Её запретный рыцарь - Стаут Рекс (книги TXT) 📗
— Я сказаль, что мы собрались здесь этим вешером, потому что наши сердца рады за нашего друга месье Ноультона и нашу дорогую мадам — благослови ее Господь! — леди Лилю!
— За нее! — крикнул Догерти, вскакивая и высоко поднимая свой бокал.
— За леди Лилю! — раздался хор голосов, а Лиля встала, трепеща и конфузясь.
Под одобрительные возгласы и аплодисменты все выпили.
— А теперь, — продолжил Дюмэн, когда бокалы снова были наполнены, — об этот сюрприз. Мне надо немного возвращаться назад, и я не есть хорошо говорить английский, поэтому вы дольжны иметь терпень.
О том, какой есть Ноультон, только его имя Нортон, я могу сказать то, что знаю сам. К тому, что мне сказаль Шерман и наша дорогая леди, я добавлю свое, и полушится, что знаю почти все. Я знаю, что он быль служащим банка в Уортоне, Огайо, и там пропадай деньги, и этот наш друг, что называется, попаль под подозрение. А то, о чем не сказаль этот Шерман и как он на меня смотрель, я подумаль: ага! Шерман знает больше, чем он говорит. Ну, я ошень мало обо всем этом думаль — почти забыль, потому что мы все были заняты тем, чтобы убрать вон Ноультона. На много недель я об этом забывай.
Дюмэн сделал паузу, осмотрел присутствующих взглядом человека, у которого есть в запасе козырной туз, и продолжил:
— Все это вы знаете. Отлишно. Сегодня я привез Ноультон сюда, где есть его шемодан. Но ему что-то понадобилось, и мы вышли. Я был в «Ламартине», ждать его и подходиль к этот телеграфный столик, потом к табашный ларек, потом к стойка портье, и Гибсон подозваль меня и сказаль: «Есть телеграмма для шеловека по имени Джон Нортон. Ты знаешь его, Дюмэн?» Я сказаль: «Да, я ему передам» — и он отдаль мне телеграмму, а я ее открываль и для полный уверенность прошиталь. Как я и думаль, она была для Ноультон. Все правильно. Вот она.
Он вытащил из кармана желтую телеграмму и помахал ею в воздухе. Она была необычного размера — довольно длинная.
— Читай! — закричали все.
Но Дюмэн передал телеграмму Ноултону, который, быстро пробежав текст глазами, уронил листок на стол и, весь бледный, повернулся к Лиле.
— В чем дело? — встрепенулась она.
Догерти поднял телеграмму и прочитал ее вслух:
— «Мистеру Джону Нортону, отель „Ламартин“, Нью-Йорк. Альма Шерман призналась во всем. Я был глупцом, когда не поверил тебе, но теперь возвращайся домой. Деньги у ее брата. Послана телеграмма в полицию Нью-Йорка. Приезжай домой немедленно. Письмо тебе отправлено, но не жди его. Телеграфируй немедленно.
Отец».
— О! — воскликнула Лиля. — И теперь, и теперь…
Она смутилась, а все зааплодировали, закричали и стали хлопать Ноултона по спине.
Догерти придвинулся к девушке и шепнул ей на ухо:
— А теперь что?
— А теперь, — ответила Лиля, — он… я ему не нужна, вот и все.
Бывший боксер встал.
— Ша! — угрожающе крикнул он. — Молчание! Да заткнитесь вы! Ноултон, ты знаешь, что сказала твоя жена? Что она тебе больше не нужна!
Ноултон тут же подошел к ней, взял ее руки в свои ладони.
— Лиля! Дорогая маленькая девочка! Мы поедем домой — к нам домой — вместе. Дорогая! «Не нужна»?
Да посмотри на меня!
В этот момент Странные Рыцари и адвокат Сигал, по команде Догерти, перешли в другую комнату и оставались там пять минут, стараясь создавать как можно больше шума.
Но вскоре послышался голос Ноултона:
— Возвращайтесь сюда! Что вы там делаете? Эй, Дюмэн! Догерти!
Они столпились на пороге и один за другим вернулись в гостиную, а Лиля попыталась им улыбнуться.
— Вот это уже лучше, — одобрительно заметил Догерти. — Сегодня можно только радоваться, миссис Ноултон. А плакать не разрешается.
Лиля улыбнулась еще шире.
— Слушай! — вступил в разговор Дрискол, затягиваясь сигаретой — Лиля просила их не стесняться и курить. — Ты понял? Они именно поэтому арестовали Шермана в зале суда!
— Времени даром не теряют, — заключил Бут.
— О, я знаю, как он это узнал, — сообщила Лиля Ноултону и Дюмэну, которые удивились, откуда его отец узнал адрес сына. — Сам Шерман ему и рассказал.
— Шерман! — воскликнули они.
— Да, — уверенно заявила Лиля.
Потом она рассказала о телеграмме, в которой упоминалось имя Джон Нортон и которую Шерман послал президенту Уортонского национального банка, и они поспешили поделиться этой новостью с остальными. То, что получением телеграммы от отца Ноултона они обязаны своему врагу, только удвоило всеобщую радость.
Затем все окружили Ноултона и потребовали, чтобы он сказал речь. Он возражал, они настаивали. Он взывал о помощи к Лиле, но она велела ему исполнить свою обязанность.
Отступать было некуда, он попросил всех сесть и начал:
— Ребята, я понимаю, что сейчас не время хмуриться — для вас. Вы хорошо проводите время. Но вы попросили меня рассказать всю правду, и я рад этой возможности освободиться от камня на сердце. Если вам не понравится то, что я скажу, по крайней мере, попытайтесь меня понять. Я знаю, что вы отличные парни и действовали совершенно бескорыстно, но чувствую, что я в долгу перед вами.
Во-первых, деньги. Вы потратили порядка тысячи шестисот долларов на мою защиту и дали мне тысячу на первое время. Здесь даже сказать нечего — вы дали мне эти деньги не говоря ни слова — но знайте, что, когда мы приедем домой, я первым делом пошлю вам чек на две тысячи шестьсот долларов. Только не думайте, что я отказываюсь от вашей поддержки, — ничего подобного. Господь свидетель, какую неоценимую помощь от вас я принял, и вам не пришлось при этом настаивать.
— О, конечно, если ты будешь купаться в деньгах, мы, пожалуй, не откажемся от чека, — вставил словечко Дрискол.
— И тогда все будет в порядке. Я не собираюсь пытаться вас отблагодарить: уже весь вечер твержу вам, что все равно это у меня как следует не получится.
Лиля и я уезжаем на запад, где, как говорят, живут только истинные, честные американцы, и я всегда думал, что этим можно гордиться, но куда бы мы ни приехали и с кем бы ни встретились, мы нигде и никогда не найдем таких отличных парней, таких настоящих друзей, как Странные Рыцари. За вас, ребята!
Благослови вас Господь!
Голос Ноултона так дрожал, что он едва мог говорить, и его глаза были полны слез. Осушив свой бокал, он бросил его на пол, и по ковру разлетелись тысячи стеклянных осколков.
На следующий день жених и невеста в сопровождении друзей прибыли на Центральный вокзал. И там Странные Рыцари получили свою награду — ту, о которой даже не осмеливались мечтать. Когда Ноултон пожал каждому из них руку и они договорились о встрече во время следующего приезда в Нью-Йорк, а после этого стояли у входа на платформу, Лиля приблизилась к Догерти — он оказался к ней ближе всех — и потянулась к нему губами. Он попытался заслониться рукой, но девушка, не обращая на это внимания, встала на цыпочки и нежно поцеловала его в обе щеки! Не успел он прийти в себя, как она подошла к Дюмэну и проделала ту же операцию, а потом досталось и остальным.
В следующее мгновение она уже шла по платформе под руку со своим мужем, а за ними брели двое носильщиков с их чемоданами, саквояжами, цветами и коробками со сладостями. Лиля то и дело оборачивалась и улыбалась Странным Рыцарям, которые изо всех сил махали своими носовыми платками. Потом, с подножки вагона, она послала им последний воздушный поцелуй, Ноултон махнул шляпой, и они скрылись в тамбуре, а через минуту поезд тронулся.
И так получилось, по забавному стечению обстоятельств, что в этом поезде в Уортон, штат Огайо, ехали еще два человека.
В почтовом вагоне бок о бок сидели двое мужчин.
На смуглых демонических чертах одного из них оставили следы бессонница, отчаяние и страх. Другой, невысокий, плотного сложения человек со строгим выражением лица, сидел ближе к проходу и был настороже. Он не спускал глаз со своего спутника, читавшего газету. Уильям Шерман ехал домой платить по счетам.
