-то люди, как мне говорили, — и дети, и гувернантка, и няня, и всякие приезжавшие на уик-энд. А кроме того, все эти вечеринки… Только имейте в виду — все это рассказала мне моя бабушка. Да еще время от времени откровенничает мистер Бодликотт. Знаете этого старого садовника, который работает здесь время от времени? Он всегда был здесь садовником, и сначала именно его обвинили в том, что он сорвал не те листья, но он этого совсем не делал. Это был кто-то, кто вышел из дома и, намереваясь помочь, нарвал листьев в огороде и отнес их кухарке. Знаете, всякий там шпинат, салат и все такое прочее и… мне кажется, что этот человек просто ошибся, так как не слишком хорошо разбирался в этом деле. Кажется, во время предварительного расследования, или как там это называется, сказали, что такую ошибку мог совершить кто угодно, потому что шпинат и щавель росли совсем рядом с этой диги… тали-как-ее-там… Так что человек просто нарвал две горсти листьев и соединил их все вместе. В любом случае все это было очень печально, потому как бабушка говорила, что Мэри была очень хорошенькая, с золотистыми волосами и все такое, вы меня понимаете?
— И она каждую неделю ездила в Лондон? Конечно, для этого ей был необходим выходной.
— Ну да. Она еще говорила, что у нее друзья в Лондоне. Иностранка — и бабушка говорила, как слышала, что кто-то назвал ее немецкой шпионкой.
— И она действительно была немецкой шпионкой?
— Не думаю. Хотя джентльменам она очевидно нравилась. Знаете, морским офицерам и этим, из военного лагеря в Шелтоне. У нее там была даже парочка друзей. В этом военном лагере.
— Так, значит, она была шпионкой.
— Не думаю. Бабушка говорила, что так говорили люди. И это не было во время последней войны. Все это было давным-давно.
— Удивительно, — заметила Таппенс, — как легко люди путаются с этими войнами. Я знавала одного старика, друг которого принимал участие в битве при Ватерлоо.
— Подумать только. Задолго до девятьсот четырнадцатого года… В те времена было модно иметь иностранных нянь. Люди называли их или мадмазель, или фройлен, что бы это ни значило. А она умела обращаться с детьми, как говорила мне бабушка. Все были ею довольны и очень ее любили.
— И это все было тогда, когда она жила здесь, в «Лаврах»?
— Тогда дом так не называли — по крайней мере, я так думаю. Она жила то ли у Паркинсонов, то ли у Перкинсов — что-то в этом роде, — ответила Гвенда. — В наше время таких называют au pair. Она приехала из города, в котором делают такие пироги — продаются у нас в «Фортнуме и Мейсоне», может, слыхали, — дорогие пироги для всяких приемов… Кто-то говорил, что город наполовину немецкий, наполовину французский.
— Страсбург? — предположила Таппенс.
— Именно так [37]. Она еще рисовала портреты. И сделала портрет моей старой двоюродной тетушки. Та выглядела на нем совсем старой — так всегда говорила тетя Фанни. А еще она написала портрет одного из мальчиков Паркинсонов. Он все еще у старой миссис Гриффин. Мальчик Паркинсонов что-то узнал про Мэри — по-моему, тот, чей портрет она нарисовала. Мне кажется, что он был крестным миссис Гриффин.
— Вы имеете в виду Александра Паркинсона?
— Именно его. Того, кого похоронили рядом с церковью.
Глава 2
Знакомство с Матильдой, Любимой и Кэй-Кэй
На следующее утро Таппенс отправилась на поиски хорошо известной в округе личности, которую все знали под именем старого Исаака, или, если кто-то помнил его официальное имя, мистера Бодликотта. Исаак Бодликотт был одной из местных достопримечательностей. Прежде всего из-за его возраста — он говорил, что ему девяносто (правда, мало кто ему верил), — и из-за его способности чинить всякие вещи. Если вы не могли дозвониться до водопроводчика, то шли к старине Исааку. Мистер Бодликотт — хотя никто не знал, есть ли у него соответствующая квалификация на проведение ремонта, — за долгие годы усвоил все о возможных поломках канализации, нагревателей воды, кранов и вдобавок различных электрических приборов. Его цены приятно отличались от цен, которые выставлял квалифицированный сантехник, а результаты работы удивляли своей эффективностью. Он был плотником, мог врезать замок, вешал картины — хотя иногда это получалось у него довольно криво — и разбирался в реликтовых пружинах старых кресел. Основным недостатком мистера Бодликотта была его неискоренимая привычка постоянно рассказывать что-то во время работы; отрицательный эффект от его болтовни усугублялся плохо подогнанными вставными челюстями. Его знания о тех, кто населял окрестности в прошлом, казались поистине бездонными. Правда, было не совсем понятно, насколько можно этим воспоминаниям доверять. Мистер Бодликотт был не тем человеком, который был готов ограничивать себя при рассказе какой-нибудь любопытной истории из прошлого. И полеты его фантазии, которые он обычно называл «потоком воспоминаний», выглядели, как правило, следующим образом:
