Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Отработанными, ловкими движениями цепких пальцев сержант пробежал по карманам Валерия и, убедившись, что в карманах его нет ничего не дозволенного для человека, находящегося под стражей, бросил взгляд на ботинки.
— Расшнуровывай!..
— Зачем? — удивленно спросил Валерий, медленно сгибаясь под тяжелым взглядом конвоира.
— Так надо, — мрачно ответил сержант и всунул в замочную скважину длинный фигурный ключ со сложным рисунком профиля.
По спине Валерия пробежал нервный озноб. Зубы начали выбивать дробь.
Дверь камеры была закрыта на два внутренних запора. В каждом движении конвоира чувствовалась неторопливая уверенность и натренированность.
Когда дверь со скрипом открылась, конвоир скупым жестом дал знать, чтобы он входил. Валерий вошел в тускло освещенную камеру и не успел окинуть ее взглядом, как дверь за ним тяжело захлопнулась и ключ в замочной скважине с металлическим скрежетом повернулся несколько раз.
На двухъярусных железных койках лежали заключенные. Одна койка, нижняя, самая близкая к двери, была свободна. «Моя», — смутно пронеслось в голове Валерия, и он, стараясь не разбудить спящих, присел на грубый полосатый матрас.
На нижней койке рядом, сбросив с себя одеяло, лежал парень лет восемнадцати — двадцати. Его худые щеки были облиты тускло-лимонным светом ночника, оплетенного под самым потолком толстой металлической сеткой. Открыв глаза, парень не мигая долго смотрел на Валерия, а потом, видя, что новичок не знает, что ему делать, сонным голосом сказал:
— Ложись… Не мешай спать другим.
Валерий, повинуясь соседу, в лице которого было больше безразличия, чем раздражения, лег на спину и, вытянувшись, закрыл глаза.
За всю свою жизнь Валерий ни разу не был в церкви, не знал ни одной молитвы. На богомольных старушек в белых платочках, которых он не раз видел в электричках, идущих в Загорск, известный на весь мир знаменитой Троице-Сергиевой лаврой, он смотрел как на доисторических ископаемых и с горьким сожалением. А вот теперь, лежа на грубом тюремном матрасе с закрытыми глазами, он еле слышно, вкладывая в свою мольбу всю силу и боль души, прошептал:
— Мама!.. Помоги.
Глава семнадцатая
Семь дней Вероника Павловна лежала в палате реанимации с диагнозом — обширный инфаркт задней стенки миокарда. На восьмой день, когда кризис миновал, ее перевели в палату, где кроме нее лежали еще две уже далеко не молодые женщины и тоже с инфарктом миокарда. О том, что у нее инфаркт, Вероника Павловна знала сама уже в первые минуты, когда она, внезапно упав в коридоре на ковровую дорожку, вдруг почувствовала острую и жгучую боль в груди, словно кто-то невидимый всадил ей в сердце нож и несколько раз повернул его в глубокой ране. Это было спустя несколько минут после того, как лейтенант и сержант милиции увели Валерия из дома. С большим трудом, превозмогая боль, она встала на колени, дотянулась до защелки замка, приоткрыла дверь и, чтобы ее снова не захлопнуло сквозняком, положила на порог маленький коврик, о который при входе вытирали ноги. В эту минуту она больше всего боялась, что когда приедет «скорая», то уже не сможет открыть дверь и ее станут взламывать. Как врач Вероника Павловна допускала любой исход.
Убедившись, что дверь сама не захлопнется, она с трудом, превозмогая боль в груди, доползла до телефона, набрала «03» и, задыхаясь, вызвала «скорую помощь». На вопрос дежурного по «скорой»: «Что с больной?» — Вероника Павловна ответила:
— Инфаркт миокарда… Говорю это как врач…
«Скорая» пришла быстро. И хорошо, что Вероника Павловна открыла дверь, иначе ее пришлось бы взламывать, а на это ушло бы время. Больную врач и санитары нашли без сознания, пульс еле прощупывался, давление резко упало. Обо всем этом Вероника Павловна узнала уже позже, когда ей рассказал дежурный врач по реанимационной палате. Оказалось, что врач и Вероника Павловна в одном году заканчивали первый медицинский институт, только на разных факультетах. Это как-то разрядило напряжение первого общения больного с врачом.
Первой просьбой Вероники Павловны, когда ей разрешили разговаривать, была просьба позвонить Калерии Александровне. При этом она не сказала о должности Калерии, чтобы как-то нечаянно не пролить свет на причину ее волнения. Она попросила всего-навсего сообщить Калерий Александровне, что находится в пятидесятой городской больнице, в третьем терапевтическом отделении с диагнозом обширного инфаркта и что сын ее Валерий по каким-то непонятным для нее обстоятельствам находится в учреждении, родственном ее работе. А когда дежурный врач попросил поподробнее расшифровать место нахождения сына, она резко замотала головой и, болезненно морщась, тихо проговорила:
— Этого нельзя… Это закрытое, номерное учреждение. Секретное…
— Понял вас, — сказал врач и вышел из палаты.
Минут через десять дежурный врач вернулся в палату и сказал, что до Калерии Александровны он дозвонился, что все, о чем его просила Вероника Павловна, он передал ей и, если разрешат врачи, она навестит ее сегодня в шесть часов вечера. Разрешение врача в порядке исключения, так как состояние больной еще не позволяло ей принимать родных и близких.
Боясь пошевельнуться, Вероника Павловна слабым кивком головы поблагодарила дежурного врача и тихо, одними губами, прошептала:
— Спасибо, доктор… Как вас зовут?
— Меня зовут Константином Эдуардовичем. Как великого Циолковского, так что запомнить нетрудно. Только смею заметить: весь свой разговорный лимит на сегодня вы использовали. Прошу вас об этом как врач врача.
Вечером, после шести часов Веронику Павловну навестила Калерия. Она пришла без цветов и без передачи, так как знала, что это был не тот случай, когда цветы и фрукты могут растрогать, вызвать умиление и благодарность. Сообщение о том, что Валерий находится в учреждении, «родственном ее работе», сразу же насторожило Калерию. Она тут же позвонила к себе на работу, и через полчаса начальник следственного отдела ей сообщил, что несколько дней назад Валерий Воронцов был задержан милицией и сейчас находится под арестом в первом изоляторе на Матросской тишине. Узнала она и то, что арестован Валерий по преступлению, совершенному на улице Станиславского. Дальнейшие подробности по телефону узнать было нельзя, а поэтому она, бросив все дела, поехала в районное управление внутренних дел, сотрудники которого арестовали Валерия. Так как микрорайон и школа, в которой учится Валерий, находятся на ее участке, то ей кое-что удалось узнать о причине ареста. Следователь, которому было поручено вести дознание по квартирной краже, вначале наотрез отказался разговаривать по делу Валерия без разрешения начальника следственного отдела. Пришлось больше часа ждать начальника. И только после того, как Валерия убедила начальника, что она как инспектор по делам несовершеннолетних не только имеет право быть посвященной в судьбу ее подопечного, но и обязана знать обо всем, он разрешил следователю в общих чертах, не касаясь фамилий и имен остальных участников квартирной кражи, познакомить ее с причиной ареста Валерия Воронцова.
— Квартирная кража, групповая, — сухо пробурчал следователь, недовольный тем, что инспекторша все-таки добилась своего. — Похищены ценности. И большие.
Что это была за группа, из кого она состояла и что за ценности были похищены, Калерия допытываться не стала, так как хорошо знала: сообщать об этом, пока шло расследование, запрещено уголовно-процессуальным кодексом. Однако о степени участия в ограблении Валерия Воронцова спросила. Следователь бегло перевернул несколько страниц уголовного дела и сухо, не глядя на Калерию, буркнул под нос:
— В самой незначительной степени…
Вот с этим-то нерадостным известием Калерия и приехала в пятидесятую городскую больницу. Халат ей выдали без очереди. Взглянув на красную книжечку, которую она предъявила, старая гардеробщица засуетилась, дрожащими руками подала ей халат, предварительно распялив его на руках, определяя на глазок — не очень ли велик будет он для такой хрупкой и стройной женщины. Но халат оказался в самый раз. И когда она вошла в палату, где лежали три женщины, и все с инфарктом, Вероника Павловна сразу же по-женски отметила, что ей очень шел белый халат. Нарушая запреты врача (не разговаривать!..), она, слабо улыбаясь одними губами, проговорила:
