Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник] - Дойл Артур Игнатиус Конан

Тем же вечером, а точнее сказать, уже ночью, поскольку часы на башне собора пробили три, происходили и другие события. Улицы Парижа опустели, разве что проходил несущий службу жандарм, да попадался одинокий припозднившийся кутила, спешивший домой после затянувшейся пирушки.

Даже на улице д’Анжу, одной из самых фешенебельных, свет горел лишь в нескольких домах.

В одном из них и разворачивается продолжение нашей истории.

Представьте себе роскошно обставленную большую гостиную, где удобно расположились несколько мужчин с сигарами в зубах. Огромная люстра отражается в бесчисленных зеркалах и ярко освещает обитую красным бархатом мебель.

Лежащий на полу толстый ковер гасит звуки шагов, так что никто не слышал, как один из мужчин встал с кресла и подошел к облицованному мрамором камину.

Любой завсегдатай французских театров узнал бы его с первого взгляда. Нелегко забыть крепкую мускулистую фигуру и мрачную, циничную улыбку Лабласа, первого трагика «Театра Насьональ». Физиономист, несомненно, узнал бы многое, взглянув на низкий лоб и массивную челюсть. Холодный взгляд серых глаз и чувственные губы навели бы наблюдателя на мысль, что вне подмостков «Насьоналя» этот человек является ненадежным, эгоистичным другом и мстительным, коварным противником.

Наш театрал встретил бы здесь и других, возможно, более приятных старых знакомых.

У небольшого полированного шкафчика расположился Гросье из театра «Варьете», отличающийся острым умом и полным отсутствием каких-либо принципов; по количеству дуэлей и любовных интрижек он уступал лишь хозяину дома Лабласу. Чуть далее сидел блестящий молодой кавалерийский офицер, а рядом с ним — Тюрвиль, еще один известный актер и светский лев. Посасывая пеньковую трубку, на диване развалился Кашэ из театра «Гайете», общую картину дополняли двое других менее известных актеров.

Поль Сезанн. Игроки в карты

Лаблас устало посмотрел на стол, где в беспорядке лежали карты, игральные кости и кучки монет.

— Ну-с, господа, — произнес он, — развлекайтесь в свое удовольствие. Еще партию или хватит?

— Времени у нас достаточно, — заметил один из актеров. — Однако боюсь, что Фортуна нынче не благоволит нашему лейтенанту, так что он вряд ли решится вновь попытать счастья. Было бы жестоко просить его об этом.

Молодой офицер поднял глаза от стола, и его лицо тотчас же залилось краской. Он был слишком юн и неопытен, чтобы на равных играть с этими матерыми хищниками. Из того, как вся компания посмотрела на него после язвительной реплики Гросье, становилось совершено ясно, что его выбрали на роль жертвы и всеобщей мишени для насмешек.

— А если мне все же повезет? — упрямо спросил он. — Здесь, как и на войне, все решает удача. Позвольте еще партию.

Он залпом осушил бокал шампанского, стараясь избавиться от возникшего перед его внутренним взором лица старушки-матери, жившей далеко на юге, в Монпелье, и экономившей буквально на всем, чтобы в Париже ее сын мог вести жизнь, достойную его положения.

— Прекрасно! Смело сказано! — отозвались голоса стоявших у стола.

— Однако не пейте так много, — предостерег Кашэ. — Не то зашатаетесь.

— Боюсь, что наш бравый офицер и так уже нетвердо стоит на ногах, — заметил Лаблас.

— Никоим образом, мсье, — возразил лейтенант. — Моя рука так же тверда, как и ваша.

— Никто в Париже не сравнится со мной по меткости и твердости руки, — парировал Лаблас. — Лакур из вашего полка имел возможность в этом убедиться. Кашэ, вы ведь были со мной, когда в Венсенне я отстрелил ему указательный палец правой руки и раз и навсегда отбил у него охоту к стрельбе. Видите маленькое темное пятно в центре куска белой материи, что висит на дальней стене? Это ружейный патрон, который я всегда использую как мишень, когда упражняюсь в стрельбе. Всегда знаешь, промахнулся ты или нет. Простите, господа, но сейчас запахнет порохом, — продолжил он, взяв со стенной полки небольшой, богато инкрустированный пистолет.

Лаблас почти не целился. Он нажал курок, раздался выстрел, в противоположном конце комнаты вспыхнуло пламя — пуля попала в ружейный патрон, и он разлетелся вдребезги, усыпав пол кусочками картона и дымящихся пыжей.

— Не думаю, что вы и дальше станете утверждать, что ваша рука столь же тверда, сколь и моя, — добавил Лаблас, взглянув на молодого офицера и водворяя оружие на место.

— Прекрасный выстрел, мсье, — признался лейтенант.

— Да хватит, наконец, палить! — вскричал Гросье, встряхнув коробку с игральными костями. — Если хотите взять реванш, лейтенант, прошу вас!

Снова зашуршали купюры и зазвенели монеты, а приглушенный говор свидетельствовал о том, что все внимание было приковано к столу. Лаблас сам не играл, он словно бы парил над зеленым сукном подобно некоему злому духу. На его губах играла язвительная усмешка, а холодный взгляд ни на мгновение не упускал человека, который одновременно был его гостем и его жертвой.

Бедняга! Неудивительно, что он проигрался, когда все слаженно играли против него. Охваченный отчаянием, он резко отодвинул стул от стола.

— Все тщетно! — воскликнул он. — Сама судьба против меня! Однако, господа, — умоляюще добавил он, — если я завтра достану денег, пусть немного, вы не откажетесь сыграть со мной по тем же ставкам, вы дадите мне шанс?

— Мы будем играть, пока у вас в карманах есть хоть что-то! — цинично расхохотался Тюрвиль.

От охватившего его волнения лицо молодого офицера пошло красными пятнами. Он сидел несколько в стороне от остальных, и их разговор доносился до него, словно сквозь сон. Все его существо твердило ему, что он стал жертвой обмана, но, как бы он того ни желал, у него не было ни единого доказательства.

— Всем вина, — сказал Гросье. — Лаблас, где вы пропадали до часу ночи?

Тот обнажил в улыбке белые зубы.

— Старая история? — поинтересовался Тюрвиль.

— Ха! Как бы она не превратилась в застарелую! — продолжал Гросье. — Без изменений и поворотов история превращается в нудную канитель. Все интрижки похожи друг на друга как две капли воды, и каждая увенчивается успехом.

— Все победы достаются слишком легко, — согласился Кашэ.

— Обещаю, что за эту победу придется побороться, — сказал Лаблас. — За этой пташкой стоит поохотиться всерьез, поскольку она прекрасна, как ангел, и за ней строго присматривают. Сторожем у нее — братец почти двух метров росту, так что острые ощущения обеспечены.

— Вы уже пробовали к ней подступиться? — спросил Кашэ.

— Еще нет, хотя я провел детальную рекогносцировку, — ответил опытный распутник. — Боюсь, придется действовать силой, для этого понадобится мужество и максимум такта.

— Кто эта девушка, Лаблас? — спросил Тюрвиль.

— Отвечать не буду.

— Ну же, скажите, кто она?

— Иногда любопытство граничит с наглостью, — произнес Лаблас, бросив недобрый взгляд на своего собрата-актера. — Постарайтесь держаться в рамках и не переходите границ дозволенного, поскольку я не терплю фамильярности.

Тюрвиль был не робкого десятка, но он опустил глаза, предпочитая не связываться с искусным и опытным дуэлянтом.

Наступило неловкое молчание, после чего Лаблас протянул ему руку и сказал:

— Ну хорошо, Тюрвиль, простите меня, и давайте забудем об этом. Я и вправду не хотел вас обидеть, но вы же знаете мой вздорный характер. Так что покончим с этим. В конце концов, не вижу причины, почему бы не назвать имя девушки. Возможно, мне понадобится ваша помощь. В любом случае, весьма надеюсь, что вы, как люди чести, не станете мешать исполнению моих планов. Не думаю, что она вам знакома. Зовут ее Роуз Латур, а живет она на улице Бертран.